Венчание со страхом - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 27

• Предыдущая
• 27/107
• Следующая

Ира погрозила ей пальцем.

– А почему вы ему так подчинялись, Миша? – спросила она серьезно. – Почему отдавали все, что в палатках брали?

Мальчишка по имени Миша молчал, ковыряя пальцем джинсы на коленке.

– Так он же псих, – буркнул он нехотя. – Он нам с самого первого раза сказал: я в дурдоме свой, у меня справка. Глаза вот вам выдавлю, кишки из вас выпущу – а мне за это ничего не будет. Только на коечку снова уложат, укольчики поколят, а потом снова отпустят. А вы всю жизнь после меня не мужики будете!

Катя напрягла слух: что этот недомерок плетет такое?

– Та-ак, не мужики… Ты, я вижу, Миша, личность взрослая, просвещенная, – Ира говорила веско и внушительно. – Значит, Богомол запугивал вас своей справкой из психдиспансера и заставлял под угрозой расправы совершать кражи. А что еще он делал?

Мальчишка наклонился низко, уперся взглядом в свои кроссовки.

– Я уже этим вашим… ну… сказал я уже…

– Тебе он что-нибудь предлагал делать?

– Не-а… показывал только… Говорил, если что – тогда вот где вы у меня будете… поимею, мол, во все дыры. Он же псих – подкараулит где-нибудь! Говори потом, что ты не… – мальчишка заливался краской все гуще.

– Эксгибиционист чертов, – шепнула Ира Кате. – Сейчас они в розыске ему покажут кузькину мать.

– А того мальчишку, ну, «юркого», вы к Богомолу не водили? – спросила Катя.

– Не-а.

– А случайно, как думаешь, не мог он на него наткнуться… на свалке, например?

«Бейсболка», сойдя со скользкой темы, оживилась:

– А чего? Конечно! Богомол-то по ночам, если не нажрется, то, как упырь, бродит. Бессонница у него, говорит…

– Вполне могло случиться, что Стасик попался в лапы к этому развратному алкашу, – сказала Ира, когда мальчишку увел к себе в кабинет один из инспекторов по делам несовершеннолетних. – Прозвище-то у него какое – Богомол!

– Интересно поглазеть, как Сергеев и Селезнев с ним там сейчас беседуют, – заметила Катя.

Ира только зловеще усмехнулась.

Они посидели, подождали. Катя, сгорая от нетерпения, хотела было уже идти в розыск: авось там дверь прикрыта неплотно! Но тут Саша Сергеев пришел в их кабинет сам. И был он хмурый и мрачный.

– Ну что, признался Богомол? – спросила его Катя в лоб.

– В чем? А… а вы откуда его кличку знаете?

– Мы все знаем, – Ира облокотилась о машинку. – Ну, убийство Стасика – его рук дело?

Сергеев тяжко вздохнул. Катя видела по телевизору, как в передаче в «Мире животных» так вздыхают африканские буйволы перед тем, как погрузиться в прохладные воды озера Танганьика. Но тут озера не было – были лишь тесный, заставленный вещдоками кабинет да старенький стул. Сергеев плюхнулся на него, заставив угрожающе заскрипеть.

– Мы его пока на тридцать суток по указу задержим. Забьем в камеру как «бээмжэ». Пусть внизу посидит-подумает, может, что припомнит. Соучастие в кражах и 210-я статья у него на лбу отпечатаны – вовлечение несовершеннолетних, да…

– Да развратные действия прибавь, – продолжила Ира. – А убийство?

– Уперся пока рогом. Не я – и все. Ну ладно, пусть пока посидит. Времени впереди много.

– А он действительно ненормальный? – спросила Катя.

– Психопат. В справке, что он всем под нос тычет, записана только психопатия. С этим диагнозом живут по сто лет и все дурачками прикидываются, а сами нормальней нас с вами.

Катя видела: Саша ни в чем уже не уверен. С момента, когда он рапортовал в трубку, что «похоже, взяли», прошло всего два часа, а тон его уже изменился. Синяк, видно, оказался парнем тертым, да еще и справка эта из психдиспансера…

– Саш, там ведь есть такая экспертиза… по микрочастицам… – сказала она робко.

– Дождь шел, Катюша. – Начальник розыска дотянулся до чайника и налил себе холодного чая в фаянсовый бокал. – Пообедать, значит, мы так и не успели… После убийства шел дождь, поняла? Все смыло. Все следы. Все, кроме крови его… Богомола я этого, конечно, догола раздену, ей-Богу. Всю его рваную рухлядь, ту, что на нем, и все шмотки, что в логове его в подвале отыщем, повезем на биологическую экспертизу. Хотя… – он как-то безнадежно махнул рукой.

– Признание, Саша, давно уже не царица доказательств, – назидательно заметила Гречко. – Мне, как следователю, да и Зайцеву в прокуратуре, все эти ваши любимые чистосердечные не нужны. Ты, милый мой, доки ищи. Доки по делу. Вещественные.

Сергеев усмехнулся.

– Одно меня, девочки, радует, – молвил он напоследок. – Алиби у Богомола – гражданина Синеухова Тимофея Борисовича – на ту ночь нет, как он ни вертелся там у нас ужом, а ничего путного не придумал – раньше надо было сочинять. И со Стасиком пути его пересечься вполне могли. Ведь в киоск-то на Победе, по всему видно, этот малец лазил. Лазил он, царствие ему небесное, хотя и двумя днями раньше.

Вот и среда прошла – жаркая, шумная, суетная. Еще один день лета угас вместе с последними лучами заката…

Катя стояла у окна и смотрела на набережную, на тенистый парк за Москвой-рекой. Час назад Кравченко сотоварищи привезли ее домой, а сами…

– Не жди меня, мама, хорошего сына, твой сын не такой, как был всегда! – пропел Вадька и отсигналил ей на прощание. Он, Мещерский, Павлов и Караваев собирались основательно сполоснуть дачу.

Дом в Братеевке понравился всем: две комнаты с мансардой и террасой, со всем барахлом – даже пианино было, старое, расстроенное, и дребезжащий холодильник «Минск». И печка там имелась роскошная, дров только было маловато. Но дни стояли такие, что в дровах вряд ли бы возникла потребность.

– Виктор, да на такой даче раскладушку сразу надо под яблоньку и кверху брюхом. И целый день в облака вперяться. И чтобы ни-как-ких! – гудел Кравченко, путешествуя по заросшему травой участку, поминутно наклоняясь сорвать с кустов крыжовника и малины ягоды для Чен Э. – Эх, мамочка моя, нам, что ль, с Серегой к тебе присоединиться?

– А что, ребята? Серьезно, давайте, а? – оживлялся Леша Караваев, выполнявший роль дачного гида и радушного хозяина. – У яхт-клуба еще одна фазенда сдается, могу посодействовать. И Катюша бы здесь отдохнула, и мы бы с Ирой вас навещали.

«Главное, ты-то с Ирой, – думала Катя ехидно. – Неизвестно только, пришлось бы Ирке по вкусу твое общество, милый Леша».

Переезжать в Братеевку замыслили в субботу, а пока…

– Ребенку спать пора, куда вы его с собой тащите! – пыталась урезонить Катя разгулявшихся приятелей.

– Никто его с собой не тащит. Там соседка имеется, бабка – Божий одуванчик, верно, Вить? – отбивался от нее Кравченко.

Павлов только улыбался:

– Да ничего, мы его сейчас домой отвезем, правда, партизан? Я его баиньки уложу, а тетя Вера – соседка с ним посидит. Мы часто так поступаем, он привык. И вообще он у меня – мужчина храбрый, как и подобает воину Поднебесной.

Чен Э, усталый и сонный, возражать и не думал.

«А ты, брат Витя, тоже выпить не дурак, – думала Катя, глядя вслед «Жигулям», уносившим всю компанию на квартиру к Мещерскому. – Ясно, почему в институте ты первый парень был. Ну, Вадьку-то сегодня ждать, конечно, нечего. Представляю, как они налижутся там! А все господин В.А. И Сережку с пути сбивает. Когда работает – пить не может, телохранитель, тоже мне. Режим соблюдает, а чуть вырвется на волю – тут же пар начинает выпускать. И так выпускает, что… Но ребенок-то бедный! Бросят его сейчас на какую-то старуху, а сами… Мужики! Нет, холостякам усыновлять детей маленьких просто вредно. Только ребенка испортят», – такие вот сбивчивые и едкие мысли точили Катю, пока она смотрела из окна своей квартиры. Но вот она вздохнула, улыбнулась и…

БОГ С НИМИ. Пусть делают что хотят. Мужики. Их все равно не переделаешь. Так чего себе нервы портить?

Она направилась в ванную, открыла воду, щедро налила персиковой пены, разделась перед большим зеркалом и бултыхнулась в теплые душистые воды. Благодать! Тишина, покой, одиночество. Да здравствует одиночество!

• Предыдущая
• 27/107
• Следующая