Темный инстинкт - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 60
- Предыдущая
- 60/107
- Следующая
– В тридцать четвертой по-прежнему никто не открывает, – донеслось из рации. – В квартире тихо. Пригласите представителя жэка, понятых, пусть сюда поднимаются. Попробуем вскрыть.
– Э-э, парень, а ты что тут делаешь? Ты жилец? Из какой квартиры? – спросил у Кравченко один из оперативников. – Не из этого дома? Тогда вали отсюда по-быстрому, не до тебя тут… или подожди, эй, подожди, слышь, не трус, нет? Тогда помощь не окажешь?
– И даже с удовольствием, – кивнул Кравченко. – А вон вам и второй понятой. Егор, иди сюда!
Вот так они с Шиповым попали во вторую группу захвата, это, конечно, было громко сказано, но все же… Сердце Кравченко учащенно билось, когда они входили в пропахший едкой кошатиной подъезд и поднимались по лестнице. На площадке третьего этажа было не протолкнуться от сотрудников милиции. Дверь тридцать четвертой квартиры была обита черным дерматином. Из дырок там и сям торчали клочья грязной ваты.
– А у меня нет ключей, – с ходу заявила техник-смотритель. – И привычки такой не имею от чужих квартир ключи держать. Их обворуют, а я отвечай, отдувайся.
– Так что ж вы раньше молчали! – коротыш Палилов аж полиловел от злости. – Это ваше упущение, вернее, нарушение. А вдруг в доме пожар, людей невозможно эвакуировать. Что ж нам теперь, дверь взламывать?
– Андрей Тимофеич, зачем взламывать. – Участковый чутко прислушался. – Там вроде нет никого. Ежели убедиться наверняка хотите, хм… что ж, там внизу Сидоров…
– Ну?
– Так он любую дверь с закрытыми глазами откроет! У него врожденный талант к этим делам, – участковый смущенно кашлянул.
Через минуту приглашенный снизу опер уже занял первый ряд шеренги осаждающих дверь, внимательно осмотрел замок.
– Спичку зажгите, пусть мне кто-нибудь посветит, – попросил он, и светить бросился не кто иной, как Палилов. На время служебные трения были забыты; оба, сопя, склонились к замку.
– Робят? Помочь не треба? – рявкнул с четвертого этажа бас церковного регента. Обладатель его, видимо, вышел на лестничную клетку и свесился через перила.
– Степа, тебе ж русским языком сказали: сиди дома, – участковый даже не обернулся на этот призыв, так был поглощен зрелищем того, как Сидоров пытался открыть английский замок. Нижний он открыл быстро, приступил к верхнему. И вот тут…
Все дальнейшее произошло в течение секунды. Как рассказывал потом главный очевидец – патрульный, стоявший на площадке чердака и охранявший слуховое окно, началось все с того, что в сорок третьей квартире, как раз на пятом этаже, открылась дверь и показалась коляска, в ней – грудной беззубо-улыбчивый младенец, а следом молодая мамаша в модном шерстяном пончо.
– Что тут происходит? – спросила она рассеянно. – Молодой человек, помогите спустить коляску, мне с сыном пора гулять.
– Внутри точно никого нет, – в это самое время на третьем этаже Сидоров поворачивал в замке подобранный ключ. – И этот заперт, как и нижний, на два оборота, так что не может никого быть и…
– Ты чего, паря? Куда это ты, а? – бас регента снова громыхнул на четвертом этаже. В нем явно слышалось удивление. Эхо метнулось в слуховое окно, спугнув стайку воробьев, и…
Кравченко вздрогнул от неожиданности, вздрогнули и на секунду замерли все: ЧТО ЭТО? Шаги вверх по лестнице – кто-то бежит сломя голову на пятый этаж. Сначала изумленный, а затем визгливо-женский крик: «Что вы делаете?! Куда вы?! Это моя квартира, пустите! Не смейте трогать ребенка!» Плач младенца, лязг захлопнувшейся двери, а затем уже – лавина новых оглушающих звуков: грохотом, эхом отдающихся на всех этажах. Это мчались вверх по лестнице те, кто уже безнадежно опоздал. Треск раций, сухой щелчок, яростная перебранка: «А вы куда смотрели?! Почему не приняли мер к задержанию?! Кто отвечает за операцию, вы или я?!» – «Там дверь железная в квартире!» И как последний убийственный разряд – новость, передающаяся из уст в уста, от рации к рации: «С ним двое заложников!»
На площадке между четвертым и пятым этажами стонала молодая мамаша. Сидела на полу у батареи – пончо скомканное, на щеке – багровая ссадина.
– Он по лестнице и ко мне, – всхлипывала она, судорожно хватая за руки склонившегося к ней сотрудника милиции. – А коляска в дверях застряла. А он меня отшвырнул, а сам в квартиру и Костика с собой… Там и бабушка моя, и Костик с ним. Ой, что же это теперь? Что будет? Что он с ними сделает? Да кто он такой вообще?! Откуда он тут взялся?
– Т-ты, что ж это т-ты, Степа, он же у т-тебя в квартире б-был, так, что ли? – участковый, заикающийся от волнения, сгреб за рубаху потного осоловелого и с трудом соображавшего церковного запевалу. – Все это время у тебя в квартире, да?! Т-ты ж преступника укрывал, убийцу, он же… Да ты понимаешь или нет?!
Регент дышал точно кит, выброшенный на сушу. В нечесаных волосах его и библейской бороде застряли перышки зеленого лука.
– Ты кто такой, что на меня голос повышаешь?! – он рявкнул так, что стены задрожали. – Какого еще убийцу я укрывал? Где? Это Юрку-то?!
– Сколько он у тебя прожил? – выходил из себя участковый.
– Шестой день живет. А что, запрещается? Я его на пристани встретил, вернее, он меня… Как? А так! А ты узнай сначала, а потом ори, – рокотал регент. – Слаб я был, на ногах не стоял. Во славу божью это не возбраняется, но сказано в Писании – знай свою меру. А я меры своей не знаю. А он до меня, грешника, погрязшего в пьянстве своем, снизошел. Это ведь понять надо! Все ведь мимо шли, все! Никто и руки не подал, когда я в грязи валялся. Переступали, как через скотину. А Юрка не побрезговал: до самого дома меня, борова обожравшегося, на своем горбу пер. Это что, не поступок, по-вашему, не милосердие божье?! А я на милосердие – милосердием отвечаю. Жрать хочешь – холодильник вот он, пользуйся. Голову преклонить негде – у меня диван пустует, живи. Сказано в Писании: страждущего прими, аще воздастся…
– Какого там страждущего?! – участковый заскрипел зубами. – За ним четыре убийства, его неделю как ищут, он из психбольницы сбежал! Знаешь ты это, христолюбец? Из псих-боль-ни-цы! Хорошо еще тебя, дурака, не грохнул, а то бы…
– Знаю, откуда бежал он. Сказал он мне. – Регент вытер со лба пот, выпрямился во весь свой могучий рост и в этот момент показался Кравченко похожим на Тараса Бульбу, которого злые ляхи волокли на казнь. – Не кричи, Семеныч, не глухой я. И знаю, что Юрка ушел из дома скорби.
– Из психушки, ну?!
– Я б тоже оттуда ушел. И ты бы, Семеныч, тоже. Думаю, как раз ты, милый, и дня бы в том аду не прожил. Спятил. Так что не суди – и не судим будешь.
Пока на четвертом этаже шел этот диспут, на пятом все лихорадочно к чему-то готовились. Правда, никто толком еще не знал, что ему делать. Подчиненные смотрели в рот начальству, начальство взвешивало вновь открывшиеся обстоятельства, оценивало ситуацию и медлило.
– Вы видели в руках нападавшего какое-нибудь оружие? Топор у него был? – вокруг бьющейся в истерике молодой мамаши суетились Палилов и два зама (неизвестно по каким вопросам) начальника городского ОВД, а также причитающая соседка.
– Я ничего не видела. Ничего! На нем такой длинный плащ, что-то зеленое, военные такие носят, я забыла, как это называется, – женщина затравленно озиралась, как лиса в капкане. – Не видела я ничего, не успела даже… он схватил коляску… меня толкнул в лицо… А Костика…
– Сколько вашему сыну лет? – спрашивал Палилов.
– Восемь месяцев.
– Там и ваша родственница в квартире, кто она, кем вам доводится?
– Моя бабушка, ей восемьдесят семь, у нее шейка берцовой кости сломана, она только на костылях по квартире… Господи, что же он там с ними сделает? Он же… их убьет, да?!
– Не волнуйтесь, не волнуйтесь, мы примем меры. А что же вы, гражданочка, двери-то такие делаете в квартире? Разве это сейф банковский? Как нам вскрывать-то ее прикажете? – Палилов качал головой. – Разве жэк дает разрешение на подобное нарушение? А решетки у вас на окнах для чего?
- Предыдущая
- 60/107
- Следующая
