Гений пустого места - Устинова Татьяна Витальевна - Страница 28
- Предыдущая
- 28/69
- Следующая
– Да ничего охранник! Когда очухался, все сразу рассказал. Башка у него болела, он из стороны в сторону качался. Ну, менты его на всякий случай тоже в «обезьянник» загребли, как Димона. Больше-то некого! Говорят, вполне возможно, он сообщник бабы этой. А я им говорю, что этого быть не может, потому что, когда я деньги привез и положил в сейф, этот охранник еще не существовал в природе.
– Как?!
– А так! Я его на работу нанял четыре дня назад. Он сутки отдежурил, двое дома пробыл и опять на сутки вышел. Он о деньгах вообще ничего не мог знать! И ключа у него быть не могло, и копии моих ключей он не мог сделать, потому что, когда в первый раз на сутки вышел, я на работу вообще не приезжал! А ключ только у меня, больше ни у кого нет!
Ольга вернулась к плите и стала там что-то делать, на ощупь, как слепая. Хохлов закурил.
…и вообще все это странно очень! Охранник второй раз на работу вышел и сразу какую-то бабу на «охраняемый объект» пустил! И он, Хохлов, нанимал его, собеседование проводил, важность задачи объяснял! Сто тысяч сперли, жалко, что не миллион! Была бы тебе наука, предприниматель чертов!..
– Слушай, Мить, – вдруг сказала Ольга. – А не про эти ли деньги Кузя все твердил, а?
– Про мои?! – поразился Хохлов. – Да нет, Оль, ты что?!
– Хорошо, тогда объясни мне, откуда у него деньги?!
– Да, может, он гонорар за статью получил, шестьсот долларов, вот тебе и деньги! Ты же знаешь, что такая сумма, по Кузиным понятиям, могла называться деньгами!
– Он ведь не сумасшедший! Странный, да, но все-таки не шизофреник и не даун! Вряд ли он стал бы рассказывать, что у него появились деньги для женитьбы, если бы речь шла о шестистах долларов!
– Оль, но еще глупее всем рассказывать про то, что у тебя появились бабки, если ты собираешься их украсть! Причем у друга!
– Митя, не бывает таких совпадений!
– Не знаю, – отрезал Хохлов. – Не знаю. Дай мне бутерброд с колбасой.
Она подумала немного, будто не сразу поняла, о чем он просит.
– Тебе с какой?
– Да все равно мне. Только побольше!
Ольга отрезала толстый ломоть черного хлеба и почти такой же толстый ломоть розовой «Докторской» колбасы и еще сверху пристроила унылый петрушечный листик – украсила – и сунула Хохлову.
– Сейчас будет кофе.
– Фа-во-фо, – с набитым ртом ответил тот, что означало «хорошо».
– Мить, а родственники у него есть? У Кузи? Может, с ними поговорить?
Хохлов пожал плечами.
Стройная схема расследования никак не выстраивалась, и он ненавидел себя за это. Нужно думать, принимать решения и отвечать за них, а он… не может. Не получается у него!
Ему жалко Кузю, жалко своих денег, страшно за Димона, который вполне мог его убить, но если это так, значит…
…значит, весь мир устроен совсем по-другому. Не так, как это себе представлял Хохлов до того, как все случилось! Это значит, что все люди, даже самые близкие, на самом деле волки, и он просто не видит их оскаленных хищных пастей, прикрытых привычной овечьей шкуркой! Впрочем, у людей нет никакой овечьей шкурки, что за глупость! Они просто люди, и, вполне возможно, их испортил квартирный вопрос, но Хохлову всегда казалось, что к его окружению это не имеет отношения. Они особенные. Они не такие, как все. Они точно знают, что нужно делать, чтобы крепко дружить, не предавать, не подличать!..
…значит, он ошибался?! Значит, он неадекватно оценивает мир вокруг?! Может, он душевнобольной?!
– Митя! О чем ты думаешь?.. Я у тебя в третий раз спрашиваю про Кузиных родственников!
Хохлов очнулся и посмотрел на Ольгу:
– Я не знаю никаких родственников. Знаю только брата, Максима. Помнишь его?
– Почти нет. Он же… намного младше?
– Лет на десять, по-моему. Кузя его несколько раз приводил в нашу компанию, а потом перестал. Он, кажется, институт так и не закончил, женился, и… в общем, нет, я не знаю. А что?
– Да ничего, – сердито сказала Ольга. – В детективах всегда пишут, что нужно искать того, кому была выгодна Кузина смерть. Может, родственникам?
– Зачем родственникам его смерть? – осведомился Хохлов. – Чтобы завладеть его комнатой в общежитии?
Ольга пожала плечами.
– Все равно придется звонить этому самому Максиму, – мрачно заявил Хохлов. – По-моему, мать у них умерла давно, а впереди Кузины похороны и все такое…
Предстоящие тяжкие и унылые дела словно придавили их, и это было так страшно, так невероятно, так больно!.. Никогда ни один из них не думал, что придется хоронить другого. Смерть была еще так далека от них, и им некогда было про нее думать, а она оказалась совсем рядом, за углом дома, и ее присутствие теперь чувствовалось во всем – кухня не была больше веселой и легкой, у Ольги стало старушечье лицо, а сам Хохлов мается и не знает, как ему жить дальше.
Он не знает, как жить, именно потому, что смерть подошла так близко.
– Пойду я посмотрю на… то место, – сказал Хохлов и поднялся из-за стола, в первый раз в жизни не доев бутерброд с «Докторской» колбасой.
– Темно на улице, как ты будешь смотреть!
– Очень хорошо, что темно, – отрезал Хохлов. – Значит, во дворе никого нет, а я… фонариком посвечу.
Недоеденный бутерброд он взял с собой, и, когда Ольга спросила зачем, он ответил, что оставит его у подъезда для какой-нибудь собаки или кота. Привычка никогда не выбрасывать еду сохранилась из детства, как будто Хохлов был блокадник! Он не был блокадником, но ему слишком отчетливо помнилось, как штурмом брали продовольственные магазины, как не было ничего, кроме сосисок, которые казались верхом гурманства, как мать притаскивала сумки, по нескольку часов отстояв в очередях. И еще ему помнилась история, как он сам стоял за пельменями. Это было году, наверное, в восемьдесят девятом. Он вышел из автобуса и зашел в «Молочный», так назывался магазин рядом с остановкой. Он знал, что дома ничего нет, кроме картофельной запеканки, но она была с луком и без мяса, а ему хотелось именно мяса. В «Молочном» волновалась и переживала очередь, пока еще не слишком большая. По очереди носился слух, что сейчас будут давать пельмени, по две пачки в одни руки, и студенту Хохлову так захотелось пельменей, очень горячих и очень большую миску! Он встал в очередь, стоял долго, а пельмени все еще не начинали «давать». Очередь все нарастала и уже не помещалась в магазине, выпирала на улицу, и продавщицы покрикивали на покупателей, чтобы те стояли смирно. Потом стали «давать», начались свалка и ажиотаж, но предприимчивый Хохлов успел добежать до телефона-автомата и позвонить матери, которая работала поблизости. Мать протолкалась к нему, и они отхватили целых четыре пачки, немного помятые, но все равно чудесные, холодные, увесистые, с нарисованной красной деревянной ложкой!
С тех пор он никогда и нигде не оставлял еду. Даже в ресторане.
Пока он надевал куртку, Ольга стояла в коридоре, сложив на груди руки, и смотрела на него.
– Я сейчас, – пообещал Хохлов и выскочил из квартиры.
…что он станет искать?! Как?! На что именно он будет смотреть? На Кузину кровь на снегу?!
В машине у него был фонарик, и он достал его и нажал кнопочку, но фонарик не загорелся – замерз, и Хохлов сунул его за пазуху куртки «суперагента», и пошел вдоль дома, оглядываясь по сторонам и чувствуя себя преступником.
На улице никого не было, только мороз скрипел и уличный фонарь заливал двор синим неверным светом.
Значит, камеры у нас вдоль забора, а возле подъездов никаких камер нет. Охраннику видны только забор и часть территории, а фасада дома совсем не видно, кроме того, охранник мог спать, время-то уже позднее было!
Но все равно с ним нужно будет поговорить. Обязательно поговорить.
Стоянка находится с другой стороны дома, и мало надежды на то, что в тот момент кто-то уезжал или приезжал. Со стоянки не видно подъездов.
Нужно еще обязательно найти соседку, которая видела, как дрались Пилюгин и Кузмин, и спросить у нее, что было на самом деле! Только как ее найти? В милицию позвонить и спросить номер ее квартиры и телефон?!
- Предыдущая
- 28/69
- Следующая
