Близкие люди - Устинова Татьяна Витальевна - Страница 18
- Предыдущая
- 18/21
- Следующая
Вот только строптивая дочь почему-то отказывалась переезжать. Сначала она училась в университете и бросить его никак не могла, потом решила непременно защитить диссертацию, потом жалко было продавать старую квартиру на Соколе, потом нашлись еще какие-то столь же непреодолимые обстоятельства…
Жить за границей Ингеборга не желала. Однако в гости в чистенькую, ухоженную, пряничную, похожую на дореволюционную пасхальную картинку Швейцарию с удовольствием наезжала. Или в Париж, где родители проводили отпуск. Или в Вену, где маленькая художественная галерея выставляла материнских троллей. Или в Гамбург, где отец читал лекции.
Во всех этих сказочных городах родители первым делом начинали усиленно откармливать Ингеборгу, «бедную заброшенную девочку», – от неловкости, как представлялось Ингеборге. Ей было жалко их, и казалось, что она своим присутствием смущает родителей, напоминает им о каких-то невыполненных обязательствах и как бы возвращает обратно, в ненавистное советское прошлое, от которого они оба так старательно и успешно избавлялись. Зато она отлично научилась разбираться не только в европейской, но и во множестве разных других кухонь.
Что там утка по-пекински, поразившая воображение Валерия Владимировича!
– Я люблю китайскую кухню, – сказала Ингеборга и покосилась на официантку в надежде, что та воспримет ее молчаливый голодный призыв и принесет хоть хлеба в плоской плетеной корзинке.
– Я тоже очень люблю, – согласился Валерий Владимирович и закрыл меню. – Видите, даже в этом мы с вами похожи!
Ингеборга покосилась на него с новым всплеском подозрения. Господи, куда его опять несет? Почему он ни черта не понимает, что ей вовсе не нужны его ухаживания и в ресторан она пошла просто потому, что уже сто лет нигде не была с кем-то, кроме родителей.
Вот так поужинаешь разок-другой в приятной мужской компании, да и заделаешься феминисткой на всю оставшуюся жизнь!
– Есть очень хочется, – сообщила Ингеборга. Почему-то она была совершенно уверена, что таких тонких мужчин, как Валерий Владимирович, проза жизни должна непременно раздражать, а ей очень хотелось его позлить.
И зачем только она поперлась с ним в этот чертов ресторан? Лежала бы на диване под белым пледом, думала об Иване Степанове и о том, как ей с ним быть…
Подошла официантка, улыбнулась дежурной улыбкой, посмотрела вежливо и вопросительно. Валерий Владимирович что-то доверительно забубнил, перегибаясь через деревянную ручку кресла. Очевидно, в его шепоте было что-то, о чем Ингеборге знать не полагалось.
Вот идиот.
Она отвернулась, сцепила руки, пристроила на них подбородок и независимо оглядела тесный зальчик. Все столы заняты – видно, и впрямь ресторанчик очень, очень популярный. Какие-то совсем маленькие дети ковырялись на чистом плиточном полу в довольно уютном уголке возле фонтанчика. Официанты, производившие впечатление подрабатывающих студентов, весело, торопливо и осторожно перешагивали через них. Шум был вполне терпимый, а стенные панели – из настоящего дерева.
Ингеборга перевела взгляд на Валерия Владимировича, который как раз кончил шептаться с официанткой и уже несколько секунд пристально смотрел ей в щеку.
– Как вам здесь? Ничего? По-моему, замечательное местечко!
– Есть очень хочется, – повторила Ингеборга, ни за что не желающая становиться неземным созданием и делать вид, что еда ее совершенно не интересует.
– Инга Арнольдовна, здрасьте! Здрасьте, Валерий Владимирович!
Голос был звонкий, радостный, полный искреннего и неподдельного чувства, и прозвучал он так неожиданно, что Ингеборга и историк разом вздрогнули, как парочка восьмиклассников, которых застукали за школой с куревом и пивом.
– Инга Арнольдовна, это я, Иван! Вы что, меня не узнаете?!
Сияющая кривоватыми передними зубами мордаха выглянула откуда-то справа. Она светилась таким счастьем, что Ингеборге стало неловко, словно ее по ошибке приняли за кого-то другого и радость на сияющей мордахе предназначена вовсе не ей.
– Иван.
Голос был властный и негромкий и как будто совершенно не признающий того, что его можно ослушаться.
– Иван, извинись и вернись на место.
– Нет-нет, – пробормотала Ингеборга и оглянулась, но почему-то так и не нашла того, к кому обращалась, – он совсем не мешает. Привет, Иван.
Мордочка засияла вновь и придвинулась поближе.
– А вы тоже ужинаете, да? А мы с папой так захотели есть, что решили не ехать домой, а зайти в ресторан. Я вообще-то не очень люблю рестораны. А вы любите китайскую лапшу? Это моя любимая! А еще…
– Иван.
Голос прозвучал совсем близко, и прямо перед глазами Ингеборги оказался широкий кожаный ремень, ниже которого простирались голубые джинсы, а выше – черная водолазка.
– Иван, сколько раз я должен повторять? Извинись, и пойдем на место!
Как будто щенка урезонивал, честное слово! И ничего не случится с его прекрасным сыном, если тот две минуты поговорит с собственными учителями в неформальной обстановке!
По черной кашемировой водолазке взгляд Ингеборги добрался до пухлых щек, заросших дневной щетиной, и голубых глаз, которые, как обычно, смотрели с сонным неодобрением.
Она мигом отвела глаза.
Зря она так переживала из-за сегодняшнего разговора с ним. Все-таки он на редкость неприятный тип.
– Извиняюсь, – буркнул неприятный тип. – Иван!
– А около нашего столика аквариум, – сообщил Иван, будто и не слыхал призывов грозного папаши, – мы там сидим, потому что мне очень нравятся рыбки. А папа говорит…
– Если ты сию же минуту…
Историк Валерий Владимирович улыбался доброжелательной и грустной улыбкой Вячеслава Тихонова из фильма «Доживем до понедельника», хотя, с точки зрения Ингеборги, ситуацию давно нужно было спасать. Ситуацию и не в меру общительного Ивана Степанова.
– Рыбки? – переспросила Ингеборга. – Настоящие?
– Классные! – подтвердил Иван.
– Пойдем посмотрим?
Ни на кого не глядя, она решительно отодвинула стул, шагнула в сторону, чтобы не уткнуться в живот Павлу Степанову, и подтолкнула вперед Ивана.
– Это не слишком далеко? Если далеко, я не пойду. Мне должны принести еду, а если я не поем, то через пять минут умру с голоду. – Ей казалось, будто под кожу ей ввинчивают два сверла – так пристально смотрели ей вслед оставленные в одиночестве джентльмены.
– Вы еще не ели? – поразился Иван. – А нам уже давно принесли, вы можете есть с нами и смотреть на рыбок! Папа ест очень быстро, а я так не умею. Хотите сесть с нами? Я с вами поделюсь своей китайской лапшой.
Он был очень любезен и гостеприимен, восьмилетний Иван Степанов. Он был совершенно уверен, что ведет себя просто прекрасно, и даже оглянулся через плечо на отца, явно очень гордясь собой. Но у отца было странное – и как будто даже недовольное! – лицо.
Со спины Ингеборги Степан перевел взгляд на физиономию историка Валерия Владимировича, но тот лишь улыбнулся неопределенной улыбкой и слегка пожал плечами.
– Ей нравится ваш мальчик, – сообщил Валерий Владимирович, словно извиняясь за поведение Ингеборги, и сложил пальцы домиком. – Она очень переживает за него и таким образом пытается наладить с ним контакт…
Не дослушав, Степан кивнул и вернулся к своему столу. В некотором отдалении, сталкиваясь головами, Иван и учительница литературы возили носами по передней стене гигантского аквариума.
Значит, эта самая Инга Арнольдовна – подруга историка и… как там говорится? Ничто человеческое нам не чуждо? Занятно. И Иван хорош! Что это за новости – приглашать к столу совершенно чужих людей, даже не спросив разрешения?! Впрочем, вряд ли кто-то когда-то объяснял ему, кого и как следует приглашать к столу…
Купить, что ли, аквариум? Только где его ставить? И кто его будет чистить? Полоумная Клара Ильинична? Она и так за каждую лишнюю вытертую пылинку требует прибавки к жалованью, и Степан соглашается, потому что у него нет времени искать ей замену. За аквариум она потребует самое меньшее купить ей квартиру.
- Предыдущая
- 18/21
- Следующая
