Темный инстинкт - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 57

• Предыдущая
• 57/107
• Следующая

Однако очередной вопрос Сидорова прозвучал совершенно «из другой оперы».

– Ты, Егор, говорят, по-итальянски хорошо знаешь?

– Не так, как Андрей говорил или Марина Ивановна, но сносно, – Шипов облизнул пересохшие губы. И во взгляде его снова мелькнула тревога.

– Я в прошлый раз кассету одну у вас позаимствовал с разрешения хозяйки, – соврал Сидоров. – Андрей твой поет. Ты мне перевести сможешь, о чем?

– А-а, это. Его единственная студийная запись. «Лючия ди Ламмермур», наверное.

– И о чем же он в этой «Лючии» поет?

– О любви, – Шипов опустил глаза.

– Ишь ты, впрочем, я так и думал, – Сидоров кивнул, – музыка там нежная. А вообще твой брат каким человеком был, а?

– Хорошим.

– Ну – хороший, талантливый, необычный, образованный – это я все от ваших уже слыхал. Но ты его брат, самый близкий ему человек, как ты его охарактеризовать можешь?

Шипов-младший сглотнул.

– Андрюха настоящий мужик был. И что бы про него вам ни говорили… какая бы сволочь ни… Он был надежный, добрый, мягкий человек. И я… я б за него любому…

– А за что же ты тогда его сам ударил?

– Я же объяснил! Так получилось. Я думал… ну, в общем, со зла все вышло. Я не хотел.

– И с Зарецким Феликсом – Феличитой вы, значит, никогда больше не пересекались?

– Нет, – Шипов сморщился. – После той очной ставки в милиции мы не виделись.

– Егор, а кто был следователь у тебя по делу?

– Не помню, девчонка какая-то зеленая совсем. Мне адвокат сказал, что побои – дела частного обвинения, плевая статья, ее только самым глупым ментам дают.

– Потише-потише, разговорился: ментам! – Сидоров усмехнулся. – Ну а между нами, на лапу никому не пришлось тогда дать, а? Никому?

Кравченко отвернулся: «Не надо, чтобы Шипов сейчас видел мое лицо в зеркальце. А этот сыщик – как медведь-канатоходец. Идет-идет по ниточке и вроде вот-вот сковырнется, а глядишь – сковырнулся уже кто-то другой. Занятный он все-таки тип: скользкий, но не неприятно скользкий, а наоборот – заманчиво».

– Я лично ничего никому не давал, – отчеканил Шипов-младший. – Да что вы в самом деле? То с дракой какой-то ко мне привязались, то с пистолетом, теперь вот со взяткой. Я кто, по-вашему?

– Ты – брат убитого, Егор. Свидетель по делу, который вроде бы ничего не видел и ничего не слышал. И не привязывается к тебе никто. Привязываются, брат, у нас не так, – Сидоров щурился. – Я тебя честно-благородно напрямик спрашиваю о вещах очень даже щекотливых, а знаешь почему?

– Ну почему?

– Да потому, что доверяю тебе, болвану. Подумай, подумай хорошенько. Ты – его брат. И ты – один там, среди них. Видишь, я запомнил твои слова. Ну дошло до тебя?

Шипов недоверчиво воззрился на опера, потом кивнул на Кравченко:

– А ему, значит, тоже доверяете?

– Вадик во время убийства был со мной, и дружок его тоже, – Сидоров говорил это все так многозначительно, что Кравченко невольно позавидовал его умению так беспардонно притворяться и вешать лапшу на уши очередному фигуранту по делу. – Я не Вадику верю, а своим глазам. И потом, ты разве не знал, что Зверева наняла их, чтобы они нашли убийцу твоего брата?

– Они? – Шипов-младший презрительно хмыкнул. – Никого они не найдут, тоже мне… И вообще никто мне не нужен. Я сам все узнаю.

– Я б на твоем месте, Егор, не отталкивал дружескую руку помощи. На будущее может пригодиться… как свидетели в деле с пистолетом. – Сидоров с усмешкой покосился на Кравченко. – Что-то мотор у нас заглох, ребята, пока мы тут с вами отношения выясняли. Не доедем никак.

– А куда вы меня везете? – спросил Шипов.

– А куда тебе хочется?

– Как? Вы же сказали – пистолет, дело… Я думал, мы в милицию.

– Пистолет пока твой у меня побудет, потом позже решим с ним. Это от нас не уйдет. А вообще-то… Ну, ты, Егор, надеюсь, понял, как я тебе доверяю? Понял? Или я плохо объясняю? Может, еще разжевать?

– Я п-понял, – голос Шипова дрогнул.

– Ну тогда скажи мне вот что: твой брат хотел уехать в тот день? Хотел, ну?

Кравченко, уже несколько попривыкший к зигзагам этой странной беседы, приготовился к новым неожиданностям.

– Уехать? – Шипов нахмурил брови. – Почему? Кто вам сказал?

– Так хотел или нет?

– И речи об этом не шло!

– Вы в то утро собирались заняться лодочным мотором…

– Да. Я и Димке предлагал.

– А почему тогда не занялись?

– Потому что вы приехали.

– Я?

– Ну да. – Шипов кивнул на Кравченко. – Андрей об этих вот беспокоился, они с Мариной совещались даже: за что, мол, этих забрали, не надо ли помочь чем.

– Ты при этом совещании присутствовал?

– Нет.

– А откуда же узнал?

– Мне Майя Тихоновна сказала.

– А она с ними была? Откуда она узнала, о чем муж с женой говорят?

– Черт ее знает, – Шипов поморщился. – Ей все всегда известно. Вечно она за всеми шпионит. А может, и соврала…

– Ну а ваш лодочный мотор как же?

– А что? После завтрака вы втроем приехали, Андрюха наверх поднялся к ней…

– К жене? – уточнил Сидоров и внимательно посмотрел в глаза парню.

– К Марине… Ивановне, – и тут вдруг Шипов-младший, внезапно запнувшийся на отчестве певицы, начал снова неудержимо заливаться краской. – А я ждал-ждал его, а потом…

– Что?

– Ничего. Взял и… в общем, мы с Мандарином в лес ушли. Сколько я должен был караулить, пока они там…

– С Мариной Ивановной? – эхом откликнулся опер. – Итак, они с Мариной Ивановной… что делали?

– Слушайте, отстаньте вы от меня, – Шипов прятал глаза. – Я правду говорю. Я Андрея в тот день больше не видел – ушел с собакой в лес, гулял там. Потом, когда вернулся, увидел милицию у ворот. Сказали, он убит.

Сидоров хотел было задать новый вопрос, как вдруг портативная рация, валявшаяся на сиденье рядом с ним, издала змеиное шипение, затем сухой щелчок, и в эфир прорвались чьи-то настойчивые позывные. Он взял рацию и…

– Шура, мы на Октябрьской у хозяйственного, – донеслась оттуда хриплая скороговорка, – прием, слышишь меня?

– Да. Что? ЕСТЬ? ОН, ДА?! – Сидоров уже одной рукой крутил руль, выезжая на шоссе.

– Его вроде тут два очевидца по фото опознали, – отрапортовала рация, – вроде на рассвете ЕГО видели тут. Я тебе – первому, даже дежурному еще не передавал, даже Палилову, так что ты…

– Вас сколько там? – перебил говорившего Сидоров. Лицо его стало почти вдохновенным, и вдохновение складывалось из столь противоположных чувств, как сомнение, азарт, ожидание и жестокость.

– Мы с Петровым тут вдвоем пока. Дом, где гастроном, знаешь? Напротив хозяйственного. Так вот: он вроде бы вошел в третий подъезд. Еще утром, около пяти часов. Я хочу пока поквартирный начать, а напарник внизу у подъезда останется. А Палилову я сам…

– Да пошел он на… – рявкнул Сидоров в рацию, – тоже мне, великий спец. Вызывай наших – Мирошниченко, Павлова и участкового, как его… Осадчего Иван Иваныча. Я через двадцать минут буду. И смотрите, осторожнее там, – он взял с места в карьер, потом внезапно нажал на тормоза – чуть резина не задымилась. – Ладно, ребята, все потом у нас с вами будет, а пока… вон двести метров назад по шоссе – остановка. Доедете назад на автобусе, а там пешочком до озера. Не до вас мне теперь.

– Пустовалова опознали? – Кравченко и не думал покидать «Жигули». – Ну, Егор, придется тебе одному возвращаться. И к обеду меня не ждите.

– Я тоже с вами, – Шипов-младший так и впился в спинку переднего сиденья. – Ты… ты что же, сказал, доверяешь мне, а сам… Я с вами теперь. Если этот ненормальный действительно убил Андрея, то я… Нет, я все равно с вами поеду!

– Ну, значит, машину будете сторожить, чтобы не угнали, – буркнул Сидоров, выжимая из своей развалюшки последние силы. – Сторожа…

– Не ругайся, примета плохая, – Кравченко расстегнул куртку, погладил заветный «деррингер», – а я, знаешь ли, Шура, уж и не надеялся, что вы этого олигофрена возьмете. Седьмые сутки резину тянете.

• Предыдущая
• 57/107
• Следующая