Выигрыш — смерть - Безымянный Владимир - Страница 21

• Предыдущая
• 21/32
• Следующая

Сорвав куш, Бритва немедленно покидал место «работы» — и засветиться боялся, и «вмазаться» спешил, нервишки успокоить. Ира тоже спешила — и ей не терпелось. Они сматывались вдвоем после «трудовых свершений», благо квартира была в полном их распоряжении. Видели бы все это ее родители, отбывшие на три года в Монголию.

Степан хорош в деле, но губит его любовь к слабому полу. Нет-нет, да и застанешь его, покупающим духи за сотню чеков. Теперь пиши пропало — ждет его какая-нибудь красотка. Как ей устоять — такой подарок из рук обаятельного, живого парня. И работа шла прахом. Духами дело не ограничивалось. Степан дарил телевизоры, дорогие украшения. «Зарабатывал» Очкарик много, но в чулок ничего не откладывал. Как и многие, он неоднократно отбывал по пятнадцать суток, и весь срок его снабжали едой из лучших ресторанов, Степан смеялся:

— А кто, кроме путан, меня накормит, кому я нужен? С вами с голоду подохнешь, такие все деловые. А девочки меня лю-убят!

Впадая в загул, Очкарик не мог остановиться, швырял деньги направо и налево. Помню, после недельного кутежа он попросил у меня в долг тысячу. Для «работы». Я таких денег с собой не носил — подозрительно. Потерпевший вполне мог опознать во мне «нечаянно» толкнувшего его молодого человека. Несколько таких опознаний — косвенные улики. Не прямые, но…

Деньги Очкарику занял Давид. Довольный Степа начал так энергично приставать к потенциальным жертвам, что в спешке предложил свои услуги даже постоянной спекулянтке, отлично знакомой с приемами «ломки» и знавшей всех «рабочих» в округе. Жулики часто реализовывали через нее чеки.

Потолкавшись, Очкарик куда-то пропал. Не появился он и на следующий день. Вечером мы поехали в Битцу. В «Солнечном» обслуга встретила нас с энтузиазмом: деньги приехали! На небрежно брошенное Давидом: «Как дела?», официант шустро выдал новость:

— Вчера Очкарик гулял. Пятьсот за стол, пятьсот женщине.

Давид досадливо махнул рукой:

— Ну что с ним поделаешь? Конченый человек, век ему денег не иметь… Девки, водка…

— Картишки, — усмехнулся Бритва. — С неделю назад Степа тоже учудил. Поехали к дамам. Завалился он с одной, а тут Кляча: «Степа, Степа, поставь карточку!» Он и поставил, черт! Уже рассвело, когда кончили играть. Девчонка — смеется, а Степе хоть бы что — доволен.

В ресторане совершенно неожиданно появились Алик с Валерой. Как обычно, оба навеселе. Заметив нас, уселись за наш столик. Я терпел присутствие совершенно опустившегося Алика только из-за Валеры. Впрочем, никто не обращал на него внимания.

Ира сидела необыкновенно нарядная, причесанная по-новому, собирая дань восхищенных взглядов со всего зала. Господи, до чего же она мне нравилась! Я даже почувствовал нечто вроде ревности, когда базарного вида грузин, развалившийся за соседним столиком, послал ей воздушный поцелуй. Немного позже он заказал ансамблю две песни «для очаровательной незнакомки».

Тем временем Валера, Бритва и Давид толковали о знаменитом миллионном проигрыше. Крах играл с «цеховиками» из Ташкента.

Я слушал рассказ Давида об этой игре, в которой он участвовал из пяти процентов, и они вернулись к нему пятьюдесятью тысячами. Таких пайщиков набралось достаточно, но и оставшихся двадцати процентов суммы Жоре хватило.

Грузин же за соседним столом становился все назойливее, и это мне не нравилось. Бритва ободряюще подмигнул — мол, пользуется успехом твоя красотка. Слово «наша» было бы уместнее. Грузный седой соплеменник бойкого кацо обернулся посмотреть, с кем так бойко перемигивается сосед по столику, встретился взглядом с улыбчивым Бритвой и тут же резко сказал что-то по-грузински младшему. Тот притих, словно его подменили. Пожилой грузин, обращаясь к нам, поднял тост за таинственную и недоступную женскую красоту. Умение красиво отступить — тоже род мужества.

Алик, к этому времени достаточно нагрузившийся, неожиданно пригласил Ирину танцевать. Она на удивление охотно согласилась. Или это была маленькая месть за мое невнимание?

Валера коротко, со значением глянул на Бритву и тут же — на танцующую пару.

— Не влазь, ребята, есть работа, — невразумительно бросил Давид Валере, а затем повернулся ко мне. — Тебя это тоже касается. Пусть танцуют. Ира знает, что делает.

— Я пойду, пожалуй, — скривился Валера. — Мне это ни к чему.

— Двадцать копеек твои, — Бритва зевнул.

— Дело не в деньгах.

— И в них тоже, — отрезал Давид. — Присядь, не порти прическу.

Музыка кончилась, Алик цеплялся за руку Ирины. В его пьяно расплывшемся лице появилось что-то обезьянье. Ира, улыбаясь, как могла бы улыбаться греческая статуя, отвела его на место.

Валера сплюнул и поднялся.

— Я ухожу, к черту!

— Давай без демонстраций! — в невозмутимом голосе Давида скользнула угрожающая интонация.

— А я… а мы… оста-емся, — облапив Иру, промычал Алик.

Минут через двадцать эта странная пара после очередного танца, не прощаясь, исчезла. Я и не думал, что способен ревновать к такому ничтожеству. Бритва дружески положил свою руку поверх моей.

— Не переживай, все нормально. Пусть сыграют маленький спектакль. Как говорится, пора…

…Ну и сволочи! Что называется, и купили, и продали. Девку эту подкинули… ресторан… водочка «Кольцо». Не иначе, подсыпали чего-то. Да что там — в этой компании надо носки снимать и держать за пазухой, чтобы не сперли. А Валера. Тоже хорош — бросил среди шакалов! Короче, приезжаем мы к этой стерве на квартиру, а она, как гадюка, шасть — и сбросила свою шкуру. Музыка, баба голая…

Тут они и подвалили: Бритва, Давид, Димка. Я и вправду не знал, что это — его жена. Тем более, что его настоящую жену, Маринку, я по Донецку помню. Ну, ревут: «Убьем, зарежем, бабой сделаем!» Давид револьвер вытащил. Не убьют, так покалечат, больничный у нас не оплачивается. Десять тысяч надо дать, эх!..

— Ладно, уплачу, чего там. Завтра…

— Сегодня, дружок. Любовь, как вероятно тебе сообщила еще в детстве мама — зла. Не хочешь платить — мы тебя вывесим за окошко на пару часиков. Какой у тебя, Ира, этаж?

Угробят черти, придется отдать деньги. Ну, Димка! Наш расчет впереди. И вы, волки, попомните!..

…Добротный дом в Малаховке. Металлические ворота того же грязно-зеленого цвета, что и забор, открывались мягко и бесшумно, впуская «девятку» цвета мокрого асфальта. Хозяйство вела угрюмая неразговорчивая старуха. Шлюх Давид «любил» в притонах и гостиницах, но домой к себе не допускал. Он объяснял это довольно просто:

— Мы живем в страшное время, когда рухнули все моральные устои. Не хочу, чтобы какая-нибудь маленькая гадина (Давид имел дело с женщинами не старше двадцати) привела своих дружков.

На бархатной зеленой скатерти высились стопки запечатанных колод. Крах и некто Рахим, прибывший из Казахстана, отвечали за их девственность. Рахима я узнал — судьба нас сводила раньше…

Сегодня у «Березки» мы работали с Бритвой вдвоем — Ира хандрила, отлеживалась дома, ее бил озноб. И все оттого, что поленились сами сварить «ширку», купили у цыган — Бритве ничего, а Ире стало плохо. Первый бумажник и — удача: две аккуратно сложенные бумажки по пятьсот чеков. И Бритва спасовал:

— Все, не буду испытывать судьбу, поеду Валерку проведаю.

Я его отлично понимал — смывается от Ириных истерик.

— Ты где вечером будешь? — спросил Бритва уже садясь в машину.

Я вопросительно посмотрел на Давида.

— Не знаю, планов никаких. Вероятно, у Иры…

Тут вмешался Давид.

— Дима, сегодня у меня Крах будет играть с одним залетным, хочу чтобы и ты был. Ты, Бритва, тоже приезжай и Валеру прихвати. Скажи, я просил. Игра будет крупная. Жду к десяти.

— Лады, — Бритва хлопнул дверью и уехал.

— А с тобой мне надо поговорить особо, — Давид приобнял меня за плечи. — Идем, познакомлю кое с кем.

Мы двинулись в сторону универмага «Москва», вышли на Ленинский проспект. На одной из скамеек я заметил отлично знакомую мне фигуру. Давид было начал: «Знакомьтесь…», но по выражению лиц мгновенно понял, что надобность в представлении отпала.

• Предыдущая
• 21/32
• Следующая