Никто, кроме нас - Васильев Владимир Николаевич - Страница 10

• Предыдущая
• 10/71
• Следующая

Вон он, тот самый канонир, среди пограничников, рядом с то ли Семеновым, то ли уже не Семеновым сидит…

Дьявол! Значит, это все-таки тот самый агент. Но уже в иной ипостаси. А Скотча и Табаску действительно стерли, словно решенную задачку с доски. И ничегошеньки экс-Семенов не помнит.

До времени, когда солдат попросили из столовой (именно попросили, а не скомандовали: «Выходи строиться!»), Скотч досидел как в тумане. Отрешенно слушал восклицания друзей: «Так это вы Мориту Грифона чистили? У-у-у!!!» – «Представляешь, сразу четыре парящие мины! С термовзрывателями!» – «И тут я на полной боевой кручусь на сто восемьдесят – заметь, не меняя курса! – всаживаю в него половину боекомплекта и у него взрывается реакторное кольцо! А на мне – хоть бы царапина!»

Странно, но к казармам личный состав еще не сформированной ocoбoй группы топал не строем, а стадом и (что уж вообще ни в какие ворота не лезло) прямо через плац, а не в обход, как положено. Что-то совсем офицеры об уставной жизни позабыли: ни тебе построений, ни распорядка; к обеду – водку ставят…

Неспроста этот бардак – Скотч это чувствовал. И бардак неспроста, и то, что на эту захолустную базу собирают людей, многие из которых друг с другом знакомы.

Литтл, конечно же, потащил узкий круг к себе в каптерку, продолжать, раз уж такой отпуск сам собой посреди войны случился. Скотч уже было решил выбросить из головы все размышления и впервые за много дней безбоязненно надраться с давно не виденными товарищами.

Не тут-то было. Перед самой каптеркой его перехватил «Семенов».

Сцапал за рукав и повлек в сторонку, в направлении помещения «Джи».

Между оружейкой и тумбочкой дневального на раскладном стуле сидел погранец и читал книгу. Когда «Семенов» и Скотч приблизились, он вопросительно поднял голову. «Семенов» требовательно протянул руку и ему незамедлительно метнули связку ключей. Едва дверь оружейки отворилась, зазвучал противный зуммер, от которого невольно захотелось бежать, хватать бласт и строиться. «Семенов», не особо торопясь, заблокировал сигнал (стало восхитительно тихо) и плотно притворил дверь.

Скотч огляделся. В оружейном шкафу аккуратным рядом стояли новенькие лучеметы последней разработки, чуть ниже, стопочками – батареи к ним. Батареи тоже были новые, двойной емкости. В углу штабелем громоздились ящики с непонятной цифровой маркировкой на бортах. Напротив на полочке выстроились боевые шлемы, а под ними – свернутые пустотные комплекты незнакомого Скотчу образца.

– Ты гид «Экзотик-тура» с Табаски? – спросил пограничник напористо.

– Бывший, – уточнил Скотч. – А ты все-таки Семенов? Мой турист?

– Я не Семенов. Я Мельников. Андрей Мельников. Запомни на всякий случай.

Скотч безропотно кивнул.

Семенов-Мельников выглядел спокойным, даже расслабленным.

– Тебя… Тебя опять стерли? – неуверенно спросил Скотч.

Ответа Скотч не дождался, но смущения или досады почему-то не испытал. А еще подумал, что фамилию Семенов нужно срочно забыть. Все, нет загадочного туриста Семенова, был, да весь вышел. Есть пограничник Мельников. Точка.

– Ты был в плену? – продолжил расспросы Скотч.

– Был, – невозмутимо подтвердил Мельников. – Давай-ка, парень, расскажи, что ты знал о Семенове.

– Семенов прибыл на Табаску по обычной гражданской путевке, – послушно принялся излагать Скотч. – Приобрели ее где-то на Бете Вуалехвоста, не знаю точнее. Целью была психореабилитация после некоего, как он сам выразился, малоуспешного задания.

Скотч говорил о Семенове в третьем лице и это оказалось неожиданно уместным и правильным. Да и легче так было – обоим.

– За ним присматривала другая туристка, Валентина Силько. Вроде бы сотрудник того же ведомства, но по части здравоохранения. Когда началась оккупация Табаски и мне как гиду пришлось бороться за сохранение группы, Семенов несколько раз сильно помог, после чего я задал ему несколько вопросов. Наедине. Он мало что рассказал, сказал только, что работа у него особенная, навыки кое-какие имеются и в случае чего я могу на него рассчитывать. Еще сказал, что людям его профессии периодически чистят память от ненужных воспоминаний. В конце концов Семенов под видом искателя был захвачен шат-тсурами. Это все, что я знаю.

– Понятно, – кивнул Мельников. – Что же… Здравствуй во второй раз, Вадим. Извини, но я тебя действительно не помню. И ты Семенова лучше забудь. Совсем.

– Я уже забыл, – серьезно сказал Скотч, пожимая пограничнику руку.

– Мы с тобой, да и остальными участниками той заварухи, будем в одном… подразделении. Шепни им потихоньку, что Семенова нет и не было никогда. Ага? Всем – Солянке, Валти, Литтлу, Цубербюллеру.

– Шепну, – заверил Скотч, – обязательно.

– Кстати! – Мельников щелкнул пальцами и знакомо потряс кулаком, словно грозил Скотчу: – Тебе и остальным привет от Валюши Хилько и Патрис Дюэль.

– А они здесь? – изумился Скотч.

– Здесь, здесь, все здесь. Пришлось знакомиться по новой. Будешь смеяться, но и Мартина твоя здесь. И даже некая миниатюрная особа по имени Гурма Бхаго.

– У! – сказал Скотч совершенно искренне. – Ы!

– Что? – невинно поинтересовался Мельников. – Ее вживую лицезреть не довелось, но, судя по видео, оч-чень даже ничего! Прямо даже жаль, что я ее не помню. Личные коды дать?

– Давай!!! – едва не взвыл Скотч. Засмеявшись, пограничник потянулся к браслету-коммуникатору:

– Принимай, котяра мартовский…

– Разрешите, господин полковник?

– Входите! – велел Попов, отрываясь от микрофильма и вынимая штекер из гнезда за ухом.

Изображение застыло над кристаллом в режиме паузы. Штекер с коротким усиком антенны и бусинкой дешифратора Попов положил на массивное основание старинной настольной лампы.

Вошли двое – одинаково бесцветные мужчины неопределенного возраста с незапоминающимися лицами. Оба были облачены в комбинезоны без знаков различия, зато с яркими трафаретами на спинах: «Хозчасть».

Полковник жестом предложил им садиться.

– Ну, – спросил он, разглядывая гостей и тихо постукивая пальцами по бархатной скатерти.

– Чисто, – сообщил один из пришедших. – Либо шат-тсуры научились подсаживать психорезиденты так умело, что мы их не можем обнаружить. Лично я в это не верю. Ни на грош.

– Я тоже, – кивнул Попов. – Но тогда почему шат-тсуры его с Фокиным отпустили? Какой в этом смысл?

Говоривший посетитель безмолвно развел руками.

Некоторое время в кабинете было тихо, только огонь потрескивал в камине – настоящий живой огонь, не какая-нибудь излучающая тепло озвученная голограмма.

– Вы знаете, что его направляют в проект на общих основаниях? – поинтересовался Попов.

– Да.

– Кстати, кто он у нас теперь?

– Андрей Анатольевич Мельников, пограничник с Белутры. Подробнее?

– Потом прочту. Мельников, стало быть…

– Мельников.

– Хорошо, Мельников так Мельников. Так вот я о чем: пограничников собираются слить с пустотниками, десантом и пехотинцами. Почти все участники наземной заварушки на Табаске соберутся в одной… роте. Мельникову неизбежно расскажут о подвигах Семенова и о том, какое отношение он сам имеет к Семенову.

– Ну и что? – возразил второй посетитель, до сих пор молчавший. – Все агенты знают о периодических коррекциях памяти. Ничего нового он все равно не выяснит. Кроме того, у многих свидетелей события уже начали тускнеть в памяти, все-таки год прошел. Да не просто год – год реальной войны.

– Правда твоя, – кивнул Попов. – Но тогда имело ли смысл чистить ему память?

– Память чистили всем, – пожал плечами второй. – Причем не ради сокрытия событий на Табаске, а ради сохранения тайны находки… Ну, вы ведь в курсе, господин полковник.

– А искатели сейчас где, выяснено?

– Выяснено. Собственно, там и выяснять было нечего: бригадир и одна научница погибли на Табаске, штурман, кадет и выжившая научница – по ту сторону коридора, на исследовательской базе.

• Предыдущая
• 10/71
• Следующая