Развод и девичья фамилия - Устинова Татьяна Витальевна - Страница 8

• Предыдущая
• 8/17
• Следующая

Что, черт побери, могло произойти в ее подъезде – «охраняемом», как писали в объявлениях о жилье! – не таким уж поздним вечером, в тихом и спокойном центре старой Москвы! Кто стоял на площадке между четвертым и пятым этажом, поджидая лифт, кто выстрелил ему в сердце, и он упал, нелепо взмахнув руками, и портфель отлетел к стене, и подвернулась нога, и рука как-то странно вывернулась, но для Костика это уже не имело никакого значения. Рука ему больше не понадобится никогда.

Правая, медленно подумала Кира. Правой он писал. Нет, он всегда печатал на компьютере, это она все не могла себя приучить, все ручкой на бумажке строчила, а он печатал.

У него были милые пожилые родители где-то под Москвой и сестра, лет на пятнадцать его младше, которой он постоянно давал деньги, и дорогая машина, и неослабевающий боевой задор в отношении «девчонок».

– Простите меня, – выдавила она и взялась за горло, – одну минуту, простите, пожалуйста.

И выскочила из кухни.

Проняло, понял капитан Гальцев. Осознала. Теперь начнется истерика, и ни черта у нее не вытянешь. Так всегда бывает.

Он понюхал остывшую кофейную гущу в своей чашечке – гущи было ровно до половины. Даже на глоток не хватило того кофе, что сварила Кира Ятт. Вот наградил бог фамилией!..

За деревянной дверью послышалось какое-то шевеление, и капитан, безошибочно распознав это шевеление, негромко позвал:

– Парень! Зайди сюда!

После минутного молчания мальчишка возник в проеме.

– Вы меня? – спросил он вежливо.

– Слушай, – сказал капитан, – твоя мать угостила меня кофе, а я такой не люблю. У вас нет нормального, из банки?

– Есть, – подумав, ответил мальчишка, – сейчас.

Вразвалку – штаны были необъятной ширины и полоскались, как будто он некоторое время шел внутри их, – он вошел в кухню, включил чайник и вытащил громадную белую кружку. Капитан приободрился.

На кружке была надпись «Серый волк, зубами щелк!» и еще почему-то дата.

Странная какая-то кружка. На таких кружках должно быть написано «Я люблю Нью-Йорк» и нарисовано сердце с красной стрелой.

– Почему серый волк? – осведомился капитан.

– Где? – не понял мальчишка. – А… Это папина кружка. Его мама иногда зовет Серый, потому что он Сергей. То есть звала, – поправился он.

Папа, надо понимать, бывший муж и отец пацана.

Н-да. Зубами щелк. Почему-то вдруг смысл этой надписи показался капитану неприличным.

– Слушай, парень, а ты ничего не слышал – может, шум, или крик, или выстрел?

– Не-а, – протянул пацан. – Вам сколько кофе?

– Две ложки. А мать весь вечер дома была?

Мальчишка моментально принял боевую стойку. Капитану даже показалось, что он видит, как со всех сторон выставились и навострились колючки.

– Ну конечно, дома! Вы что, с ума сошли? Вы думаете, это она…

– Я ничего не думаю, – перебил капитан сердито, – я пока просто спрашиваю. Она никуда не выходила?

– Нет, – почти крикнул мальчишка, – да куда ей выходить-то?! Она после работы всегда дома!

– А… по телефону разговаривала?

– Я не знаю! Я не слушаю, что она делает! Я английский учил!

– У тебя своя комната?

– Ну, конечно, чья же еще?

– И ты из нее не выходил?

– Не выходил я! Я никогда не выхожу, если этот козлина приезжает!.. Очень он мне нужен!

– Подожди, – попросил капитан, – какой козлина? Мамин начальник, что ли?..

– Что происходит? – спросила с порога Кира. – Тим, почему ты орешь?

– Ничего, – заспешил капитан, – парень сделал мне кофе. Ваш, – тут он улыбнулся самой обворожительной улыбкой, – я пить не могу, уж извините.

– Мам, я папе позвоню, – угрюмо сказал мальчишка. – Может, он приедет?

– Еще не хватает! – тихо, но очень убедительно воскликнула мать. – Ты знаешь, сколько времени?

– Мам, у меня есть часы и глаза!

– Тогда не говори глупостей. Сейчас мы закончим и будем чай пить. И ты пойдешь спать.

– Мам, ну пусть он приедет!

– Тим. Нет.

– Мам, ему ехать три минуты!

– Нет.

Так-так, подумал капитан. Серый волк, зубами щелк.

– Ну и ладно! – злобно сказал мальчишка, повернулся внутри своих штанов и выскочил из кухни. Штаны скрылись намного позже.

– Что это за мода… – пробормотал капитан, проводив глазами мальчика.

– Такая, – объяснила Кира.

– Значит, вы все время были дома, ничего не видели, не слышали, – неожиданно спросил он, – во сколько вы приехали?

– Около семи, наверное. Или чуть позже семи. Если у меня на работе нет никакого… форс-мажора, я всегда приезжаю примерно в это время.

– А ваш начальник к вам часто приезжал?

– Не слишком. Если у нас возникали проблемы на работе и нам надо было обсудить их в спокойной обстановке, приезжал. Никакого, – она поискала слово, – графика приездов у него не было.

– А почему он с первым замом не обсуждал?

– Я не знаю, – резко ответила Кира, – может быть, он и обсуждал, но без меня. Ко мне Костик всегда приезжал один.

– У вас плохие отношения?

– С кем? – не поняла она.

– С первым замом?

– Почему у нас должны быть плохие отношения?

– Не должны, – раздраженно заявил капитан, – но могут. Вы не хотели стать первым замом? Вы женщина умная, деловая, сразу видно, а всего только второй зам. Тем более вы давно работаете, а этот первый зам – недавно.

Кира поболтала туркой, в которой еще оставался глоток кофе.

– Если вы хотите сказать, – начала она, – что я пристрелила Костика на лестнице собственного дома только для того, чтобы продвинуться по карьерной лестнице и стать первым замом вместо Батурина, говорите это сами.

– Да вы уж все сказали!.. – пробормотал капитан.

– Батурин отличный журналист. У нас почему-то принято говорить – неплохой, – отчеканила Кира, – если говорят, что журналист «неплохой», значит, это отличный журналист. У него есть чувство стиля, он хорошо пишет по-русски, что удивительно при его биографии, он жесткий и… правильный организатор. На месте Костика я бы его боялась.

– В каком смысле?

– Он дышал ему в спину. Я думаю, что через год он вполне мог бы обставить Костика.

«Батурин, – записал капитан, – претендент на должность».

– Это я к тому говорю, – продолжила Кира, словно капитан записал не в записной книжке, а у себя на лбу, и она там легко все прочитала, – что, может быть, Костику имело смысл прикончить Батурина, но никак не наоборот. Все само пришло бы к тому, к чему пришло сейчас – Гришка получит главного, и это будет его журнал.

– Зачем же ждать? Можно ведь и не ждать, а застрелить, к черту, да и все.

Кира пожала плечами. Свитер дрогнул, и матовой кожи открылось еще немного больше.

Капитан дрогнул и отвернулся.

– Господи, – вдруг произнесла она с тоской, – какой ужас! Костика убили, а мы говорим чудовищные вещи, как будто так и надо!

– Если не говорить, тогда никто никогда не узнает, кто застрелил вашего… Костика.

– А узнает, что тогда, – спросила она, – он воскреснет?

Они помолчали.

– Нет, – сказала Кира, – Батурин не мог его убить.

– Почему?

– Выясняйте сами, – с сердцем ответила она, – вы в милиции служите, вам и карты в руки.

– Я как раз выясняю. Кто-нибудь, кроме вашего сына, который, как я понял, учил уроки и ничего не видел и не слышал, может подтвердить ваше алиби?

Вот это был удар так удар.

Она заморгала и даже отступила немного, наткнувшись спиной на полированную стойку. Капитан смотрел на нее, сделав оловянные глаза.

Очень хорошо. Давай. Теряй почву под ногами. Знай, что я могу сейчас же уволочь тебя в КПЗ.

А то «Глухари на токовище», понимаешь!

За дверью опять произошло какое-то движение, шлепанье босых ног, и в кухне возник высоченный красавец в халате. Волосы у него были взлохмачены, на щеке вмятина от подушки.

– Вечер добрый, – сказал красавец и зевнул во всю зубастую розовую пасть, – Кирха, что тут у нас происходит?

Капитан моргнул, прогоняя олово из глаз.

• Предыдущая
• 8/17
• Следующая