Зеркало для невидимки - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 46

• Предыдущая
• 46/78
• Следующая

– А мне можно с тобой туда? – спросила она, робко кивая на полуоткрытые двери, откуда разило хлевом.

– Можно. Только стой в дверях. И заодно Липского покарауль. А то он всех от слоновника в шею гонит.

И Катя увидела тот самый слоновник. Пятен крови, как она ни осматривалась, слава богу, нигде не было. Фельдшер разговаривал с рабочими, они окончили разгрузку и все втроем куда-то ушли. Слониха вроде дремала (но дремала ли?) в углу стойла, изредка пофыркивая и звеня толстенной цепью, обвивающей ее круглую, как бревно, ногу.

Илона поставила свое ведро у брусьев барьера, вернулась к Кате и забрала ее ведро, потом безбоязненно проскользнула между нижними брусьями в стойло. К ней, как змея, потянулся серый хобот.

– Девочка моя маленькая… красавица моя, напугали девочку… Ну, пей, Линдочка, это же так вкусно. Смотри, как вкусно, – Илона зачерпнула пригоршню сиропа и протянула слону. Гибкий хобот осторожно коснулся ее рук, ощупал плечо. Слон вздохнул тяжело, печально, гулко. И было видно, что они с Илоной действительно друзья. Хобот скользнул в ведро, потом согнулся кольцом. Слон пробовал сироп. Илона поднялась на цыпочки и доверчиво погладила, потрепала огромное ухо, серое, как одеяло. И вот тут Катя подумала: вот и еще один человек, способный безбоязненно зайти ночью в слоновник. Ей вспомнились полные ненависти взгляды, которыми этот вот золотоволосый ангел, так любящий вроде бы «братьев наших меньших», обменивался с Иркой Петровой, когда они поджидали у цирковых ворот Разгуляева. Петрова неровно дышала к красавцу-дрессировщику. Эта вот Илона, как обмолвился Кох, тоже вроде… «Ну, да, – осенило Катю. – Я же видела их тогда у ворот, он просто отшил ее, а она… Что это было, как не попытка объясниться?.. Итак, две женщины и один мужчина – старый ребус. И вот одна из женщин мертва. Но дело в том, что мертв и мужчина, этот Севастьянов… Господи, как же сложно!»

– Слушай, а чего вы все не спите? Полвторого уже, а у вас тут жизнь ключом бьет. – Катя осторожно подала голос. Слона, несмотря на все свое восхищение, она смертельно боялась. – Я сейчас на репетиции Разгуляева сидела, а до этого с вашими гимнастами разговаривала – думала, поздно, пора сматываться, а у вас тут никто, кажется, до сих пор и спать-то не лег.

– Выспятся, успеют. Завтра все равно все утренние репетиции отменены. И дневное представление тоже.

– Почему?

– Похороны же завтра. Наши на кладбище пойдут.

Илона сказала это как бы между прочим, погладила Линду и снова просочилась сквозь барьер. По ее сухому тону Катя сделала вывод, что сама Илона на похороны Петровой не собирается.

– Ну? – Илона обратила к ней вопросительный взгляд. – Ты чего там с ноги на ногу переминаешься?

– Так поздно, – Катя отчего-то смутилась. – Я так задержалась тут у вас. И автобусы ушли. Такси придется ловить или частника.

– Брось, обдерут как липку. Тут с пяти экспресс начинает ходить – «Автолайн», от метро до кладбища и обратно. Пошли ко мне пока, погреемся, а то что-то зябко стало. – Илона передернула плечами в своей тоненькой футболке. – А я тебя видела, – сказала она чуть погодя, когда они пересекали двор. – И на той репетиции, и потом, на представлении.

– И я тебя. – Катя улыбнулась: с этой Илоной было так легко общаться. – У вас номер классный. У тебя и мужа.

– Это когда я раздеваюсь, что ли?

– Ты очень красивая. На тебя одно удовольствие смотреть. У тебя фигура, как у античной статуи.

Катя помнила старую репортерскую заповедь: сделай собеседнице комплимент (только самым, пожалуйста, искренним тоном), и с тобой, даже если сначала не хотели, будут говорить и говорить. Потому что комплимент из уст женщины – это редкая, но чертовски приятная вещь!

– А муж твой там? – спросила она.

– Нет, земляков поехал в аэропорт проводить. Братьев-армян, – Илона усмехнулась. – К нему иногда как наедут – целым табором. У него родни пруд пруди и в Ереване, и в Бакуриани, и в Сумгаите. Живут бедно. Думают, раз он артист, да еще в Москве – деньги лопатой гребет. А он человек добрый… к чужим.

– А я тоже от мужа сбежала. Даже не знаю, как оправдаюсь, где сегодня ночь провела, – «честно» поделилась Катя.

Вагончик Геворкяна и Илоны был такой же тесный, как и у Петровой, но зато битком набит разными хорошими вещами: сумки и чемоданы в углу, на кронштейне под потолком японский телевизор-»двойка», холодильник, тахта с подушками, столик и огромное количество электроприборов – микроволновка, кассетник, фен на подоконнике, видеокамера в чехле, кофеварка.

– Посиди-ка, я за водой, мигом. – Илона взяла с подставки электрочайник и нырнула в ночь. Катя осталась на пороге. Что это? Или ей показалось, или это… тень, скользнувшая за угол. Быстрая, безмолвная…

– Эй, кто там? – крикнула Катя, вглядываясь в ночь. Тишина. Она быстро спустилась и храбро обогнула вагончик. Никого. Бытовки как черные спичечные коробки. Но… Катя поклясться была готова, что чувствует чей-то пристальный взгляд из тьмы. Взгляд внимательный и стерегущий.

– Ты что? – Илона вернулась.

– Не знаю, мне показалось – там кто-то был. – Катя кивнула в темноту. Илона прислушалась. Кате показалось, что она встревожена.

– Пойдем, – она подтолкнула ее к вагончику.

Далекие шаги. Нетвердые, глухие. Катя вдруг почувствовала, что сердце ее в груди дико забилось. Да кто же это? Этот чертов невидимка?

– Эй, кто там бродит? – крикнула Илона хрипло. – Баграт, это ты? Идиот! Хватит дурака изображать!

«Вот оно что… Муж уехал… А он и не уехал совсем. А как в анекдоте», – страх Кати улетучился, стало смешно и неприятно. Только этого еще не хватало – присутствовать при супружеской сцене! Но… Темная фигура вышла в полосу электрического света. Это был не Геворкян. Не ревнивый муж из анекдота, следящий за женой. Это был тощий, длинный…

– Ромка, ты совсем, что ли, спятил? – зло крикнула Илона. Она узнала в незнакомце коверного.

Кате, правда, показалось, что Дыховичный появился с противоположной стороны от того места, где она впервые заметила это «что-то» во тьме, однако…

– Придурок, – Илона втолкнула Катю в вагончик. – Полоумный придурок. Как напьется, ничего не соображает.

– Мне очень неловко, что я тебя затрудняю, – сказала Катя, когда Илона поставила чайник и насыпала в чашки растворимого кофе.

– Ерунда, я все равно не усну.

– Бессонница?

– Вроде того. Тебе с сахаром? Печенье бери. Овсяное.

Катя смотрела на горку печенья в пластиковой вазочке. Ей было странно: ей, совершенно чужому человеку, вот который раз уж предлагают здесь кров и стол. И делают это так просто, словно так оно и должно быть, словно гостеприимство в порядке вещей. А вот попробуй незнакомец вечером постучаться в дверь вашей квартиры – ведь нипочем не откроете, подозревая грабителя и вора. А тут, в этом кочевье – двери настежь, все друг друга знают. И к чужим вроде радушны и вполне приветливы.

– Мы с тобой даже не представились друг другу, – Катя улыбнулась. – Правда, твое имя мне по представлению знакомо, Илона – красивое, редкое… Это сценический псевдоним, да?

Илона кивнула.

– А вот у этого старичка, который со слоном, такая звучная фамилия Ростов-Липский – тоже псевдоним?

– Нет, у них династия, точнее, две династии были. Конюшня – это Ростовы, номер был известный, джигитовка, а дрессура – Липские.

– А у вашего Разгуляева тоже псевдоним?

Илона не ответила, выключила закипевший чайник, заварила кофе.

– Спасибо, не очень крепкий. Я вот сижу тут и думаю, – Катя вздохнула, – как у вас тут славно, по-человечески хорошо. Живете вы дружно, словно одна семья. И все же… Знаешь, отчего я сейчас так испугалась этого вашего пьяницу? – Она сделала страшные глаза и наклонилась к Илоне, словно доверяя опасную тайну: – Я думаю, все же тут что-то неладно. Кто-то с приветом тут у вас. Маньяк! Ведь два убийства уже… И это я тебе не как репортер говорю, а так, ну, просто… Вот поэтому я и испугалась. И ты, кажется, тоже.

• Предыдущая
• 46/78
• Следующая