ППЖ. Походно-полевая жена - Дышев Андрей Михайлович - Страница 38
- Предыдущая
- 38/82
- Следующая
- Не ссать, военные! - приободрил Нефедов раненых, заглянув в салон и убедившись, что еще полно места для пленных духов. - Ваш ждут госпиталь, чистые палаты, медсестрички, усиленная жрачка и полная кайфушка! Ступин всем напишет наградные!
- Товарищ прапорщик, спасибо вам…
- Спасибо в стакан не нальешь, зема. Перед дембелем рассчитаешься… Заводи духов, Абельдинов!
Сержант Абельдинов в старой, прожженной «эксперименталке» без рукавов, дал ногой пинка худому, черному, как шахтер, афганцу со связанными за спиной руками. Чалма у того тут же съехала на глаза.
- Бегом в вертолет, сука! Голову пригнуть! По сторонам не смотреть!
Зачем он кричал афганцу по-русски? Второго пленного, в светлом, почти белом шальвар-камизе, похожем на скомканные и спутанные простыни, Абельдинов ударил прикладом по затылку. Афганец слезливо ойкнул и быстро-быстро запричитал. Руки его были связаны куском колючей проволоки, на коричневых морщинистых ладонях запеклась кровь.
- По сторонам не смотреть! Приклеиться к полу и затухнуть, уроды плешивые!
Пилот, стоявший поодаль и наблюдавший за погрузкой, сплюнул и покачал рыжей головой:
- Я куею от этой пехоты!
Пленных афганцев посадили на пол рядом с убитыми. Они косились на результаты своего труда. Раненые косились на афганцев. Как ни странно, ни у кого из них не воспылало чувство мести. Было пришибленное любопытство - кто они такие, что по нам стреляли? А какие у них руки - с когтями или с присосками? А ноги - с копытами или ластами? А какие носы и уши - железные или пластмассовые? Пилот втянул стремянку, захлопнул дверь и перед тем, как скрыться в кабине, взглянул на сержанта, который, как судья, восседал между пленными и ранеными.
- Все в порядке?
- Заепись! - кивнул сержант и показал большой палец.
Лопасти застучали, загудели, тени побежали по лицам недавних врагов, вертолет оторвался от земли. Металлический пузырь уносил в себе отсеченную плоть войны. На базе, у ВПП аэродрома, мертвых ждал начальник «черного тюльпана», сидел на подножке грузовика, щурился от солнца, курил, поглядывал на часы и думал, что вряд ли успеет сегодня к концу дня закачать все тела формалином. Раненых ждали две полевые санитарные машины, санитары сидели в тени машин на корточках и плевали себе под ноги. Пленных афганцев ждали наш особист и его коллеги из местного ХАДа - немногословные, узколицые пуштуны в темных костюмах и светлых рубашках без галстуков, садисты и мастера непереносимых пыток. Пилота ждали офицерский модуль и баня. Вертолет ждала стоянка с металлическим рифленым полом. Каждому свое.
Герасимов отвернулся от накатившего на него пыльного шара, поднятого с земли вертолетными лопастями. Кое-как, ибо это было бесполезно, он отряхнул рукава рубашки, проверил в карманах документы и измочаленную стопочку чеков. Это все, что у него осталось. Чемодан «мечта оккупанта» с подарками жене, с новенькими джинсами, батниками и парой белоснежных кроссовок разорвало в клочья в подорванной боевой машине.
- Ну же, ну! Ступин! Держи себя! - приговаривал Герасимов, шлепая себя по груди. Пыль уже успела смешаться с потом Герасимова и кровью Волосатого, и эта коричневая субстанция намертво впиталась в рубашку. Другой рубашки у Герасимова не было. Стираться было негде.
- Командир…
Ступин задыхался. Ему не хватало воздуха. Герасимов несильно стукнул его кулаком в плечо.
- Ну же, Ступин! Расслабься, не накручивай себя!
- Командир… У меня все это перед глазами…
- Не надо, не думай. Выкинь на хер эту войну из головы. Просто делай то, что должен, а что будет, то будет.
- А что я должен делать, командир? Что тут вообще можно сделать?
- Сберечь людей, Ступин. Здесь не Сталинград. Ты должен беречь людей. Ты должен быть спокойным, как бегемот, и делать все, чтобы сберечь людей. Не надо атак и подвигов! Всю страну все равно не перекуяришь, Ступин! Здесь нам надо только выжить!
- Командир, тебе легко говорить… - Ступина трясло. Он пытался раскурить сигарету, отчаянно высасывая из нее дым. Сигарета была надломана, лейтенант этого не видел. - Ты умеешь быть спокойным… Ты всегда такой… А я, нудила… я… я только всем мешал…
- Все, успокойся! - Герасимов хлопнул Ступина по липкому плечу. - Иди к людям и командуй.
- Все в жопу… Какой из меня командир…
- Ступин! Делай, что должен!
- Командир… Командир, ты всегда был таким? Тебя что-нибудь может вывести из себя?
- Ничто, Саня. Я бронебойный. Мне все по фигу.
- Все-все?
- Все.
- А как это у тебя получается? Как ты можешь?
- А вот ходи и все время повторяй про себя: поепать, поепать-пать-пать… Хорошо помогает.
- Блин, Волосатого раздавило… Лучший снайпер в роте…
- Не надо, Саня. Забудь… И я уже обо всем забываю. Все. В Союз, в Союз… Больше не могу ни видеть это, ни слышать, ни думать об этом… Я поехал, Саня. Комбат свой бэтээр дал, до реки подвезет.
- Давай.
- Забудь, понял?
- Понял.
Ступин хотел было обнять ротного, но Герасимов, не заметив его порыва, отвернулся и побежал к рычащей бронированной машине, на которой сидели химик батальона старлей Черняков и пятеро солдат-желтушников. У всех печень была развалена, как у конченых алкоголиков, но мальчишки были счастливы, так как их перекидывали в Союз на лечение.
Герасимов не стал прощаться с Нефедовым, с солдатами. Он больше не мог видеть угловатые, желто-серые фигуры бойцов, боевую технику, оружие, не мог слышать лязг гусениц и клацанье автоматных затворов. Его уже воротило от всего, с чем ассоциировалась война. Граница была совсем рядом, настолько близко, что, должно быть, даже пуля не остановила бы Герасимова, и он, истекающий кровью, все равно полз бы по горячей степи к Союзу. Его не остановили бы ни вооруженный отряд моджахедов, ни минное поле, ни даже мутный и ретивый Пяндж. Герасимов сейчас был не просто человеком, озабоченным какой-то целью. Он представлял собой сгусток невообразимой по своей силе энергии, направленный строго на север, к берегу реки, с которого начинается Советский Союз. Туда, только туда!
- Ну-ка, придави!! - кричал Герасимов в люк боевой машины и тактично толкал ногой плечо сидящего внизу водителя. - Газку, газку!!
- Предыдущая
- 38/82
- Следующая