Архаические развлечения - Бигл Питер Сойер - Страница 44

• Предыдущая
• 44/84
• Следующая

Почему, собственно, я один должен чувствовать себя идиотом? Разве это мой сын лезет в драку из-за того, что не стал оруженосцем? Леди Дженит помолчала, обмахивая веером влажные перси и не сводя с Фаррелла спокойных маленьких глаз, напоминавших цветом выгоревшую портьеру. Наконец, она сказала:

– Я знаю, как опустить четвертак в парковочный счетчик, если именно к этому сводится ваше представление о настоящей жизни. Мне пришлось научиться этому, потому что в моей юридической школе не было студенческой автостоянки. Я также способна определить с помощью чековой книжки сколько денег осталось на банковском счету, заказать пиццу и помочь Джеффри, графу Восточной Марки, справиться с домашним заданием по работе на компьютере. Вы довольны ответом, мой лорд Призраков и Теней?

Внезапно усилившийся шум заставил обоих быстро обернуться и увидеть дородного рыцаря в длинной кольчуге, уже взобравшегося на стол с закусками, свалив ударом ноги стул, использованный им в качестве подставки. Сжимая в руке плещущий кувшин и погрузив один ботфорт в сладкую полбу, он то ли завел речь, то ли затянул песню – сказать с уверенностью было трудно. Даже грянувшие вдвое сильнее восторженные клики и топот не смогли заглушить гневного вопля, с которым леди Дженит, мгновенно обратившаяся в Дрейю, принцессу Татарии, ринулась в буфетную. Рыцарь, заметив ее приближение, уронил кувшин и начал сползать со стола.

Фаррелл бродил по комнатам, отыскивая Джулию и стараясь не наступить на сэра Мордреда, время от времени вылетавшего, будто его выбрасывало взрывом, из какого-нибудь темного угла, чтобы с достойной камикадзе свирепостью наброситься на лодызки Фаррелла, и мгновенно исчезавшего то за стоявшими на небольшом пьедестале пустыми доспехами, то за прислоненным к стене расписанным лишь наполовину щитом. Один из его наскоков пришелся очень кстати, ибо отвлек внимание леди Вивьены д'Одела, только-только настроившейся на долгое слезливое повествование о ее безответной любви к Хамиду ибн Шанфара. Другой полностью сорвал попытку «Василиска» переложить «Когда мне будет шестьдесят четыре» в серенаду и исполнить ее в назидание сэру Тибальту и леди Алисон, пойманным за тем, что они обнимались в какой-то нише. Тут уж Фарреллу пришлось серьезно поговорить с котенком, и сэр Мордред честным голосом пообещал вести себя хорошо, но, конечно, соврал.

Леди Хризеида, привлеченная к участию в спешной чистке заляпанного подливой жабо короля Богемонда, приостановилась, чтобы сказать, что леди Мурасаки сию минуту вышла во двор, пожаловавшись на шум и духоту. В холле у выходных дверей собирались танцевать бранль – пары выстраивались, словно готовясь не к бранлю, а к какой-нибудь конге пятнадцатого столетия, из музыкантов же у них имелся всего только Феликс Аравийский с шалмеем, похожий на босховского беса в его чувствительную минуту. Завидев Фаррелла, Феликс окликнул его и поманил поверх мельтешащих между ними капюшонов, беретов с перьями и конических башен с вуальками. Фаррелл улыбнулся, помахал в ответ и, перебежав холл, поспешно шмыгнул в комнату, прежде им не замеченную. Она была меньше прочих, не так ярко освещена и попахивала давней заброшенностью – казалось, что все празднества этого дома, кроме новоселья, миновали ее. Но и в ней полы устилал свежий камыш – куда надо обратиться в Авиценне, штат Калифорния, чтобы получить настоящий замковый камыш?

– и несколько гобеленов и ковриков хоть немного, но согревали стены, а у самой дальней из них, прямо под рассекавшим камень окном сидел на корточках Никлас Боннер в обществе мальчика, никак не старшего лет четырех.

Фаррелл и впоследствии не смог бы сказать, сколько времени он простоял, наблюдая за ними. Комната оставалась на диво пустой, он смутно, но неизменно чувствовал, как кто-то забредает в нее и выходит, слышал голоса, обменивавшиеся на языке Лиги шутками по поводу восхитительной сосредоточенности двух детей. Ни тот, ни другой ни разу не подняли голов. Фаррелл узнал в мальчике племянника леди Алисон, который во время церемонии, серьезно глядя перед собой, держал подушечку с кольцами. Никлас объяснял ему, как называются различные части замка, который они строили из постукивающих желтых и красных кирпичиков.

– Ну вот, Джошуа, барбакан у нас готов. Можешь сказать «барбакан»?

Джошуа засмеялся и без ошибки повторил слово.

– О, замечательно. Хорошо, а теперь нам надо соорудить во внешней стене настоящую потерну, это такой потайной выход – «потерна», Джошуа. Я займусь ею, а ты построй на стене еще несколько сторожевых башен, ладно? У тебя хорошо получаются башни.

Одежда его отличалась небрежной роскошью: короткие красные с черным штаны поверх трико, вздувавшиеся на бедрах, как тыквы, короткий темно-красный дублет, простая белая рубашка и черная шляпа с высокой тульей – точь в точь перевернутый кверху дном цветочный горшок, только мягкий. Узкие поля надвинутой на лоб шляпы скрывали от Фаррелла его глаза. Джошуа так и остался в белом, словно мороженное, праздничном костюме, к которому добавился просторный шлем, видимо, подаренный ему в награду за славно исполненную роль. На переделку внешней стены его еще хватило, но когда дело дошло до рва и вала, мальчика сморил сон. Никлас Боннер ласково улыбнулся, почти без следа запавшей Фарреллу в память алчной и вкрадчивой сладостности, и поднял мальчика с пола – так осторожно, что тот и не шелохнулся. Фаррелл, когда золотое лицо повернулось к нему, инстинктивно отступил, но Никлас глядел на Джошуа, глаза его по-прежнему оставались в тени. Кто-то прямо в комнате объяснял кому-то другому как и когда следует покупать серебро. Никлас Боннер начал чуть слышно напевать.

Мускулистый хвостик снова хлестнул Фаррелла по ноге, и он в испуге крутнулся назад, ибо наскоки сэра Мордреда уже довели его до состояния шарахающейся от всякого выстрела лошади. Однако на этот раз сиамский зверь нашел себе дичь поизряднее: не обращая на Фаррелла никакого внимания, он прокрался мимо него, явственно и отважно нацелясь на длинные, грациозные ноги Никласа Боннера в соблазнительных коротких штанах. Отнюдь не набросившись на них очертя голову, напротив, то стелясь, словно греческий огонь, то безопасности ради отпрыгивая, сэр Мордред взял добычу с чувством и расстановкой, достойными куда более пожилого кота, – он потратил столько времени, сколько нужно, чтобы выпустить когти, поплевать на них, внести поправку на снос ветра и угол возвышения и, наконец, точно выйти на цель, чтобы, словно медведь, помечающий дерево, со вкусом пройтись когтями по левой икре Никласа Боннера сверху вниз, до лодыжки. И обозрел он плоды трудов своих – четыре опрятных разреза в красном трико с проглядывающей сквозь них оцарапанной кожей – и увидел, что это хорошо, и сел, испытывая глубокое удовлетворение, и сказал: «Рау».

Никлас Боннер ни на миг не прервал негромкого пения. Он не вздрогнул, не покачнулся, он продолжал баюкать спящего Джошуа. Когда он, наконец, поднял голову – Господи-Иисусе, что мог увидеть малыш в этих глазах?

– светящийся, словно шампанское, взгляд его уставился в точку, лежавшую за правым плечом Фаррелла, и тот, услышав смешливое сопение, понял, что там – Эйффи.

На ней был синий жупан, тот же, что во время Празднества, и подобие кисейной мантильи, вздувавшейся на волосах, будто мешок с почтой. Когда Фарреллу в последний раз выпало долее единого мига, видеть ее вблизи, она обвисала на руках Никласа, такая же беззащитная, как Джошуа, но куда более беспомощная. Ныне она подпрыгивала, привставая на цыпочках, улыбаясь и нетерпеливо подрагивая, ее бесцветная кожа буквально светилась чем-то много лучшим, нежели простое здоровье.

– Ох, позволь мне, – произнесла она тоном, каким обращаются к любовнику. Никлас не ответил, но Фаррелл ощутил, как леденящее дозволение скользнуло между ними, зацепив его по щеке, будто пролетающий камень. Эйффи нацелилась пальцем на мирно охорашивающегося сэра Мордреда и заворковала тихим, как колыбельная Никласа Боннера, голосом:

• Предыдущая
• 44/84
• Следующая