Гений пустого места - Устинова Татьяна Витальевна - Страница 21
- Предыдущая
- 21/69
- Следующая
Потом подумал, сварил себе кофе и съел еще немного. На дне коробки теперь болтались всего три печенья, но он твердо решил их не доедать, оставить на вечер.
Оставить не получилось. Он все догрыз и теперь испытывал смешанные чувства. С одной стороны – полного удовлетворения, с другой стороны – недовольства собой и легкой грусти, что не осталось «на потом». Нужно будет выйти и еще купить.
Отступать было некуда – главное, печенье съедено! – и Хохлов сел думать.
Сначала он сидел и думал просто так, потом улегся и пристроил ноги на диванный валик. Галчонок всегда его гоняла и говорила, что подушки от его ног засалятся. Без нее хоть можно полежать с задранными ногами, ей-богу!
Устроившись таким образом, он немедленно начал задремывать, а дремать было никак нельзя – случилось несчастье, даже не одно, а два подряд, и их необходимо «разложить по полочкам», как говаривал профессор Авербах.
Хохлов снова сел и потер лицо. Спать хотелось невыносимо.
Можно снять носки и выйти босиком на балкон, на снег, и сон снимет как рукой, но при одной мысли о такой экзекуции его передергивало. Ладно, если сосредоточиться не удастся, он мужественно пойдет на балкон, решено!..
Он встал и походил по белой комнате, застланной серым ковролином с лиловыми разводами, – дернул его черт делать этот самый евроремонт! Потом Хохлов вытянул из принтера два листка бумаги и взял со стола ручку.
Нужно писать, а то ничего не понятно!..
Он сел и написал: «Кузя». Напротив Кузи поставил цифру «один». Снизу написал: «Деньги» – и напротив поставил цифру «два», и еще приписал: «Мои».
Таким образом, пункт первый состоял из Кузи, а пункт второй из его, хохловских, пропавших денег.
Слово «Кузя», написанное на белом листке хорошей бумаги, показалось ему очень одиноким и таким несчастным, что у Хохлова вдруг ни с того ни с сего защипало в глазах.
За что Кузю убили?! Кто его убил?! Кому он мог помешать, нищий инженеришка из научного института?! Он ничего собой не представлял ни как ученый, ни как муж, ни как отец – недаром Катька-зараза давным-давно бросила все свои попытки сделать из него человека!
Он всегда был неловок, носил какие-то нелепые укороченные брючата, раздражал всех вокруг рассуждениями о богачах и недоумках, захвативших власть, и по его выходило, что богачами и недоумками стали все, кто нашел работу в бизнесе или получает иностранные гранты. Он вечно плохо выглядел, зимой всегда гундосил, ибо был простужен с первого декабря по тридцатое апреля, но все же, все же…
Он был старый друг и когда-то «подавал большие надежды» и никому не делал плохого до тех пор, пока не вздумал жениться на Родионовне!
Впрочем, в этом тоже не было ничего плохого, нормальная попытка «устроить свою жизнь», как пишут в журналах, которые Галчонок читает в свободное от телефона и валяния на диване время!
Хохлов подумал и приписал рядом со словом «Кузя» – «За что?».
Тут ему в голову, совершенно некстати и никак не сообразуясь с его нынешним отчаянием, полезла развеселая опереточная ария «За что, за что, о боже мой, за что, за что, о боже мой!». И вопрос «За что?» он зачеркнул и вместо него написал: «Мотивы».
Ну, какие могут быть мотивы?!
Никаких мотивов не может быть.
Хохлов закурил в надежде, что вместе с сигаретой в голову придут умные мысли.
Мысли не пришли.
Он просто лежал, курил и ни о чем не думал.
Потом он стал думать про Кузю, про то, какой тот был нескладный человек – во всем нескладный!.. Он никогда не умел жить, боялся всего на свете – начальства, гаишников, больших собак, здоровых мужиков! До такой степени боялся, что в своей общежитской комнате держал под рукой топорик – отбиваться от тех, кто станет на него покушаться! Кто именно мог на него покуситься, на его убогий, нищенский, серый скарб, он не знал, но топорик всегда держал.
И Катька-зараза его бросила!.. А Кузя даже с ребенком не смог сохранить хорошие отношения, хотя поначалу Катька все таскала к нему в общежитие мальчонку, чтобы тот погулял с папочкой, да и после никогда не препятствовала их встречам! А Кузя только рассказывал всем, как ему повезло, что Катька не знает истинных размеров его зарплаты, не знает, что он еще и «сверху» получает, и таким образом набегает долларов четыреста, а Катька думает, что у него, как у всех, – четыре пятьсот в рублях, и до смерти рада, когда он ей дает алиментную тысчонку!
И вот его убили.
Когда позвонила Ольга Пилюгина, Хохлов сидел в дежурной части на единственном стуле с ободранной спинкой и ждал, когда до него дойдет очередь. Фанерная дверь сильно хлопала, когда в нее вваливался народ в милицейских ватниках и гаишных куртках, и ледяной воздух обдавал Хохлова с головы до ног. За стеклом хрипела рация, за прутьями «обезьянника» маячили фигуры – они стояли у решетки, держась за нее смуглыми немытыми руками, и их влажные черные глаза были печальны, словно у инопланетян, недоумевающих, как они оказались на этой планете. На плиточном полу стояла лужа от растаявшего снега, и все проходящие расплескивали грязную воду, а пересесть было некуда. В этот момент позвонила Ольга и сказала, что Кузя… убит.
Хохлов стал переспрашивать, дуть в трубку, кричать, чтобы повторила, потому что он ничего не понял, а когда понял, то не поверил!.. Ольга повторила и еще сказала, что убили его ночью и недалеко от их подъезда.
– Но его же Димон провожал, – растерянно сказал Хохлов. – И у вас двор охраняется!
– Вот именно, – проскрипела Ольга и повесила трубку.
С тех пор, с самого утра, он так и не мог с ней связаться – на звонки она не отвечала.
По сравнению со смертью Кузи пропажа денег уже казалась делом второстепенным и неважным, хотя Хохлов понимал, что деньги придется искать самому. Побывав в дежурной части, он проникся сочувствием к людям в ватниках, с желтыми от усталости лицами. Они входили и выходили, топали ногами, обивая снег с ботинок, поднимались на второй этаж или оставались на первом покурить и снова уходили. Ему даже как-то совестно было думать, что его сто тысяч долларов должны искать они. Дались им его сто тысяч!..
Хохлов стряхнул пепел в кофейную чашку и одним глазом поглядел на листок.
Пункт второй, собственно говоря, вот эти самые деньги и есть. Очень много денег. Кто их упер?.. Кто мог их упереть, если никто о них не знал, даже Вальмира Александровна! Иногда Хохлов утаивал от своей орлицы и коршуницы некоторые финансовые дела. Утаивал, потому что был уверен, что есть вопросы, о которых посторонним людям лучше не знать. Он часто работал с провинциальными заводами, которые до сей поры расплачивались черным налом, и ничего поделать с этим было нельзя! И неудобно, и стремно, и этот самый нал нужно в руках нести, а потом еще на поезде везти или на самолете, но что тут поделаешь!
Что поделаешь, если законы устроены таким образом, что провинциальному заводу легче самому себя с молотка продать, чем соблюсти все нормы и формы! Что поделаешь, если принцип «хочешь жить – умей вертеться» во многих случаях имеет самый прямой и ясный смысл – если не успеваешь оглядываться по сторонам, налетят лихие махновцы, отберут последнее, а самого тебя порубят шашками в мелкий винегрет. Махновцы, как и в те лихие и далекие времена, могли налететь неизвестно откуда – хоть из налоговой, хоть из администрации, хоть из счетной палаты, Минфина, Минюста, а может, из ставки местных братков, которые вознамерились на директорское место посадить своего человечка, а завод перепрофилировать на выпуск дешевой водки!..
Хохлов, как большинство предпринимателей средней руки, никакими деньгами не брезговал – наличные тоже брал, и перевозил, и переносил, и трясся, если сумма была большая. Не столько за деньги, сколько за собственную шкуру!.. Вот так и появились у него в сейфе сто тысяч долларов, которые он не успел довезти до банковской ячейки.
Теперь попробуй объясни, что это за деньги, да откуда, да почему наличные, и где на них документы, если всех документов – липовый договор, в котором проставлена липовая сумма, да еще объясни так, чтобы того самого директора не подвести, который ему, Хохлову, выплатил деньги черным налом!
- Предыдущая
- 21/69
- Следующая
