Близкие люди - Устинова Татьяна Витальевна - Страница 11
- Предыдущая
- 11/21
- Следующая
«Два вопроса, – пообещал он себе. – Два вопроса, и я уеду. Делать мне здесь совершенно нечего, несмотря на всех платинововолосых красавиц, вместе взятых».
Впервые в жизни интуиция подвела капитана Никоненко.
…Степан в окно видел, как закрывается за капитаном дверь, и представлял себе, как он сейчас входит в вагончик к прорабу, как осматривает все вокруг ленивым, но очень внимательным взглядом, как Петрович поднимается ему навстречу, неловко прижав к уху вечную телефонную трубку, как протягивает ему огромную мозолистую лапищу, жестом приглашает сесть и тут же выбегает из-за стола, волоча за собой телефон, чтобы расчистить место на стуле, и скидывает бумаги прямо на пол, и задевает головой оранжевую каску, которая висит очень неудобно, над самым столом, так что все непрерывно ее роняют.
– Ну что? – Пульсация в голове набирала обороты. Запустилась она во время разговора с этой идиоткой из школы, и – Степан знал это по опыту – запустилась всерьез и надолго.
– Что «что»? – спросил Чернов. – В каком смысле «что»?
– Без всякого смысла, – пробормотал Степан и потер затылок. – Спрашиваю, что будем делать?
– А что нужно делать? – подал голос Белов.
– Вы дурака-то не валяйте! – прикрикнул Степан. – Работать мы не можем, и хрен его знает, когда сможем. Я, конечно, этому Никоненко позвоню сегодня сорок раз, но боюсь, ничего не поможет… Я, блин, даже не знаю, как денег ему предложить!..
– А за что предлагать-то? – не понял Чернов. В стратегических вопросах он был наивен, как выпускник духовной семинарии. – Чтобы дело закрыл? Так мы ведь даже еще не знаем…
– Денег ему сейчас предлагать нельзя, Паш, – задумчиво перебил его Белов. – Ты ему денег сунешь, а он еще сочинит невесть что, подумает, что мы тут какие-нибудь миллионы в землю зарываем или нефтепровод кладем.
– Какой еще нефтепровод? – удивился Чернов. Белов посмотрел на него и усмехнулся. Несмотря на то что они – все трое – дружили уже лет сто или двести, между заместителями существовала некая конкуренция за близость и доверие шефа.
«Строительные технологии» принадлежали Степану, это было его детище, его пот и кровь, его бессонные ночи, его риск и его ответственность. Чернов и Белов делили с ним повседневные дела и заботы, но отвечал за все он один. Они оба находились приблизительно на одинаковом уровне и ниже Степана. Иногда их глупая конкуренция его забавляла, иногда – как сейчас – раздражала.
– Руднев так и не позвонил, – сказал Степан, наливая себе холодного кофе. – Боюсь, приедет он и вместо работы застанет тут… ментов.
– Не приедет. Что ему тут делать, Паш? Он на прошлой неделе был. Кроме того, он никогда без звонка не приезжает. Боится врасплох застать. Ему ведь тоже перед своим начальством отвечать неохота.
– Как не вовремя этот Муркин сдохнуть вздумал! – вдруг выпалил Чернов. – И что бы ему где-нибудь в другом месте сдохнуть!
– Да не в Муркине дело! – вдруг взбеленился Степан. – Дело в том, что наша охрана все про… проспала! Уволю к едрене фене всех до одного!..
– А может, и не было никого, Паш, – сказал Белов успокаивающе. – Мы же не знаем. Может, он гулял, гулял, да и упал.
– Гулял, блин! Ночью по объекту гуляет человек. Поди в потемках разгляди, наш он или не наш! У нас только один фонарь горит, остальные переколотили! Ну хоть для порядка они должны были высунуть рыла из своей конуры или не должны?! Кстати, Черный, я сорок раз говорил, что фонари должны гореть! Все! Все до единого!
– Да бьют же их, сволочи!
– Значит, надо один раз поймать и по шее дать – и перестанут! А пока не перестали, пусть Петрович лампы каждый день меняет! Это что? Непонятно?
– Понятно, – буркнул Чернов.
Степан был не слишком крикливый начальник. Как правило, замов он жалел – или просто так уважал – и голос на них повышал редко. Сейчас он был слишком раздражен, чтобы думать о таких пустяках, как то, что через тонкие стены вагончика его крик разносится, наверное, по всей стройке, не говоря уж о том, что Саша в предбаннике сидит, навострив свои хорошенькие розовые ушки.
Отбойный молоток в голове стучал неистово.
«У тебя вполне аристократические головные боли, Паша», – говорила ему мама, а он злился. Мама умерла, а головная боль осталась.
Да еще эта идиотка из школы добавила энергии молотку, который дробил его череп. Чем Иван мог так уж ей не угодить? Что такого сложного и судьбоносного в литературе для второго класса?! Или это намек на то, что он и ей должен заплатить?
– Паш, ты успокойся, – посоветовал Белов негромко, – пока мы все равно ничего предпринять не сможем. Я сейчас на Профсоюзную уеду, а ты тут разберешься не торопясь.
Белов как бы уравнивал себя со Степаном, давая ему понять, что Чернов в данном случае им не помощник.
– Надо чем-то людей занять, – сказал Чернов злым голосом. Когда Белов был так важен и уверен в себе, Чернов почему-то чувствовал себя дураком, – или они к вечеру перепьются и утром у нас будет еще десяток трупов.
Степан усмехнулся.
– Вот ты и займи, Черный! Саша! – заорал он неожиданно. – Заходи, хватит подслушивать!
Все трое уставились на дверь, которая тихонько приоткрылась, и показалась пунцовая Саша с какой-то папкой в руках.
– Как ты догадался, что я подслушиваю? – спросила она у Степана тоненьким голосом.
Мужики переглянулись. Сначала Белов посмотрел на Чернова, потом Чернов на Степана, потом они все трое перевели взгляды на Сашу и захохотали.
Никому – ни одной другой сотруднице или сотруднику – они не спустили бы подслушивания под дверью. Но почему-то им даже в голову не приходило, что Сашино подслушивание ничем не лучше, чем чье-то еще.
Они – все трое – относились к ней с некоторым налетом романтического рыцарства, в котором было всего понемножку – тоски по тому, что не сбудется никогда, по собственной юности, уже скрывшейся за поворотом, по необременительным, легким, ни к чему не обязывающим отношениям, которых не бывает на самом деле, странной смеси бесшабашности, удовольствия, молодецкой удали, снисходительности и желания защищать. И еще где-то совсем глубоко было нечто трудноопределимое – сухое щелканье на крепком ветру рыцарских штандартов, шум моря в скалах, развевающиеся вуали, очертания нежных губ под струящимся шелком, топот лошадиных копыт по плотной и сырой от росы земле, запах вереска и тумана, крепостная стена до неба в серых пятнах лишайника и в прекрасных холодных северных глазах – обещание верности и счастья на следующие десять столетий.
Не то чтобы она об этом знала – знать она не могла, потому что они и сами этого не знали и никогда об этом не думали, – но чувствовала что-то такое и иногда пользовалась этим.
– Не смейтесь, – попросила она и улыбнулась робкой улыбкой. – Просто мне страшно и противно. Я же понимаю, что вы мне ничего не расскажете, даже если я к вам приставать буду.
– Это точно, – подтвердил Степан. – Да и рассказывать нечего. Поэтому возвращайся-ка ты на Дмитровку, Александра. Да, предупреждаю всех, что завтра в шесть я должен быть у Ивана в школе, там какая-то училка отчислять его вздумала. Так что завтра вечером меня не будет. Саш, попроси Зину чай принести. У меня от кофе в голове октябрьская революция происходит.
– Как вы думаете, – спросила Саша, обращаясь сразу ко всем, – ничего страшного не будет? Все… обойдется?
Чернов запустил пальцы в короткие волосы и стал энергично драть кожу.
Ему все меньше и меньше нравилось ее беспокойство. Почему, черт возьми, Степан этого не видит?! Она озабочена как-то явно преувеличенно, ненатурально, что-то там есть еще, кроме обычного женского страха перед мертвым телом, к которому она, кстати сказать, и не приближалась.
Что же?
В кармане у Степана заверещал мобильный, и он вытащил его, выворачивая подкладку.
– Да.
– Степка! – радостно сказала Леночка. – Ты где? Сегодня очень плохой день. Совсем плохой. Давно у него не было такого поганого дня. И Леночка, как всегда, точно знает, когда нужно позвонить, чтобы совсем добить его.
- Предыдущая
- 11/21
- Следующая
