Четыре повести о Колдовском мире - Бойе Элизабет - Страница 33

Я и в самом деле могла, но не хотела. Я не хотела помогать ей меня бросить. И в то же самое время знала, что Сиф сделает то, что задумала. Она всегда все делала по-своему. И она сделает это в любом случае — с моей помощью или без нее. Тут я подумала, что она могла бы и вовсе ничего мне не говорить. В действительности она во мне вовсе не нуждалась. Она скорее поехала бы голодной до своего Верхнего Холлека. Она просто пришла со мной попрощаться.

В какой-то безумный момент я хотела отправиться вместе с ней, хотела умолять ее, чтобы она взяла меня с собой, только бы не оставаться здесь без нее. Но тут я вспомнила ее рассказ о материнской лодке, наскочившей на риф, оттого что она была тяжелее, чем требовалось. Я стану для нее лишним весом, обузой. Я была просто девочкой. Женщины в лодках, как утверждают, к несчастью. Всем это известно. Я была просто девочкой, а Сиф… была Сиф.

По этой причине я не стала ее просить, лишь молча стояла перед ней, а она держала руку на моем плече. Другая же причина заключалась в том, что я знала, совершенно была уверена, что — будь там полнолуние, высокий прилив, или, нет, весенний прилив, что бы ни было — ей не удастся исполнить задуманное. Сиф умрет на скалах.

Я принесла ей все, о чем она просила, и даже больше, хотя мне пришлось дожидаться удобного момента после ужина. Во время еды я обслуживала стол отца. Я смотрела, как он ест, смеялась вместе с его охранниками и принимала участие в азартных играх, пока мать не ущипнула меня и не спросила, отчего я веду себя так развязно. Оба они казались мне чужими. Я их не знала.

После того как меня отпустили, я еще долго крутилась в кухне, пока кухарка с помощницами не удалилась ужинать в соседнюю комнату. Я схватила все, что можно, и завернула в салфетку. Там была и жареная птица, и печенье, и две бутылочки вина.

Я принесла все этой ей в башню, вместе с мешочком для рукоделия. Я починила ей рубашку при свете свечи и помогла отнести вещи к морским воротам. Никто нас не видел. Охранники у моего отца были важными и нерадивыми. На нашем острове и не надо было никакой охраны. Острые рифы с одной стороны и цепь с другой — вот и все, что требовалось.

Я отдала ей дорогой зеленый плащ — он был связан из шерсти, не пропускавшей влагу, — и золотую брошь, которую мать подарила мне годом раньше (тогда она впервые надела на меня «взрослое» платье). Через месяц я сказала матери, что потеряла брошь. Она ударила меня по лицу так, что из носа пошла кровь.

Луна на небе почти достигла полнолуния. Возле морских ворот Сиф нагнулась и поцеловала меня в щеку, чего она раньше никогда не делала. Потом протянула мне наконечник от гарпуна — тот, что постоянно носила на шее. Последний раз я как следует всмотрелась в ее лицо. Она улыбалась.

— А ты не боишься? — спросила я. Она покачала головой.

— Я знаю дорогу до Джорби. Я часто расспрашивала о ней моряков в трактире.

Я стиснула ее в объятиях. Гарпунный наконечник, который я держала в руке, оцарапал мне ладонь. Мне не хотелось отпускать ее, но пришлось, когда я услышала, как она нетерпеливо вздыхает. Она и в самом деле не боялась. Я отпустила ее и сделала шаг назад.

Она наклонилась, подобрала все вещи, что я дала ей в дорогу, и пошла по крутой, узкой, залитой лунным светом тропинке вниз, к морю. Глаза у нее в темноте видели не хуже кошки. Я же была слепая, как крот. Я не стала смотреть ей вслед. Все равно я бы ее не увидела. Я заперла ворота и вернулась в замок Ван. Я знала: больше я ее уже не увижу.

Странно, когда чей-то запах сохраняется в комнате, когда человека уже давно там нет. Это похоже на запах дыма от свечи, когда она догорела. Присутствие Сиф я ощущала еще несколько месяцев. Я все надеялась увидеть ее вновь и ходила по морскому берегу, или забиралась в башню, или смотрела на ворота — не висит ли там плеть водорослей. Но водорослей не было.

Тела ее так и не нашли. Иногда море не отдает назад своих мертвых. Старый Сул, оказывается, тогда не умер. И я даже жалела, что он до сих пор жив. Это означало, что сестра моя умерла понапрасну. Она и сейчас была бы со мной.

С той весны, когда исчезла Сиф, настали нескончаемые невзгоды Улиса. Словно всю его удачу смыло морем. Погода испортилась. Бесконечный унылый влажный ветер, такой холодный, что он, казалось, промораживал насквозь. Зимой, при большой влажности, не было снега. С рыбалкой не ладилось. Лихорадка скосила многих рыбаков, но только не старого Сула. Он прожил еще три года, пока не скончался от апоплексического удара. В душе я даже этому обрадовалась.

Но самый страшный удар — пропали морские лисички. Возможно, они нашли другое место для зимовки. Во всяком случае, я на это надеялась. Каждый год охотники приносили в замок все меньше тушек, притом среди них почти не было белых, пятнистых или серебристых, лишь черные да коричневые, да и то маленькие, с низкокачественным мехом. За второсортный мех жители Долин платили мало.

Замок Ван залез в долги к торговцам из Холлека. Мы у них покупали многие товары. Из замка мало-помалу исчезали ценные фамильные вещи. Думаю, их продавали на материк. Отец не один раз ездил за кредитами. Каждый раз он получал все меньше и под заоблачные проценты. Большую часть этих денег он проиграл и, возможно, много истратил на женщин.

Мать моя была в гневе и шептала — но не ему — что он должен обратиться к своим родственникам из Долин с просьбой о помощи. Но он для этого был слишком горд. Много лет назад они лишили его всякого наследства. Пришло время, когда кредиты ему давать перестали. Отец слонялся по маленькому замку и крошечному острову и начинал сходить с ума.

Мать упрямо отказывалась приходить в отчаяние. Все будет в порядке, твердила она, когда я выйду замуж. Она вместе со служанками в буквальном смысле схватили меня за волосы и начали приводить меня в порядок. Она жалела, что не занялась мной раньше.

Повторюсь, что, схватив в буквальном смысле меня за волосы, она не разрешала мне больше их стричь. Начав с уровня плеч, она заставляла бедные волосы расти и расти. Этот рыже-золотистый водопад был очень тяжел, а летом из-за них было еще и жарко вдвойне.

— Почему я не могла их остричь? — не понимала я. — Зачем они должны быть такими длинными?

— Потому что для этого и существуют женские волосы, — говорила мать, разделяя пряди прямым пробором. — На взгляд мужа, в этом и красота.

— Но ведь у меня не было мужа, — протестовала я.

— Пока, — возражала она, водя и водя щеткой. Это произойдет скорее, чем я думаю. Разве мне не хочется мужа?

«Нет, не хочется,» — отвечала я мысленно. Я хотела вернуть свое детство. Я хотела вернуть Сиф.

Когда мне исполнилось тринадцать, отец устроил мне помолвку с незнатным лордом маленького клана из Верхнего Холлека, неким Олсаном. Отец, однако, назвал это блестящей удачей. Прошло уже шестьдесят лет с тех пор, как дочь лорда Улиса выходила замуж на материк, в Долины.

Я должна была оставаться на Улисе до тех пор, пока мне не исполнится пятнадцать, а потом ехать к своему лорду. Он писал мне письма, которые я не могла читать. Читала их мне мать (а может, делала вид) и комментировала. У меня сложилось впечатление, что жених старше моего отца. Никто мне в точности не мог сказать, но у него уже были дети, сыновья. Первая жена его умерла.

Когда мне сказали, что к помолвке делаются приготовления и что сваты уже в дороге, я пошла к берегу и посмотрела на скалы. Я подумала, что неплохо было бы спрыгнуть с них и утонуть. Хорошо бы, чтобы меня разорвало на части это серое, вздымающееся море, хорошо бы умереть на остром гребне скалы. «Хватило бы у меня смелости, — думала я, — последовать за Сиф, встретить смерть, нежели выйти замуж за старика и жить с ним в доме, где, вероятно, все домочадцы будут издеваться надо мной?»

Нет, смелости у меня не было. В душе я была трусихой. А может, я была просто практичной? Я знала, что свобода не для меня. Передо мной стоял выбор между жизнью и смертью. А я хотела жить. Пусть даже это будет жизнь некрасивой, невежественной, провинциальной жены чужого человека. Отвернувшись от скал, от грозового моря, я пошла в замок, к своей судьбе.