Темный инстинкт - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 52

• Предыдущая
• 52/107
• Следующая

– Испачкаться?

– Да. Положим, убийца хотел сначала сделать так, как ему отчего-то вдруг приспичило: положить Шипова на колодец головой на восток. А тут кровища – у него ж яремная вена располосована, горло, ну и бросил все, не реализовав свою бредовую идею. Тело постепенно и сползло вниз.

– Выходит, убийца совсем и не собирался топить тело в колодце? – Мещерский присел на корточки, пощупал прохладный бетон.

– А тебе разве сразу, еще в тот осмотр, подобная мысль не приходила в голову? – хмыкнул Кравченко.

– Н-нет. Вы ж сами говорили – концы в воду.

– Мало ли кто чего говорит, Серега. Ты не всех слушай. Смотри, тут же за пять шагов уже видно, что колодец забит. Что, в эти, что ли, дырки труп просунешь? – Кравченко опустил руку в отверстие между стальными полосами. – Но дело даже не в этом. Сдается мне, что тот, кто убил Шипова, с самого начала вообще не собирался прятать тело, сбрасывать его.

– С чего ты взял?

– А с того, что всем в этом доме распрекрасно известно, что артезианский колодец заколочен давным-давно.

– Тогда зачем же убийца притащил тело сюда? Ну, впрочем, это еще как-то можно объяснить, – Мещерский оглядел поляну. – С глаз долой с дороги, за кусты. Но громоздить-то его тогда зачем? Что за нелепость? Столько усилий… Бессмысленный поступок, Вадя.

– Вроде бы бессмысленный. Вот почему они, – Кравченко мотнул головой в сторону города, – так вцепились в основную свою версию о причастии к этому убийству Пустовалова. Шабашника-то ведь тоже убили вроде бы бессмысленно. И лицо ему вроде без всякой на то надобности раскромсали.

– Вот мы снова, как по кругу, и приходим к исходной точке: убийца – Пустовалов.

– А тебе что, скучно от такого банального решения? Тайны нет, да? Не беспокойся. Если даже это и так, маньяка еще поймать надо, а в этом деле у Сидорова и конь не валялся. И к тому же… кто-то с этой бессмысленностью здорово мог подсуетиться. Пораскинул умишком и… О психе-то и его манере сводить счеты все с нашей подачи тогда, за тем ужином услыхали.

– Ты уже говорил о прецеденте, – Мещерский кивнул. – Я не забыл. По логике вещей это, конечно, могла быть инсценировка «под психа», но… все-таки слишком уж искусственно. Много всяких предпосылок должно было совпасть. Тут, с этим возложением тела, и что-то другое возможно.

– Что же?

– А это надо подумать. А может, вспомнить, – Мещерский вздохнул. – Вот твердят все – система, аналитический ум…

– Логика, – ехидно подсказал Кравченко.

– Логика – великая штука. Но мы с тобой, Вадичка, абсолютно нелогические люди.

– Что-то новенькое. Моими словами заговорил.

– Люди хаоса мы, вот что. Бабка моя предсказывала: в следующем веке в мире воцарится хаос, – Мещерский сел на траву. – Не бедлам, нет, а некая упорядоченная бессмыслица.

Кравченко хлопнул приятеля по плечу:

– Выше нос, философ. Ты вот что мне лучше скажи: а что ты почувствовал во время нынешней семейной баталии?

– Они вроде бы жалели Корсакова.

– Вроде бы… Так. А еще?

– В комнате было душно.

– Так, – Кравченко снова кивнул. – А еще?

– Не знаю, но… – Мещерский запнулся. – Мне показалось… вернее, у меня возникло такое чувство, и я вдруг подумал – это общее, часть единого целого, что ли…

– Покороче и пояснее.

– Мне показалось: все мы ждем, кто станет следующим кандидатом на тот свет.

– По твоей любимой логике вещей, если все дело только в наследстве, следующей жертвой окажется Зверева.

– Я этого не сказал. И потом, разве ОН станет так рисковать? Торопливость в таком виде – это ж прямая дорога на нары.

– Ну, кто-то должен поторопиться, а то вдова возьмет и снова выскочит замуж, – хмыкнул Кравченко. – Любовничек-то вроде снова в чести.

– Нет, это не то, – Мещерский покачал головой. – Между Корсаковым и Зверевой уже… в общем, они… Думаю, мы ошибаемся. Там уже погасшие угли, одна зола. И потом, ты серьезно думаешь, что кому-то придет в голову снова влюбиться в такого вот истерика?

– У человека семья погибла, – Кравченко вздохнул. – И опять же по твоей логике вещей, мы должны стать к Корсакову более милосердными, что ли…

– Если он убил Сопрано из ревности с корыстью, Звереву ему убивать просто смысла нет. И кого-то другого тоже. Зачем? А ОНИ ЖДУТ. Понимаешь? И я тоже начал ждать, – Мещерский помрачнел. – Это как групповой психоз. В этом доме действительно новая гроза собирается.

– Мне это же Алиса сегодня говорила. Вредная она барышня для нас, Серега. Но выходит, тоже шестое чувство в ней шевелится, а может, прикидывается она. – Кравченко потер лицо ладонью. – Действительно хаос грядет полнейший.

– А мы никаких мер с тобой не принимаем к защите…

– Кого? Ты мне имя назови, кого ты защищать рвешься. ЕЕ? Одну? – И Вадим с досадой отвернулся. – А может, мы все и накручиваем, – сам себя успокаивал Кравченко, – и ничегошеньки тут больше не случится. И психа нашего с топором Сидоров один на один в честном бою возьмет.

Мещерский не отвечал. Что толку злиться на Вадькины подначки? Он посмотрел на оранжевое солнце, клонившееся к закату – в тихие прозрачные воды озера. Вот и четвертый день позади, а ничего не сделано. И ясности никакой. Солнце в тучах тонет – к перемене погоды. Сентябрь, сентябрь… Скоро здесь дожди начнутся, потом и снег – север все-таки. Комплексную экспертизу когда-нибудь да проведут, с похоронами определятся, засыплют Сопрано землей пополам с песком, набросают на могилку цветов и… все уедут из этого дома. И тайна так и останется тайной.

– Мы тут всего четыре дня, – донесся точно издалека голос Кравченко. – А тут столько уже всего случилось, что по твоей, Серж, логике нам всем нужен ха-а-роший тайм-аут.

Но тайм-аута взять не пришлось. Напротив, лавина последующих событий обрушилась на дом у озера с такой стремительностью, что некоторые из его обитателей стали всерьез помышлять о бегстве из этого проклятого, как они говорили, места. Но все это случилось ПОЗЖЕ. А пока…

Первым сигналом надвигающегося кровавого хаоса стали прогремевшие один за другим в ночи два выстрела.

А началось все около половины одиннадцатого. До этого без малого час, сразу после ужина, приятели провели на террасе в обществе Марины Ивановны. По ее настоятельной просьбе Мещерский рассказал все, чему стал свидетелем в паспортном столе и на обратном пути. От комментариев удерживался. Зверева тоже не задала ни единого вопроса. Когда Мещерской кончил, сказала всего одно слово:

– Спасибо.

И поднялась.

Они тоже поднялись.

– Если вас не затруднит, попозже посмотрите, как он там, – певица прятала глаза.

– Корсаков спит. Он пьян, – ответил Кравченко.

– Все равно. Посмотрите. Попозже… я волнуюсь за него. Он так переживает. – Она направилась к лестнице. – Надо воздухом перед сном подышать.

– Разрешите вас проводить? – Кравченко двинулся следом.

– Я хотела бы побыть одна. Я только до озера и обратно.

– Марина Ивановна, но уже слишком поздно. И потом, мы отвечаем в какой-то мере за вашу безопасность. Это наша работа.

– Простите, но я хочу побыть одна. – Зверева улыбнулась. – И пожалуйста, не ходите за мной инкогнито, как охранники за Сталиным. Даже его это выводило из себя.

– Раз вы не позволяете, мы не сделаем ничего против вашей воли.

– Спасибо, я и не сомневалась.

Когда она вышла, Мещерский шепнул:

– Тайное сопровождение клиента – это мысль. За Хозяином Берия по-пластунски ползал на Ближней Даче. Рискнем и мы, а, терминатор?

Кравченко плюхнулся в кресло и вытянул ноги.

Около четверти одиннадцатого он постучался в комнату Корсакова, находившуюся в том же крыле, что и терраса, по соседству с комнатами Новлянского, Зверева и Шипова-младшего. Алиса обитала в мезонине с балкончиком, выходившем на скат черепичной крыши. Напротив ее дверей находилась ванная, прачечная и комната Александры Порфирьевны.

• Предыдущая
• 52/107
• Следующая