Звезда на одну роль - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 28

• Предыдущая
• 28/93
• Следующая

Катя проснулась рано. Электронный будильник показывал половину седьмого. В ванной шумела вода. Она тихонько встала, прошла на кухню. Из ванной высунулась мокрая голова Кравченко.

– Я тебя разбудил? Иди-ка спи. Я сам все сделаю.

– Завтракать будешь? – спросила она.

– Нет, какой завтрак? Я и так толстый. – Он с размаха съездил себе кулаком «под ложку». – Видишь, жира сколько? Не прошибешь даже. Каков пресс, а? Хочешь попробовать?

– Нет, ты мокрый и скользкий.

– Это как анекдот про лягушку, – хмыкнул Вадька. – Лягушку спрашивают: «Лягушка, лягушка, а что ты такая мокрая, скользкая, противная?» А она: «Болею я так. А вообще я теплая и пушистая». Ну, ладно, что-то заболтался я тут с вами.

Катя знала, что Кравченко, как это было у него заведено по выходным субботам, всегда отправлялся спозаранку в какой-то тренажерный клуб, где занимался тем, что на его языке называлось «качаться». Что это такое, она не вникала. Поначалу ей часто представлялись детские веревочные качели, имевшиеся в незапамятные времена на даче ее родителей. Для Кравченко они были слишком хрупки.

– Кать… – Он снова высунулся из ванной.

– Что?

– Ну ты как?

– Что как?

– Как вообще-то? Отошла?

Она вспомнила, как вчера ночью она плакала, плакала, плакала и все никак не могла успокоиться. Слезы потекли в три ручья, едва только она переступила порог своей квартиры. В висках стучали настойчивые молоточки: барсуки и лисы… Жрут человечину… Уже жрут человечину… Банда лесная… не успели скинуть, а банда набежала ужинать…

Растерявшийся Кравченко поил ее крепким чаем, укутывал в плед, возился и нянчился – словом, вел себя крайне сентиментально, суетливо и бестолково. Известие о смерти Лавровского он воспринял внешне весьма равнодушно.

– Завтра, Кать, завтра все разберем. Пей чай, пей скорее…

Катя, стуча зубами, приникала к чашке. Завтра – Кравченко и Колосов точно сговорились!

– И ничего есть не будешь? И кофе пить? – спросила она, зажигая плиту и ставя чайник.

– Я должен быть гулок и пуст, как пересохший колодец. – Вадим с ворчанием застегивал липучки кроссовок. – Катька, дай мне чистое полотенце! А то после в душ и…

Она достала из шкафа требуемое.

– Держи, не потеряй только.

– Когда я что терял? То-то. Разве что голову из-за одной плаксивой особы. Ну, я пошел. К одиннадцати вернусь. А ты – марш в постель. Спи крепко.

– Дел много, Вадя.

– Каких дел?

– Так. Убираться надо, квартиру вылизывать, потом кое-что приготовить.

– Э, брось. Брось, девочка. – Он подошел, обнял Катю, поцеловал ее сначала в ухо, потом в шею. – Зерно разберут мыши, кофе намелют кошки, а розы… розы вырастут сами.

– А мясо? – спросила Катя с улыбкой.

– Какое мясо? – насторожился Кравченко.

– То, что ты купил. Окорок для запекания. Вон в морозилке мерзнет.

– Мясо! – Глаза Кравченко засияли. – Нет уж, мясо ты запеки, постарайся. И Князюшка ведь сегодня на жаркое заявится, и я прибегу после тренировки алчный и жестокий. Хищник , дикий зверь, лев пустыни. – Он напялил куртку и схватил увесистую спортивную сумку. – Адье, не поминайте лихом.

Когда дверь за ним захлопнулась, Катя решила последовать умному совету и вернуться в постель. Лежала, ворочалась с боку на бок. Затем зажгла лампу, достала книгу, но… не читалось.

Взгляд тупо скользил по строчкам, выхватывая лишь абзацы да заглавные буквы. Из утренней вязкой тишины выплывали и гудели в ушах неуклюжие строфы: «Привыкай же, о, Катюша, привыкай к сердечным ранам. Эти раны очень остры, как края консервных банок. Как Кинг-Конг, они жестоки и кровавы, как Дракула…»

Она с раздражением потушила лампу, бросила книгу на кресло. Когда в голову лезет подобная чушь, хочется самой себя укусить за руку. «Эти раны так сердечны, как венозная аорта, и кусачи они так же, как глубинная акула…»

Она встала в девять и принялась хлопотать по хозяйству. (Она очень любила это выражение.) В половине двенадцатого вернулся Кравченко, а она все хлопотала. К часу приехал Мещерский, она все хлопотала, хлопотала…

– Кыш, неумеха! – Вадька, вальяжный и размягченный после тренировки и сауны, решил взять кухонные бразды в свои руки. – Дорогу шеф-повару!

У них с Мещерским глаза так и сияли, перелетая от размораживающегося в кастрюле окорока к духовке.

– Почему ты себе не купишь микроволновку? – глубокомысленно изрек Князь. – Быстро, вкусно и…

– И вредно, – парировала Катя. Она сосредоточенно засучивала рукава кофточки, приступая к главному: окорок надо было, как указывалось в кулинарной книге, перед запеканием натереть солью и перцем. И исхитриться при этом не пересолить и не переперчить.

– Почему вредно? Ничего не вредно.

– Там излучение, – заявила Катя.

– Господи, какое излучение? – Мещерский засмеялся. – Кто тебе сказал эту глупость?

– Вредное, электрическое. – На этом все познания Кати в принципе действия микроволновых печей исчерпывались. – И потом, там все не жареное получается.

– Не жареное! А какое же, сырое, что ли?

– Не сырое и не жареное. Микроволновое. – Катя зачерпнула лопаточкой соль из солонки и осторожно прикоснулась «солеными» пальцами к жирной свинине. – Вредное.

– Духовку зажигать? – гудел Кравченко.

– Подожди, его надо сначала завернуть в фольгу. – Катя вымыла руки и полезла в кухонную горку за фольгой.

– Зачем? Я люблю, чтоб была корочка хрустящая! – мятежно крикнул Кравченко. – Что будет-то в этой фольге?

– Вкусно будет, Вадя, не мешай ей. Женщины, знаешь ли, на кухне – королевы. – Мещерский задумчиво пил холодный чай. – Павы.

– Марш отсюда! Здесь и так дышать нечем, – попыталась выдворить их Катя… Но приятели словно вросли в табуретки.

– Не гони нас, – умильно пел Князь. – Нам так приятно на тебя смотреть, хозяюшка ты наша!

– И так тут аппетитно пахнет. – Вадим вдохнул полной грудью. Вдруг лицо его перекосилось. – А чеснок-то! – крикнул он, с размаху шлепнув себя ладонью по колену. – Чеснок забыла!

– Ой!

– Вот тебе и ой! Что делать-то?

– Ничего. Теперь фольга накалилась, мясо уже сок дало…

– Сок-сок, а без чеснока-то как же?

– Я сделаю тебе чесночный соус, – неожиданно проявил кулинарную выдумку Князь. – Как к цыпленку табака. Нужны вода, чеснок и соль.

Он долго колдовал над фарфоровой мисочкой, Катя дала ему полную волю – пусть делает что хочет.

Мещерский окунул в мисочку тонкий палец, попробовал, поморщился.

– Острый. Вадь, острый получился. Ничего?

– Нэхай острый, – гудел Кравченко, – сгодится.

– Так, значит, дела вот как поворачиваются, – задумчиво изрек Князь, пряча мисочку в холодильник. – Жутко.

– Мда-а, жутко. – Кравченко быстро переглянулся с Мещерским.

Катя отвернулась к окну. «Лисы и барсуки… жрут человечину…» От запаха жарящегося мяса вдруг стало нечем дышать.

– Значит, его привезли в этот богоспасаемый лес и деликатно перерезали глотку под елкой. Та-ак… – Мещерский предостерегающе взмахнул рукой. – Это факт номер два, а факт номер один – Красильникову убили не в котловане, а где-то…

– А почему ее убили где-то, а Лавровского привезли в лес живым и убили уже там? – робко спросила Катя.

– Почему… Будем рассуждать логически. – Мещерский обожал разглагольствовать на тему логики, он был убежден, что владеет недюжинными дедуктивными способностями. – Итак, ее убили где-то… где-то там, где нельзя было оставить труп.

– В доме, в квартире, – подсказал Кравченко.

– А почему нельзя было оставить труп? – глупо спросила Катя и тут же спохватилась: – Ой!

– Ничего, бывает. Оставить было нельзя, потому что нельзя. И его решили вывезти.

– А почему Лавровского повезли убивать в лес? – бросил крючок Кравченко.

– Так-так, лес… – Князь прошелся по кухне. – Напрашивается только один вывод: Лавровского планировали убить, поэтому подготовились и повезли туда, где этому никто бы не помешал. А Красильникову…

• Предыдущая
• 28/93
• Следующая