Пути Звезднорожденных - Зорич Александр - Страница 3

Ну а после того как он пересек границу Харрены, можно было при желании дремать в седле, не прерывая движения. Благо дороги в Харрене позволяли.

Прямые и широкие, вымощенные греовердом, отшлифованные колоннами солдат, подошвами скороходов, караванами купцов и колесницами торжественных процессий, харренские дороги были настоящими произведениями искусства.

Пять раз за дневной переход путник встречал колодцы, дважды – постоялые дворы, не менее одного раза – укрепленные «гнезда» дорожной стражи. Если дорога проходила через лес, то по обеим сторонам деревья были вырублены на двадцать шагов, а подлесок уничтожен на пятьдесят. Вооруженные егеря следили за тем, чтобы вырубки не зарастали: злоумышленнику не устроиться в придорожных кустах, разбойнику не спрыгнуть с нависающей над дорогой ветки.

Там, где хороши дороги, вести распространяются со скоростью ветра. Кальт понимал: о том, что война Харрены с Северной Лезой, его пасмурной родиной, неизбежна, уже наверняка знает весь Север. Босому человеку, наряженному в кожаные штаны и меховую куртку зверовщика (а именно так одевался Кальт до того, как отправился путешествовать), наивно ждать дружелюбия со стороны просвещенных жителей Харрены. И Кальт его не ждал.

Нет, Кальт вовсе не хотел, чтобы солдаты дорожной стражи пускались упражняться в ослоумии при его приближении, а горделиво восседающий в измазанной навозом фуре крестьянин шипел ему вслед «ишь разъездился, варвар вонючий». Вот почему Кальт дальновидно предпочел привычному и такому удобному наряду охотника платье харренского горожанина. Девяти собольих шкурок хорошей выделки хватило на то, чтобы превратить заезжего варвара в рядового странника. Плащ цвета осеннего вереска, сапоги из оленьей кожи, толстые холщовые брюки и рубаха с вышитым воротом – ко всему этому убранству пришлось привыкать, но Кальт справился.

Позади лежали подернутые первым инеем леса и обновленные засеки необузданной Лезы, затаившейся в преддверии бессмысленной войны. Впереди – неизвестность.

Одиннадцатый день пути застал Кальта в самом сердце векового харренского леса. Дорога была пустынна и молодой лозоходец поневоле затосковал. Какое будущее ждет его заносчивую родину? Какая судьба уготована ему самому?

Ответ на первый вопрос Кальт знал: бесславное поражение и обновленный кабальный договор о рудных и пушнинных промыслах. А ради ответа на второй он оставил своих родичей перед лицом войны, заслужив упреки в трусости и малодушии. Но этот ответ стоил презрительных желтозубых оскалов выживших из ума старух и злобного шипения дядьев и братьев – в этом Кальт не сомневался.

Вдруг на дорогу перед Кальтом вышли люди.

Они поднялись в полный рост прямо из пожелтевшей придорожной травы – будто из земли выросли. Если бы Кальт не знал про такие трюки – канава, прикрытая сверху дерном, и человек в ней, прильнувший ухом к земле, – то, пожалуй, удивился бы. А так пришлось ограничиться испугом.

Кальт быстро оглянулся. Сзади тоже гости.

Это были ронты, Кальт сразу узнал их по неряшливому виду и пытливой алчности во взорах. Наемники, временно оказавшиеся без работы.

Немало таких сползлось в Харрену, предвкушая поход на Север. Не исключено, что эти вояки попросту дезертировали из-под харренских знамен и ушли на вольные хлеба. Наверняка не дураки попировать на деньги, добытые из кошелька одинокого путника. А значит, и из его, Кальта, кошелька.

Ронты были вооружены не совсем обычно. Круглые кожаные щиты отсутствовали, короткие мечи были рассчитаны под левую руку, а для правой у каждого имелась ладная дубина.

– Хорошо мне видеть тебя, человек, – процедил сквозь зубы предводитель ронтов, старательно выжимая к случаю весь свой небогатый запас харренских слов. – И людям моим хорошо. Твой мешок большой – знаю, там много полезного.

– Уходите. У меня есть только одежда. В мешке – инструменты. Можете их купить, но платить придется жизнью.

– Верткий язык, ловко служит! Но правда не ему, правда – эта. – Вожак ронтов со значением потряс дубиной.

– Тогда говори свою правду. – Кальт слез с коня и вынул из ножен меч. Увы, чутье подсказывало ему, что разойтись подобру-поздорову не выйдет.

Жестом осадив своих людей, ронт наморщил узкий лоб и пошел на Кальта.

– Пляши, человек с большим мешком, – проворчал он.

Может ли тягаться презренный наемник с лозоходцем, которому ведомы тайны Путей Силы? Кальт не хотел убивать ни задиристого ронта, ни его компаньонов, но и устраивать потешного поединка на потребу публике он не стал – публика того не стоила. Не успел ронт как следует примериться для первого выпада, а Кальт уже вынырнул у него за спиной, нежно позаимствовал у него дубину и без особых церемоний тюкнул того по затылку. Так, не убийства ради, а задля хорошей шишки на память.

Вожак ронтов промычал что-то угрожающее, но тут же упал на услужливо подогнувшиеся колени.

Кальт замер, окруженный тревожным молчанием. Неужели так быстро?

– Я победил и теперь я ухожу. Может, еще кто хочет попробовать?

Кальт надеялся, что ронты не до конца позабыли Право Народов. Одолевший предводителя – непререкаемый авторитет, вреда ему не моги причинять, а слушай в оба уха. И Кальт не ошибся. Желающих «попробовать» больше не нашлось.

– Я бы и сам вашим ремеслом промышлял, братцы. Да наглости не хватает, – вместо милостыни бросил им Кальт.

Затем, не дожидаясь, пока ронты опомнятся, он вернулся в седло и жестоко пришпорил коня. Тоску и думы о судьбах родины как рукой сняло. Что значит хорошая разминка на свежем воздухе! Назвать подобное происшествие «неприятностями» у Кальта язык не повернулся бы.

– Да ты что делаешь, недоносок?! Ты что де… – успел крикнуть Вада и рухнул в ледяную воду, поднимая облако колючих брызг.

– Держись, я сейчас! – Элай – это его только что обозвали недоноском – присел на корточки и мертвой хваткой вцепился в скамейку.

Лодка ходила ходуном, а последовать за товарищем Элаю очень не хотелось. На дне лодки, прямо у его ног, подле вместительной корзины с обедом, дожидались своей очереди гарпуны, сети, «обманки» и прочие штуковины, совершенно необходимые каждому, кому взбрело в голову промышлять налима двумя лигами ниже Таможенной Плотины.

– Минуточку еще подожди, а? Я уже иду! – добавил Элай, ни на миг не ослабляя хватки. – Холодно, я понимаю. Потерпи чуток!

Но Вада не слышал его. Днище лодки, превратившись в смертоносный молот, опустилось на голову отчаянно барахтающегося Вады. Столь стремительно, что тот даже не успел осознать: он уже умер.

– Вада, ты где там?! Чего затих, а? – поинтересовался Элай, осторожно выпрямляясь. Он очень старался казаться самому себе мужественным и спокойным.

Сердце его трепыхалось в груди, словно запертая в клетку пичуга при виде любимого кота хозяйки.

– Ты чего там – налим ползадницы откусил, да?

Элай осторожно подполз к тому борту лодки, с которого сверзился Вада. Тишина. Ни плеска воды, ни призывов о помощи.

Элай выглянул за борт. Буро-красные водоросли, на них – не то пузырьки, не то жабья икра, от воды пахнет тиной, волнение совсем небольшое.

– Вада, что за тупые шутки? Отзовись, – попросил Элай шепотом.

Но ответа не последовало. Где-то на берегу, скрытом стеной тумана, глухо заревел олень, которому не было до происходящего в лодке ровным счетом никакого дела.

Элаю сделалось по-настоящему страшно.

– На налима? Осенью? Жить им надоело, что ли, малохольным? – вслух рассуждал конюх, подливая бражки своему собутыльнику, такому же конюху, когда Элай и Вада, гордо взвалив на плечо снасти, проследовали к пристани.

Эти слова донес до ушей Элая пронырливый ветер. Разумеется, сии откровения не предназначались для ушей Элая, сына свела Элиена, равно как и для ушей его товарища Вады, юноши безродного, но бойкого и сметливого.