Венчание со страхом - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 48

• Предыдущая
• 48/107
• Следующая

– Знаю. У меня твой телефон валяется где-то, – отозвался Жуков.

– Кеша передал?

– Он.

Катя не стала допытываться, отчего старший Жуков не позвонил ей. К чему?

– Ну, зачем я тебе? – спросил он. – Ты из ментовки?

– Я из милиции. Я журналист. А нужен ты мне, чтобы познакомить меня с этим вашим предводителем. С Акелой.

Жуков усмехнулся, стер кожаной перчаткой-митенкой пыль со щеки.

– Кто-то слишком многого хочет. Прикинь.

– Роман, – тихо позвала Кораблина.

– Что? – он поднял голову.

– Ничего.

– Когда ты видел Стасика в последний раз? – сурово спросила Катя.

– Утром. Ну… тогда… В общем, утром, за день до того, как…

– Он у вас жил?

– Жил. Кешка тебе сказал ведь.

– А почему ты вот ей, – Катя кивнула на учительницу, – не сказал, что Стасика выгнали из дома? Ты же знал.

Жуков молчал.

«Сукин ты сын, – думала Катя злобно. – Мальчишка. Свой интерес имел, поэтому молчал. Чтобы он тебе тут не мешал клинья подбивать».

– Почему Стасик от вас ушел? – продолжала она допрос.

– Я не знаю.

– Был кто-то, кроме тебя, в вашей квартире?

– Нет. – Однако ответ прозвучал как-то по-иному, чем прежние.

– Но ведь там что-то произошло! Почему Стасик так вдруг ушел? Почему болтался ночью по улицам, но не вернулся? Почему?

– Я не знаю. Может, с Кешкой они не поладили? Мальки ж, много им надо, чтоб поцапаться?

– Роман, я тебя вот при ней, при Светлане, спрашиваю еще раз.

– Да не знаю я! – Он с вызовом смотрел на Катю. – Меня ж там не было! Если бы я знал, то… – Он стукнул кулаком по перилам крыльца. – Ну что ты пристала ко мне?

Кораблина отвернулась, прислонилась к стене. Коса ее расплелась. Пышные волосы укрыли ее плечи словно шалью.

– Раз не знаешь, тогда ты познакомишь меня с Акелой, – нелогично, но безапелляционно заявила Катя.

– Нет. Я не могу.

– Нет, ты познакомишь!

– Да он с тобой говорить-то не станет!

– Станет. Это не твоя забота. Ты просто привезешь меня туда, где соберется ваша стая.

Жуков покачал головой. Катя шагнула к нему, с силой развернула его к себе.

– Ты, мотоциклист чертов, – прошипела она. – Ты что, не понимаешь? РЕБЕНОК УБИТ. Зверски. Тот ребенок, которого вот она, твоя Светка, на которую ты смотришь словно пес голодный, любила. Из-за которого она виноватой всю жизнь себя будет чувствовать, хотя и не виновата ни в чем! Стасик убит. Его двадцать девять раз ударили ножом. Двадцать девять – ребенка одиннадцати лет, такого же, как твой Кешка! На нем места живого не осталось! А тот, кто это сотворил, – на свободе. Ходит по этому городу. Он может повторить все ЭТО хоть сегодня ночью с любым, как ты выражаешься, мальком. А я… я ведь не прошу тебя поймать его – я знаю, что ты, трус несчастный, скажешь: ментам не помогаю, я тебя прошу всего лишь отвезти меня туда, где собирается эта ваша дурацкая стая, которой бредил Стасик!

Жуков выдрался из ее рук.

– Я не трус! – крикнул он. – Я… Если б я только знал… догадывался, я бы сам… Света! Света!

Но Кораблина уже закрывала за собой дверь, покидая их.

– Дурак! – Кате хотелось отхлестать его по щекам, отлупить. Трясти так, чтоб зазвенели все эти идиотские заклепки, «молнии» и бляхи на его куртке. – Дурак, мальчишка! Она же любит тебя, а ты ради нее не хочешь даже…

– Но он не будет с тобой говорить! Акела – не я.

– Это не твое дело. Повторяю: ты меня туда привезешь. И все.

Он молчал. Глядел на темные окна жилища Кораблиной.

– Ну? – Катя не отпускала его.

– Ладно. – Он выдохнул, словно собираясь прыгать в воду. – Черт с тобой.

– Когда?

– В среду – полнолуние.

– И что?

– Приезжай сюда к одиннадцати. Одна, без этих ваших дегенератов в масках с дубинками. Я отвезу тебя к нему… к нам.

Катя разжала пальцы.

– У вашего Акелы есть нормальное имя? – спросила она с усмешкой. – Тебя вот тоже Чилем звать как-то не очень.

– Иван.

– А фамилия?

Жуков отвернулся.

– Я приеду в среду в одиннадцать вечера одна, – пообещала Катя. Помедлила, а затем зашагала к остановке через этот темный, душный дворянский вишневый сад.

Пройдя немного, остановилась.

Жуков все стоял у школьного крыльца. Шлем его, черный, без рыцарского плюмажа, скатился с мотоцикла и валялся в траве.

– Что же ты? – крикнула Катя. – Иди к ней. Она же ждет. Иди! – И добавила шепотом: – Щенок бесхвостый.

Было семь часов знойного вечера на Яузской набережной, когда в квартиру Мещерского, проигнорировав звонок, кто-то громко и требовательно постучал.

Открыв дверь, Сергей узрел на пороге Вадима Кравченко. Тот отодвинул хозяина с порога, прошел в «географическую» комнату, сел на диван и, достав из кармана джинсов сигареты и зажигалку, закурил.

– Сегодня я ночую у тебя, старик, – сообщил он невозмутимо.

Мещерский тоже сел на диван.

– Снова поссорились? – спросил он.

Кравченко отрицательно покачал головой.

– А что тогда случилось?

– Ничего. Она сказала: «Иди куда-нибудь, сегодня ты мне мешаешь».

– Катя собирается работать? Она же говорила, что не начнет новую книгу, пока…

Мещерский умолк. Кравченко скрестил руки на груди и медленно вытянулся на диване. Сигарета прилипла к его нижней губе.

– Ничего, что я к тебе? Домой не хочу, – сказал он тихо.

Мещерский кивнул.

– И что вы друг с другом делаете? Зачем?

– Свобода, равенство, независимость, творчество, – перечислил Кравченко и усмехнулся, – еще чувство юмора и невмешательство.

– Во что?

– Во все, когда это касается работы.

– Ты сам виноват в этом, Вадя. Ты начал это первый.

– Знаю, – Кравченко выпустил дым колечками, – кажется, я снова начинаю курить.

– Она же в шутку так сказала. Я уверен. – Мещерский вздохнул.

– Конечно, в шутку.

– А ты? Чего же ты? Зачем ты вот так?

– Она пошутила: «Ты мне мешаешь», – сказала она ангельским своим голоском. – Кравченко словно дирижировал сигаретой. – «Иди куда хочешь». А я… я просто правильно понимаю подобные шутки. Чувство юмора… Но скажи мне лучше вот что: почему это чаинки, взятые из одного пакета, ведут себя по-разному? Одни тонут сразу, а другие долго плавают? Я за завтраком вчера заметил в чашке.

– Глупец ты. Ох, какой же ты глупец! Как собака на сене – ни себе, ни другим.

– А ты попытайся.

– Дурак. – Щеки Мещерского вспыхнули. – Еще слово – в морду получишь.

– Вульгарно выражаетесь, князь Мещерский. Очень вам не идет.

– Да пошел ты!

– И ты туда же, – Кравченко перевернулся на живот. На широкой спине его, обтянутой серой футболкой, перекатывались мускулы. Рука с сигаретой безвольно свесилась вниз. – Ну и куда же я пойду?

– Что у вас там с Катей произошло?

– Ничего ровным счетом. Она ездила в Каменск к той девчонке. Вчера торчала весь день на работе. Потом пришла. Ну, все как обычно: ты ее знаешь – очень мило, очень радушно и дружно. Потом я… ну, в общем, что я – это не главное. Она же просто была в этот миг где-то не здесь, не со мной. Сидела, как болванчик китайский над томиком сказок дурацких, и все повторяла фразу из «Маугли»: «Было семь часов вечера в Сионийских горах, когда Отец Волк…» А глаза… Ну, знаешь это ее состояние. В упор она нас всех не видит, когда это находит на нее. Потом вот пошутила со мной… так. Ну а я не стал ей докучать.

– А где же ты целую ночь болтался?

– Нигде. Сел в машину и поехал.

– А днем?

– В офисе. Дела, брат, делишки…

– И не звонил ей? – допытывался Мещерский.

Кравченко снова выпустил дым колечками.

– Странные вы люди, Вадя.

– Я – один.

– Нет, вы оба! – Мещерский тряхнул приятеля за плечо. – А я круглый болван, потому что служу громоотводом между вами. Она же… Катя… Ей же помощь нужна! Она сама только позавчера говорила: хочу, чтобы мы все вместе…

• Предыдущая
• 48/107
• Следующая