Четыре повести о Колдовском мире - Бойе Элизабет - Страница 35

Когда в конце недели торговцы пушниной вернулись в Верхний Холлек, он остался. Это обстоятельство вызвало живейший интерес у рыбаков и, разумеется, у служанок матери. Прошло четыре дня, но никто так и не понял, что за дела у чужестранца в Улисе. Сам он не говорил.

Прошла неделя с тех пор, как незнакомец появился на нашем острове. Ко мне пришла одна из служанок матери. Звали ее Данна. Это была веселая девушка с темно-каштановыми кудрями. Она была моложе меня на год, тоже не замужем, но зато помолвлена. Помолвка не помешала ей флиртовать. В это время я сидела возле окна и ткала ковер, низко склонившись над работой, чтобы считать нити. Данна была хорошей девушкой. Я была к ней расположена.

— Сегодня он о тебе спрашивал, — сказала она, заговорщицки понизив голос.

Я вздохнула.

— Может, он послал тебя за мной? — спросила я, привыкнув к капризам своего отца, но не особенно желая появляться ему на глаза, так как это было небезопасно. — А где мама?

Данна рассмеялась и хлопнула себя по бедру.

— Твоя мать внизу, с кухаркой, иначе я бы тебе этого не стала говорить. И спрашивал о тебе вовсе не отец. Я имею в виду чужестранца, того, что в таверне. Певца — он спрашивал.

Я нахмурилась и подняла глаза.

— Что ты имеешь в виду?

Данна стояла не так близко ко мне, и я не могла рассмотреть как следует выражение ее лица. Поэтому не знала, смеется она надо мной или нет. Как выяснилось, она говорила правду.

— Я ходила на рынок, — сказала она, — покупала пятнистую зубатку — твоя мать обсуждает сейчас с кухаркой, как ее приготовить. И видела его. Он стоял на площади возле стены и ел хурму. Отрезал от нее кусочки кинжалом. Ну, я бойко так его окликнула: «Эй, певец, отчего ты не поешь в таверне как положено?»

Она нервно хихикнула, удивляясь собственной смелости.

— А он мне кусок хурмы на кинжале поднес и говорит: «Не все же время мне петь. Человек должен иногда и поесть».

Я смотрела на нее. Она прикрывала рот руками и краснела. Но я прекрасно видела, что ей вовсе не стыдно, а наоборот, она пребывает в восторге.

— А потом он сказал, — прошептала Данна, — потом он сказал: «Ты ведь Данна, дочь Ульдинны?» Когда я это услышала, то так и подпрыгнула. Я и говорю: «А откуда ты это знаешь?» А он от стены отодвинулся и улыбается. Ой, у него улыбка, как у лисы: все зубы ровные, все на месте. Честно говорю, теперь я буду с ним осторожна. Но он ответил, тихо так и вежливо, как лорд: «Да я много чего узнал, Данна, за то время, что нахожусь здесь. И о тебе, и об этом месте. Мне, например, известно, что ты работаешь в замке лорда Улиса». «Да, — отвечаю. — Я горничная леди Бенис». «А, — говорит он, — я слышал, что у госпожи Бенис есть дочь, знаменитая дочь, о которой говорит весь Холлек…» И тут я говорю, позабыв обо всем: «Давай-ка поосторожнее. Не вина леди Алии, что ее нареченный лорд из Долин умер, а мой лорд весь в долгах. Она хорошая, хорошая девушка, а все эти разговоры о проклятии ничего не…» Но тут он как засмеется! «Нет, нет. Ты меня не поняла. Я вовсе не об этом слышал», — говорит он. — Там, откуда я приехал, говорят, что она красивая девушка, светлая, как утренний свет, что у нее все достоинства, какими должна обладать высокородная девушка. Но она горда, потому что отец у нее богат, и она отказала лорду, с которым была помолвлена. Поэтому тот с горя и умер. Потом она отказала и всем другим поклонникам, которые добивались ее руки, — тут он мне улыбнулся. — Во всяком случае, так сложили песню в тех местах, откуда я родом». «А откуда вы родом, сэр?» — спрашиваю я, но он только смеется. «Но вот этого я тебе, милая, пока не скажу», — тут он опять заговорил как житель Долин. Но не как торговец, а скорее как твой отец, как лорд. Я уверена: он знатного происхождения, из Верхнего Холлека, а то, что он поет в таверне, это все притворство.

Данна смотрела теперь на меня серьезно. Я не знала, что стояло за ее рассказом. Неужели она меня разыгрывает? В смятении я вернулась к рукоделию, но нити путались. Горничная тем временем продолжала:

— «Но как же так, — говорит он, — за все те дни, что я здесь, все леди из замка лорда Халсса, — представляешь, он служанок называет леди, — все они пришли послушать мое пение, а эту знаменитую девушку я так ни разу и не видел?» «Да, из замка она никогда не выходит», — говорю я. — «Как же это, никогда? — спрашивает он. Он и вправду удивился. — Разве она по утрам не выходит на берег и на рынке днем никогда не бывает?» «Нет, сэр. Милорд и леди строго за ней следят. Они не хотят, чтобы она общалась с простым народом», я ему это говорю, и пристально так на него смотрю. И сама уже не знаю, кто он такой: обыкновенный морской певец или высокородный лорд из Долин, а ведь за минуту до этого я была уверена. А он и глазом не моргнул.

Я посмотрела в окно. Слова Данны некоторое время текли как вода мимо меня, совсем ничего не означая. «Строго следят» — и верно! Я и в самом деле была узницей в замке отца и матери, каждый день подсыхая и умирая, как рампион. Я чувствовала себя замерзшей и старой.

— Он, похоже, уже обо всем подумал, — сказала Данна, и я опять прислушалась к ней. — А потом он и говорит: «А может, молодая леди хочет, чтобы ей дали уроки музыки? Все прекрасные дочери высокородных лордов непременно должны…» «Да нет, что вы, сэр, это бесполезно, — говорю я. — Госпожа Бенис уж старалась-старалась…»

Я посмотрела на Данну, и темноволосая девушка запнулась и покраснела. Я опять вздохнула и вернулась к рукоделию, удовлетворенная тем, что поняла наконец, кто такой чужестранец. Он просто охотник за приданым. Он думал, что отец мой богат. Золота у нас нет, чтобы тратить его на такие безделушки, как музыка. Но даже мой взгляд не заставил Данну замолчать.

— «Ну что поделаешь, — вот и все, что он сказал, — доложи обо мне молодой леди Алии и передай, что я всегда к ее услугам», а я сказала, что не буду этого делать. Слишком уж красиво он говорит. Вот я лучше скажу лорду Халсу, что дерзкий музыкант расспрашивал меня о его дочери.

— Но, — вот это самое странное, миледи, — он лишь улыбнулся мне. Он не выглядел ни рассерженным, ни испуганным, а ведь любой простой человек на его месте наверняка бы испугался. И он вдруг заговорил как высокородный человек из Верхнего Холлека. Улыбнувшись, он сказал, что я не сделаю ничего подобного, и лучше уж мне доесть фрукт, а то он закапал мне руку. И это правда. Я не собиралась говорить об этом милорду или еще кому-то, только тебе. А фрукт этот я съела с превеликим удовольствием. Такой сладкий!

Последние слова Данны немало меня удивили. Может, и в самом деле чужестранец не обычный охотник за приданым? Служанки матери продолжали высказывать глупые догадки о том, что он, дескать, принц с материка, и скрывает это, а ездит в поисках приключений или — здесь они вздыхали, — может, даже в поисках невесты.

Чем больше раздумывала я над рассказом Данны, особенно над тем, что, улыбнувшись и сказав ей лишь слово, чужестранец заставил ее позабыть о намерении пожаловаться милорду, да еще и фрукт съесть, который она не хотела, тем больше боялась, что он, должно быть, волшебник и затевает игру, цель которой была мне неясна. Я решила держаться от него подальше, хотя это было нетрудно: я — заключенная в замке, а ворота всегда на засове.

К своему удивлению, я обнаружила, что решение держаться подальше от незнакомца и в самом деле надо было выполнять. На следующий день морской певец появился у ворот замка. У отца в это время был приступ головной боли, и он никого не принимал, тогда чужестранец спросил о матери. Она была возмущена наглостью актеришки и заставила ждать себя целый час. Нарядившись в красивое, отороченное лисой платье, она спустилась в зал. Толпа служанок и компаньонок крутилась вокруг нее, как спутники вокруг планеты.

Мне было приказано не высовываться и ни в коем случае не появляться в зале. Я была только рада. У меня не было ни малейшего желания надевать официальное платье, слишком тесное в груди, так что в нем было не вздохнуть, и слишком широкое внизу, так что трудно было сделать шаг. Я была в кухне: помогала кухарке печь торты. Морского певца я видеть не хотела. Я лишь надеялась, что мать поскорее от него избавится.