Большое зло и мелкие пакости - Устинова Татьяна Витальевна - Страница 18
- Предыдущая
- 18/18
– Приехали «федералы». Так что давай, закругляйся по-быстрому.
Никоненко хотелось еще раз заглянуть в коридор-аппендикс, из которого был выход на черную лестницу. Почему-то Тамара, когда вела его, так и не зажгла в коридоре свет. Его очень интересовало, почему она его не зажгла. Свои драгоценные «вещественные доказательства» он решил на минуту пристроить под лавочкой, рассудив, что вряд ли конкуренты первым делом кинутся на фанерный ящик и вонючую самодельную пепельницу. Он наклонился, заталкивая ящик, и вдруг увидел под лавкой сумку. Коричневую нейлоновую сумку в неаппетитных пятнах. В таких сумках пенсионерки носят с рынка картошку или морковь, ни для чего более благородного они не предназначены. Сейчас из нее свешивались жухлые перья магазинного зеленого лука.
Забыл кто-то из выпускников, решил Никоненко. Кто-то, кто так и не вышел в министры и кому не подают к подъезду личный «Мерседес».
Игорь отщипнул луковое перо и пожевал. Жевать лук было противно.
Черт с ней, пусть будет еще и сумка. Ящик, консервная банка и сумка с луком, пропади оно все пропадом.
Еще ему нужно проверить свет.
Свет в коридоре не зажигался. Игорь несколько раз дернул вверх-вниз язычок допотопного выключателя.
На верхней площадке черной лестницы притоптана пыль, как будто несколько раз кто-то спускался и поднимался или просто долго топтался там.
Что там происходило? И когда? Имеет это отношение к выстрелу или не имеет? Кто поднимался туда и зачем? Кто наблюдал за ним сегодня из-за двери «Для девочек»? Активистка Тамара или кто-то еще? Что это за странный, как будто бумажный, пепел в жестяной консервной банке? Что именно в ней жгли?
И еще один – самый главный! – вопрос.
В кого все-таки стрелял незадачливый снайпер?
Сидеть в коридоре было холодно и незачем.
Пожилой усатый врач уже давным-давно предложил им выметаться. Кажется, они его раздражали.
– Нечего здесь сидеть, нечего! – крикнул он на них и выкатил глаза. – Завтра приходите, завтра!
Но каждый раз, когда Алина делала попытку подняться, Федор хватал ее за руку и тянул книзу.
– Давай посидим, – просил он почему-то шепотом, – еще немножко, а потом поедем.
Они просидели так почти половину ночи. Желтый свет сверлил мозг, нестерпимо воняло дезинфекцией, лекарствами и страхом. Воняли стены, линолеум, дерматиновые кушетки, даже желтый свет вонял. Алине очень хотелось закурить. Сухой сигаретный запах хоть на время разогнал бы эту вонь, но для того, чтобы закурить, надо было выйти, а она не решалась оставить Федора одного на дерматиновой кушетке. Он никуда идти не соглашался.
Что происходит за белой двустворчатой дверью с надписью «Операционная», они не знали. Только в американских фильмах «усталые, но довольные» врачи выходят к замученным родственникам и объявляют им, что «опасность миновала».
К Алине с Федором никто не выходил, только сердитый врач несколько раз кричал на них, пробегая мимо, чтобы уходили, но они продолжали сидеть, крепко взявшись за руки и не глядя друг на друга. Почему-то они не могли смотреть друг на друга.
Поначалу в кармане у Алины то и дело звонил мобильный телефон, а потом перестал, как будто понял, что отвечать она все равно не станет. Лучше бы отвечала. Его бодрые трели были из той, нормальной жизни, в которой она собирала Марусю на «встречу друзей» и старательно сооружала ей необыкновенную прическу.
И Федор – боже мой! – Федор, который видел, как в двух шагах от него Маруся вдруг остановилась, даже вроде шагнула назад и начала валиться на бок, и радостная улыбка медленно, по капле стекла с ее лица, и оно перестало быть живым!..
Что они станут делать, если сейчас из-за этой белой двери вывезут мертвую Марусю, и сердитый врач закричит им, что сделать ничего было нельзя и чтобы они убирались, убирались вон!.. Почему она не остановила Марусю, почему не легла поперек дороги, почему позволила туда идти?! Что теперь будет с Федором? Он должен остаться с ней, Алиной! Она ни за что не отдаст его ни Марусиной матери, ни в детдом!.. Если его придут забирать в детдом, она забаррикадирует дверь, и будет отстреливаться до последнего патрона, и ее убьют, и Федор останется совсем один…
– Алин, ты чего? – забормотал он совсем рядом, и от его бормотанья она вдруг очнулась. – Ты чего, Алин? Ты пока подожди, не плачь, может, все еще будет хорошо, а? Или ты думаешь, что не будет?
Она обняла теплую круглую башку, прижалась лицом к заросшей мягкими волосами макушке, услышала сопение – и ей стало стыдно.
– Я не плачу, – сказала она виновато, – я не плачу, Федор. Просто я очень устала. А мама поправится. Это верный признак – раз нас не выгоняют, значит, идет операция, а раз идет операция, значит, еще не все потеряно!
– Что-то уж очень долго она идет, – Федор высвободился и посмотрел на Алину. Личико у него было серенькое и очень детское. – Или ничего?
– Ничего, – уверила его она, чувствуя, как в животе все съеживается и мертвеет, будто от кислоты, – так и должно быть. Это всегда долго.
И тут поверх Федоровой макушки она увидела милиционера. То, что это именно милиционер, а не врач и не больничный служащий или охранник, она поняла сразу. Он был в джинсах и куртке и выглядел совершенно обыкновенно, и все-таки с первого взгляда было понятно, что это милиционер. У него был самоуверенный и утомленный вид, и за этот утомленный вид Алина его возненавидела еще до того, как он успел дойти до кушетки, на которой они сидели, обнявшись и прижавшись друг к другу.
– Добрый вечер, – неторопливо сказал он, подойдя, – хотя уже не вечер.
Он задрал рукав куртки, посмотрел на часы, а потом на Алину с Федором. И покачал головой.
– Уже не вечер и даже не ночь. Доброе утро!
– Доброе утро, – отозвался вежливый Федор.
– Это у вас доброе утро, – прошипела Алина, – а мы, как видите, сидим у двери в операционную. У нас нет никакого доброго утра.
– У нас тоже нет никакого доброго утра. Мы всю ночь работали. Я просто не знаю, как поздороваться по-другому.
– Вы вполне можете совсем с нами не здороваться. Мы не обидимся.
Он усмехнулся довольно холодно.
– Капитан Никоненко Игорь Владимирович, – он выудил из внутреннего кармана удостоверение, на которое Алина даже не взглянула. Что ей удостоверение, когда у него лицо вместо удостоверения!
– Теперь вы должны спросить: «Ну что наша пострадавшая?», – проговорила она, язвительно и неотрывно глядя ему в лицо. – Или вы уже догадались спросить об этом у врача?
Никоненко трудно было вывести из себя, но этой мымре в узеньких злых очочках ничего не было об этом известно.
– У врача я спросил, конечно, – ответил он устало и пристроился на кушетку рядом с мальчишкой, – но мне сказали, что операция еще идет.
– Идет, – согласилась Алина, – поэтому допрашивать некого. Придется вам своими силами убийцу искать. Впрочем, зачем вам искать? Вы ведь можете и не искать!
– Не можем, – вздохнул Никоненко, прикидывая, не разбудить ли ему Федора Ивановича Анискина, – мы не искать не можем. Покушение на министра – шутка ли!
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru
- Предыдущая
- 18/18
