Эон - Бир Грег - Страница 59

• Предыдущая
• 59/117
• Следующая

– Да, сэр.

Экипаж АВВП уже был подобран: он сам, Хайнеман, Ленора Кэрролсон – возможно, единственная, без кого Хоффман трудно обойтись – и Карен Фарли. Задача была простой и ясной: они должны проделать путь максимум в миллион километров по коридору, исходя из предположения, что он простирается так далеко, кое-где останавливаясь по пути и спускаясь на поверхность. Кто знает, какова может оказаться природа коридора столь далеко на севере? Затем они должны были вернуться – с Патрицией или без нее, или с какими-либо данными о ее судьбе.

Неопределенностей хватало, но все они были из тех, к каким Лэньер относился спокойно. Ему столь долго пришлось иметь дело с кошмарами, что приключение, опасности которого были ясны и понятны, казалось ему раем.

Он оделся и уложил вещи в небольшой черный чемоданчик. Зубная щетка, бритва, смена белья, электронный блокнот с набором блоков памяти.

Зубная щетка.

Лэньер начал смеяться. Смех, казалось, усиливался, налетал волнами, пока он не обессилел. Гарри лежал, скорчившись, на койке, лицо его исказила болезненная гримаса. Наконец, он остановился, тяжело дыша, и вспомнил о туалетной комнате с маленьким душем на самолете. Он представил себя сидящим на унитазе во время полета вдоль сингулярности, и его снова охватил приступ смеха. Прошли минуты, прежде чем он смог управлять собой и сел на краю койки, глубоко дыша и потирая ноющие мышцы челюсти и щек. «О Господи», – вздохнул он и сунул зубную щетку в черный чемоданчик.

Мертвый советский десантник плавал в двадцати метрах от наблюдательного мостика в скважине седьмой камеры. Как его занесло так далеко, можно было только догадываться. На нем не было видно никаких ранений; возможно, он испугался падения и задержался возле оси, пока у него не кончился воздух. Его медленно сносило к скважине шестой камеры. Ловить его и спускать вниз не было времени. Он производил мрачное впечатление, казалось, разглядывая их с большим интересом; за стеклом шлема виднелось бледное лицо с широко открытыми глазами.

Хоффман крепко обняла Лэньера, Кэрролсон и затем – особенно эмоционально – Фарли. Хайнеман уже был на борту АВВП, состыкованного с трубоходом.

Какое-то мгновение все стояли молча, затем Хоффман сказала:

– Гарри, это не охота на диких гусей. Вы это знаете. Нам нужна маленькая мексиканка. Кто бы ее ни похитил, он должен понимать, насколько сильно мы в ней нуждаемся, и не считайте меня излишне подозрительной. Так или иначе, на вас возложена крайне важная миссия. Да поможет вам Бог.

Фарли повернулась к Хоффман.

– Вчера вечером мы приняли решение – Хуа Линь и все остальные. Мы пока не объявляли об этом, но никто не будет возражать, если я скажу сейчас. Мы будем вместе с Западным блоком. Советская научная команда сделала несколько официальных предложений, но мы решили поддерживать вас. Думаю, многие советские ученые с удовольствием последовали бы нашему примеру. Я хочу, чтобы вы знали об этом, прежде чем мы улетим.

– Спасибо. – Хоффман сжимала руку Карен Фарли. – Мы будем ждать вас – вы знаете это. Попытайтесь узнать все, что сможете. Нас здесь несколько сотен, и мы хотели бы продолжать наше дело.

– Вот почему я первая вызвалась добровольцем, – сказала Ленора Кэрролсон.

– Время не ждет, – нараспев произнес Хайнеман. – Все на борт.

– Заткнись и позволь нам проявить эмоции, – рассердилась Кэрролсон.

– Все будет прекрасно, – сказала Джудит Лэньеру, когда они снова обнялись и посмотрели друг на друга сквозь стекла шлемов.

– Поехали, – скомандовал Лэньер.

Они прицепили страховочные тросы к длинному шесту рядом с кораблем и один за другим, оттолкнувшись, вплыли в люк. В шлюзе помещалось два человека; Лэньер был последним. Когда люк был закрыт и давление воздуха выровнялось, он снял скафандр и сложил его в отделении за пультом управления шлюзом.

Поскольку пассажиров было лишь четверо, на корабле было просторно. Переднюю часть кабины заполнили ящики с научным оборудованием; Кэрролсон и Фарли сдвинули их в сторону, освобождая место. Лэньер присоединился к Хайнеману в рубке управления.

– Все топливо и воздухопроводы исправны, – доложил Хайнеман, проверяя показания приборов. – Я проверил диагностику – все работает.

Он выжидательно посмотрел на Лэньера.

– Тогда поехали, – сказал тот.

Хайнеман выдвинул пилон, на котором находился пульт управления, и закрепил его перед собой.

– Держись крепче, – посоветовал он. Затем передал по интеркому: – Леди, гигиенические пакеты находятся в карманах на спинках сидений. Я их вам не предлагаю, как вы понимаете.

Пилот нажал кнопку освобождения захватов. Медленно, мягко трубоход начал скользить вдоль гладкой серебристой трубки сингулярности.

– Еще немного.

Лэньер почувствовал, как его прижимает к креслу.

– И еще немного.

Теперь они, лежа на спине, ощущали тяжесть, а кабина внезапно встала на дыбы.

– Последнее усилие, – сообщил Хайнеман, и все стали весить в полтора раза больше, чем на Земле. – Я спущу в проход веревочную лестницу, если кому-то из вас понадобится в туалет. – Он улыбнулся Лэньеру. – Но не рекомендую пользоваться туалетом в таких условиях. У нас не хватило времени, чтобы спроектировать корабль с расчетом на комфорт. Мы остановимся, если кто-то окажется в отчаянном положении.

– Мы на это рассчитываем, – сказала Кэрролсон из кабины.

Лэньер смотрел на стены коридора, медленно, величественно движущиеся вокруг них. Впереди он сливался с жемчужным сиянием плазменной трубки… простиравшейся, возможно, до бесконечности.

– Окончательное бегство, верно? – спросил Хайнеман, словно читая мысли Гарри. – Я снова почувствовал себя молодым.

После того как Ольми трижды заворачивался в свою светящуюся сетку, полностью изолировавшую его от окружающего мира, Патриция решила, что тальзит не является чем-то очень уж привлекательным. Возможно, это просто некая пагубная привычка.

Они летели уже, по крайней мере, три дня – возможно, что и пять, – и хотя Ольми и франт были безукоризненно вежливы и искренне отвечали на все вопросы, они не отличались многословием. Большую часть времени Патриция спала, и в тревожных снах ей являлся Пол. Она часто дотрагивалась до его последнего письма, все еще лежавшего в нагрудном кармане комбинезона. Один раз она проснулась с криком и увидела, что франт судорожно дергается на своем ложе. Ольми наполовину свесился с койки и смотрел на нее с явной тревогой.

– Извините. – Она виновато переводила взгляд с одного на другого.

– Все в порядке, – успокоил Ольми. – Нам очень хотелось бы помочь вам. Мы действительно могли бы помочь, но…

Он не закончил. Несколько минут спустя, когда ее сердце перестало бешено колотиться и она поняла, что не может вспомнить, почему закричала, она спросила Ольми, что тот имел в виду, говоря о помощи.

– Тальзит, – объяснил он. – Он сглаживает память, перераспределяет приоритеты, не притупляя разум. Он блокирует подсознательный доступ к некоторым беспокоящим воспоминаниям. После тальзита доступ к таким воспоминаниям может быть открыт лишь прямым осознанным желанием.

– О, – протянула Патриция. – Почему же я не могу получить немного этого тальзита?

Ольми улыбнулся и покачал головой.

– Вы чисты. – Мне могут сделать выговор, если я введу вас в нашу культуру, прежде чем наши ученые получат возможность изучить вас.

– Звучит так, словно я какой-то образец, – скривилась Патриция.

Франт снова издал звук, напоминающий скрежет зубов. Ольми укоризненно посмотрел на него и выбрался из койки.

– Конечно, – согласился он. – Что бы вы хотели поесть?

– Я не голодна, – отказалась Патриция, снова укладываясь на койке. – Мне страшно, я устала, и мне снятся дурные сны.

Франт смотрел на нее немигающим взглядом больших коричневых глаз. Он протянул руку, вытянул четыре гибких пальца и снова сжал их.

• Предыдущая
• 59/117
• Следующая