Екатерина II: алмазная Золушка - Бушков Александр Александрович - Страница 26

Вот это как-то больше похоже на правду. И очень похож на нее же следующий эпизод: однажды, на коронации Николая I, внучка Сергея Салтыкова появилась на публике, украсив себя драгоценностями, в которых знающие люди моментально опознали екатерининские, считавшиеся ею потерянными еще при жизни Елизаветы...

Вернемся к Екатерине. Я никоим образом не хочу в рассказе о ней зацикливаться на супружеских изменах и внебрачных детях. Будь Екатерина очередной недалекой и развратной дамочкой, не стоило бы и огород городить – писать о такой скучно и неинтересно. Но в том-то лично для меня и заключается грустный парадокс, что, при всем моем уважении и сочувствии к оклеветанному, оболганному Петру Федоровичу, в жизни совсем не похожему на злобную карикатуру, при всех моих попытках показать истинный облик этого неглупого, незаурядного человека я не могу не испытывать столь же искреннее уважение к Екатерине. По логике событий, следовало бы ее возненавидеть – а вот поди ж ты, не получается...

Очень уж яркая была личность... Поневоле заставляющая себя уважать и чуть ли не восхищаться.

Так вот, за все эти восемнадцать лет жизни в России в качестве великой княгини, она не только плясала на балах и крутила пылкие романы (с людьми, как на подбор, мелкими, не блиставшими особенными способностями, что Чернышов, что Салтыков, что Понятовский).

Все эти годы она усердно и вдумчиво читала.

И отнюдь не бульварные романы (которых тогда в процентном отношении ко всей книжной продукции было ничуть не меньше, чем в наше время).

Еще до перехода в православие и брака с Петром Фикхен – пока что Фикхен! – вновь встретилась с ученым книжником графом Гилленборгом, приехавшим с дипломатической миссией. Екатерина написала для него некий «автопортрет», только не красками на холсте – а некий трактат под названием «Портрет философа в пятнадцать лет» (ей тогда было именно пятнадцать. До нас это произведение, к превеликому сожалению, не дошло. Екатерина его сожгла с прочими бумагами в минуту опасности, о которой будет рассказано ниже). Самое интересное, что граф к этому сочинению отнесся крайне серьезно. И сказал девочке примечательные слова, дошедшие до нашего времени:

– Вы можете разбиться о встречные камни, если только душа ваша не закалится настолько, чтобы противостоять опасностям.

Судя по событиям последующих лет, Екатерина этот совет запомнила на всю жизнь...

Гилленборг и посоветовал ей заняться самообразованием. И она читала, читала, читала: историков, философов, как древних, так и современных ей. Платон, Бейль, Монтескье, Цицерон... Не самое легкое чтение, сужу по собственному опыту: Монтескье я осилил лишь полтора тома из трех, а на Платона и вовсе не хватило духу. А потому могу сказать с уверенностью: следует относиться с неподдельным уважением к юной красивой девушке, которая пропускает балы и свидания с любовниками ради того же Монтескье.

Между прочим, в ее написанном в двадцать лет спустя письме Гилленборгу были примечательные строчки: «Я считаю себя очень и очень обязанной вам, и, если имею некоторые успехи, то в них вы участвуете, так как вы развили во мне желание достигнуть до совершения великих дел».

Так что перед нами – не только неверная женушка, увлеченно коллекционирующая любовников, но и вдумчивый, серьезнейший читатель, осиливший превеликое множество умных книг. Тацит, «Записки» Брантома, Вольтер, «Энциклопедия» Дидро и Д’Аламбера, «История Генриха VI» Перефикса, «Церковная история» Барония, «История Германии» отца Бара... Вы что-нибудь из этого читали? Я – тоже нет...

Записки Екатерины, сделанные ею до 1762 г., интересны еще и тем, что написаны не для публики, а исключительно для себя. Стоит привести кое-какие отрывки...

«Я хочу, чтобы страна и подданные были богаты; вот начало, от которого я отправляюсь».

«Желаю и хочу только блага стране, в которую привел меня Господь. Слава ее делает меня славною».

«Свобода – душа всего на свете, без тебя все мертво. Хочу повиновения законам; не хочу рабов; хочу общей цели – сделать счастливыми, но вовсе не своенравия, не чудачества, не жестокости, которые несовместимы с нею».

«Когда на своей стороне имеешь истину и разум, тогда это следует высказывать перед народом, объявляя ему, что такая-то причина привела меня к тому-то; разум должен говорить за необходимость. Будьте уверены, что он победит в глазах большинства».

«Власть без доверия народа ничего не значит. Легко достигнуть любви и славы тому, кто этого желает: примите в основу ваших действий, ваших постановлений благо народа и справедливость, никогда не разлучные. У вас нет и не должно быть других видов. Если душа ваша благородна, вот ее цель».

«Хотите ли вы уважения общества? Приобретите доверенность общества, основывая весь образ ваших действий на правде и общественном благе».

Проще всего сказать (как это и было принято в советские времена), что Екатерина «лицемерила» и «завоевывала дешевую популярность». Но в том-то и дело, что, став самодержицей Всероссийской, она всерьез пыталась осуществлять многое из того, что обдумывала и формулировала в молодости. Правда, слишком многое у нее не получилось, но тут уж вина не самой Екатерины, а времени и века, с которыми приходится считаться даже самовластным монархам... Позже мы поговорим об этом гораздо подробнее.

А пока мы на некоторое время расстанемся с Екатериной – с молодой красавицей, матерью наследника престола, живущей, если взглянуть правде в глаза, в совершеннейшем отчуждении с законным мужем. С великой княгиней, давно и обстоятельно строящей на бумаге планы управления государством. С пылкой женщиной, в полном соответствии с повсеместными традициями галантного века частенько меняющей любовников – изящно и решительно, совершенно в духе столетия.

Отвернемся от блистательного Петербурга и посмотрим на Запад, куда уходит солнце.

По европейским дорогам пылит кавалерия, тяжело катят пушки, шагают колонны пехоты в разноцветных, ярких мундирах – никто еще не заботится о маскировочной одежде, слыхом не слыхивал про цвет хаки. Красные мундиры, синие, зеленые, белые... Золотое шитье, пышные плюмажи, шпаги в самоцветах...

Август 1756 года. Первые выстрелы. Прусская пехота переходит саксонскую границы.

Началась Семилетняя война!

Противники Пруссии в той войне немало постарались – и в конце концов ухитрились внедрить в массовое сознание свою версию: война якобы началась оттого, что прусский король Фридрих, агрессор, негодяй, совершенно исключительный злодей, еще в 1740 г. оттяпал у миролюбивой, беззащитной, мирной Австрии провинцию Силезия. А шестнадцать лет спустя обиженные спохватились, вознегодовали и при поддержке мирового... тьфу ты, европейского сообщества кинулись восстанавливать справедливость и карать совершенно уникального агрессора...

На самом деле в этих утверждениях верно только одно: захват Пруссией Силезии. Именно у Австрии, именно в 1740 г. Все остальное истине, мягко выражаясь, не вполне соответствует, потому что дело было гораздо сложнее, и клубок противоречий меж полудюжиной ведущих европейских держав изобразился весьма даже запутанный...

Начнем с того, что «миролюбивая» Австрия (как я уже мимоходом упоминал), к тому времени много лет воевала со столь же «миролюбивой» Францией на территории Италии. Тот, кому это удавалось, самым беззастенчивым манером захватывал целые итальянские государства и присоединял к своим землям.

И ничего в этом не было удивительного. Так уж в Европе повелось спокон веков: тот, у кого хватало сил и возможностей собрать сильную армию, без всяких церемоний и поводов нападал на соседа и оттяпывал столько землицы, сколько удавалось. Иногда сосед ее отвоевывал назад, иногда, смирившись с «правом сильного», отправлялся грабить кого-нибудь третьего, вовсе уж слабого. Тянулось это столетиями. Так что двадцативосьмилетний король Фридрих, вступив на престол, собственно, не совершил абсолютно ничего из ряда вон выходящего – попросту следовал старым европейским традициям. Спросил себя: «А чем мы, собственно, хуже?» Поскольку его армия на тот момент австрийскую превосходила, Силезия получалась какая-то бесхозная, вот Фридрих ее и прибрал к рукам, объясняя потом со свойственным ему веселым, мнимо-простодушным цинизмом свои мотивы: во-первых, у него была готовая к бою армия, а во-вторых, ему всегда была присуща «живость характера».