Элемент крови - Зотов Георгий Александрович "Zотов?" - Страница 38

• Предыдущая
• 38/92
• Следующая

– Да-да, – поспешно сказал убийца. – Разумеется. Поверьте, что я и сейчас…

– Неважно, – констатировал голос в трубке. – Просто ждите. До встречи.

– Я буду ждать. Всего хорошего.

На экране телевизора закончился рекламный блок и снова начался сериал.

Они сидели в маленькой кухне, за столиком, накрытым незатейливой бело-голубой скатертью. Лысый старик любезно угощал гостя скромным ужином.

– Спасибо, что спрятал меня, – в который раз повторял Сталин, большими глотками хлебая чай. – Я знаю, чем ты рискуешь, сделав это. У тебя могут быть огромные проблемы.

Собеседник отмахнулся, показав жестом всю незначительность своей услуги. Он говорил по-русски с заметным испанским акцентом, но в то же время довольно грамотно.

– Да о чем ты говоришь, Коба… все это мелочи, честное слово. На самом деле никому здесь не придет в голову искать тебя именно у меня. И не забудь – я сам умею прятаться и маскироваться, как никто другой. Ну да, ты это не хуже меня знаешь.

Сталин кивнул. В свое время он дорого отдал бы за то, чтобы поговорить с этим человеком, и никогда не представлял, что они мирно будут распивать чаи на одной кухне. Тогда он был уверен, что если разговор и состоится, то при совершенно других условиях.

– Я думаю, ты можешь просидеть тут хоть год, если не выходить из квартиры, – продолжал лысый. – Разумеется, пока соседи не донесут, а это рано или поздно случится.

– Да, слушай, – развеселился Сталин, двинул рукой и расплескал чай. – Тут временами чувствуешь себя совсем, как дома. В натуре, в любом веке люди любили стучать.

– О, даже не сомневайся. Это подмечали и фараоны, и римские прокураторы, и святейшая инквизиция, – ехидно улыбался старик. – Такова уж человеческая природа. Кстати, мне до сих пор смешно видеть в городе инквизиторов. Назывались «псы Господни», считали себя святее святых, а тут их отправляют работать в лучшем случае в прачечную – еретикам трусы отстирывать, – он залился дребезжащим смешком. – Хотя нет слов, Торквемада со своей шашлычной чудно устроился. Но такие, как он, нигде не пропадут: сообразил же парень в свое время перекреститься из евреев в католики! А я вот сейчас думаю – эх, ну не додумался я в нужный момент заделаться евреем! Теперь жалею, но кто ж знал?..

– И я тоже не додумался, – поддакнул вождь народов, и оба рассмеялись.

– Когда паханом нашей бригады в каменоломне оказался сам Иоанн, Папа римский, я просто с кровати упал, – продолжил Сталин, с хрустом дробя на зубах твердую баранку. – Век воли не видать! Ну этот-то ладно, он хоть из бывших пиратов, татуировки показывал и сам мне хвастался, как трон за награбленные дублоны покупал. А потом-то я уже столько пап и кардиналов с тележкой и в кандалах повидал, что совсем перестал удивляться. Они у нас тысячами камни таскают, не успеваем новых принимать.

Старик кивнул в знак согласия. Он пил чай не из глиняной чашки, как вождь народов, а из специального глубокого деревянного сосуда, с видимым удовольствием ловко высасывая горячий напиток через узкую бамбуковую трубочку.

– Ты уверен, что тебе не будет лучше в Учреждении, Коба? – сказал он, нехотя отрываясь от трубочки. – Я полагаю, тебе бы там дали хорошую охрану за твои показания.

– Я ни секунды не сомневаюсь, что поступил правильно, – насупился Сталин. – Иначе меня бы уже замочили. Ты же знаешь, что сделали с Менделеевым? Новости видел, да? А ведь его хорошо охраняли, – он поднял указательный палец, – очень хорошо! Нет, за этим киллером стоят слишком серьезные люди. За такое дело они от меня мокрого места не оставят. Никто еще не вернулся из НЕБЫТИЯ. И я не хочу туда попасть.

– Я полагаю, что тоже могу быть в списке, – хлюпнул чаем старик. – Мое имя на Земле было довольно популярно, хоть фамилия – одна из самых распространенных в государстве. Беда в том, что никто не знает, кому исполнитель нанесет следующий удар.

– Никто, – пожал плечами Сталин. – Поэтому мой тебе совет – постарайся как можно реже бывать на улице. Вообще я не знаю, что эти псы задумали. Я оставил записку с прозрачным намеком, с кем им следует поговорить. Дурак бы уже догадался. А эти все медлят. Как только киллера поймают – я сразу же сдамся, чтобы тебя не подставлять.

Лысый на мгновение перестал хмурить брови и снова дребезжаще рассмеялся.

– Коба, мне абсолютно нечего терять. Ты не знаешь, каково это – полжизни прятаться, словно крыса. Поживешь лет сорок на нелегальном положении, чувствуя боль в сердце от каждого стука в дверь, поймешь. Ладно, пойду приготовлю тебе постель.

С усилием поднявшись с табуретки, старик заковылял в спальню.

Сталин снова отхлебнул душистого, крепкого чая – его уже немного оставалось в чашке, зеленоватая жидкость плескалась на самом дне. Смешно, но он знает наверняка – этот дед действительно его не выдаст. Как причудлива судьба… Ведь даже в самом страшном сне вождь народов не мог себе представить, что когда-нибудь придется просить этого человека о временном убежище. Но в городе все становится с ног на голову. В сумасшедшем загробном мире, куда попадают после смерти, враги становятся лучшими друзьями, а закадычные друзья ненавидят тебя так, как раньше любили.

«Если ПРОРОЧЕСТВО сбудется, все сгорит в пламени… и там, и здесь, – сотрясал его мысли шепот умирающего брата Ираклия. – Поэтому я и спрятал Книгу… В ней – главная тайна, как ЭТО сделать. Сожги ее, уничтожь».

Он содрогнулся. Сталин никому не рассказывал о предсмертной исповеди иерусалимского паломника – даже своему духовному наставнику по семинарии, отцу Дионисию, коему доверял безмерно. Ему снова привиделась монашеская келья, серая и узкая, со стекающими по стенам каплями влаги – зимой всегда было холодно, и это порождало сырость в помещениях. Брат Ираклий с невидящими глазами, дрожащий всем телом, цепко держащий его за руку. И шепот, страшный шепот, приоткрывающий ему, почти ребенку, все ужасы Книги – слово за словом, погружая его сердце в лед.

Впервые в жизни он почувствовал тогда, как перед ним разверзлась бездна, полная пламени. Иосиф ясно увидел миллиарды тел, корчащихся в огне, глаза, лопающиеся фонтанами слизи, и кожу, слезающую подобно кожуре печеного картофеля. Брат Ираклий трясся, изрыгая чудовищные предсмертные предсказания, пока не затих. Его грудь с прерывистым всхлипом поднялась и опустилась в последний раз… Перепуганный Сосо не сразу высвободил свою ладонь из потной руки мертвеца, осознавая услышанное – по щеке побежала горячая слеза. Глаза брата Ираклия, открытые, как и его рот, пристально смотрели в потолок. Пересилив страх, он осторожно прикоснулся к еще теплым векам, чтобы провести рукой сверху вниз, – так обычно делал их сельский священник, словно забирая в горсть мертвый взгляд.

Глаза не закрылись – брат Ираклий сел на своем ложе. Сосо не пошевелился, чувствуя странное ощущение в ногах, как будто их залили чем-то липким. Приблизив к нему мертвое лицо с белыми зрачками, монах вцепился в его плечо костлявой рукой, хрипло повторяя: «Помни, помни, помни!». Он попытался закричать, но ничего не вышло – другой рукой брат Ираклий держал его за язык, выдирая его изо рта…

– Коба, что с тобой? Стоило отойти, как ты уже заснул, – лысый старик с тревогой вглядывался в лицо Сталина, – мычишь, стонешь… Может, тебе водки дать? Nein problem. Что-то приснилось? Ты чертовски плохо выглядишь.

Сталин с трудом отклеил щеку от стола – на коже остался клетчатый отпечаток скатерти. Взяв себя всей пятерней за лицо, сжал пальцы. Хотя сон сморил его всего минут на десять, было такое ощущение, что проспал два часа – глаза просто не открывались.

– Извини, Генрих. Возраст дает о себе знать, только и всего – мгновенно устаю. На каменоломне пятьдесят лет вкалываю, засыпаю там, где сажусь. С удовольствием выпил бы еще чего-нибудь, но боюсь, потом всю ночь буду бегать в клозет. Где ты мне постелил?

• Предыдущая
• 38/92
• Следующая