Сон над бездной - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 37

• Предыдущая
• 37/66
• Следующая

Вот опять. Что это? Соснора говорил про него: «ни жiв ни мэртв». Что это значит – непонятно. Вурдалак, ходячий мертвец, чудовище? А массажистка рассказывала – это уже в следующий их приезд сюда – тоже всякие небылицы. Мол, птиц распотрошенных находят вокруг замка и до сих пор.

Вздор, вздор! Эту молодую массажистку потом с треском выгнали. Они тут вконец одичали, эти местные. Окосели от пьянства и плетут разную чушь. А все с детства ведь закладывается. Вот их с Олесей совсем не так воспитывали. Ну, в Советском Союзе воспитание совершенно другое было…

Черт! А что там болтала эта ненормальная? Она ведь еще что-то там рассказывала. Говорила, что его видели. Люди иногда с ним сталкивались. Мало кто выжил после такой встречи. Один мужик, который потом спятил. Его в сумасшедший дом якобы свезли. И еще один… Господи, они же тогда с Олесей поехали смотреть этого свидетеля, второго очевидца. Делать было нечего, скука в замке была смертная, они сели в машину и поехали в село Подгорян. Она даже сейчас адрес помнила – улица Ивана Франко. Что их тогда ужасно поразило: в солнечный весенний день – это было в апреле – все окна в доме были закрыты крепкими ставнями, окованными стальными полосами. Они постучали в калитку, залаяли собаки – злые, огромные. И им открыл мужик – не старый еще, но совершенно седой. Он был пьян. Олеся спросила его, пообещала денег за рассказ. Но он молча захлопнул калитку перед самым их носом.

А старуха в хате напротив, ведьма-одуванчик, – что она там им плела? Что-то про лунную ночь… Мол, выглядывать в лунную ночь в окошко опасно. Неизвестно, что на тебя глянет с той стороны, из темноты. «Щеки червивые, червями до кости изглоданы, клыки волчьи, глаза – как уголья горят, – так она бормотала, – и взгляд-то совсем не здешний, здешние, живые, крещеные, так не глядят».

Вздор. Пусть все это плетут туристам на фестивале, что вот-вот начнется здесь. А тут, на галерее, никого нет. Тут просто очень темно. Электричество погасло. И потом, он … этот самый, кто жил здесь полвека назад… он же был просто ребенок. Мальчишка, сопляк. Да, он совершил убийства, потому что был ненормальным. Но на этом все и закончилось. Он пропал. Сгинул во время войны. Сдох. Он сдох. Он не мог ни во что такое превратиться. Потому что такого быть просто не может. И ей, учившейся когда-то в университете, даже думать о подобных вещах не…

В темноте явственно послышался шорох. Злата придушенно вскрикнула и опрометью бросилась по галерее к лестнице. На ступеньках она споткнулась так, что едва ногу не сломала. Рванула первую попавшуюся дверь – снова коридор, на этот раз ярко освещенный. Надо сказать Лесюку, пусть электрикам шею намылит. А то что же получается, столько денег вкладывается, а лампочки не горят. А эта кромешная темнота пугает. До сердечного приступа пугает. До икоты. Боже, какой вздор…

На цыпочках она подкралась к двери спальни Богдана. Тихонько приоткрыла. Хотела было скользнуть внутрь и…

Стоны, вздохи. В свете итальянского ночника в глубине спальни на постели два обнаженных сплетенных тела. Богдан был не один. Злата увидела рядом с ним Машу Шерлинг. Увидела скомканные синие шелковые простыни. Подушки, разбросанные по ковру.

Она прислонилась к косяку. Ее опередили. Она мгновенно позабыла про все свои страхи – ее опередили! Пока она, как последняя дура, ждала его, пока тряслась от страха там, на галерее, вспоминая разную ересь, боясь сделать лишний шаг, они здесь трахались, обнимались. Эта девка… Шлюха грязная, гадина. Скрипачка! У нее мать погибла, а она кувыркается с чужими любовниками в постели. Или это у них, у современных молодых, продвинутых, способ такой забыться, оторваться от всего? Лучше бы траву курили или кололись, подонки. А он-то, он-то, Богдан, хорош. И правда мерзавец. В такой день затащить девчонку к себе в постель… Мать умерла, еще в морге, не похоронена, а он с дочерью трахается как ни в чем не бывало… Убить, убить подлеца!

«Пойти разбудить ее отца, Пашку-адвоката, носом его ткнуть – пусть полюбуется». Злата решительно повернула в сторону комнаты Павла Шерлинга. Но потом остановилась. Почувствовала, что вот-вот разревется. От обиды, от ревности, от уязвленного самолюбия. Она быстро пошла к себе – снова по той же темной галерее. Уже не думая ни о чем, ничего не вспоминая. Страх вытеснили обида и гнев. Злата задыхалась – ей, прекрасной, оскорбленной изменой, сейчас сам черт был не брат.

Миновав галерею, она оглянулась через плечо. И вдруг снова померещилось – может, это просто луна вышла из-за туч, заиграли ее блики или свет фонаря отразился – там, в темном углу, сверкнули как угли… И тень – бесформенный сгусток мрака отделился от темноты.

Злата влетела в освещенный коридор. Добежала до своей спальни. Захлопнула за собой дверь. Повернула в замке ключ. Подергала судорожно дверь. Повернула ключ еще раз – два оборота, иллюзия защиты.

А наутро все было окутано туманом. Вадим Кравченко проснулся, глянул в окно и не увидел ничего, кроме серой мглы. В горах по утрам туманы не редкость. Удивляться такому явлению природы не следовало, надо было просто примириться, что вот смотришь на пейзаж, а никакого пейзажа-то и нет. И только звуки доносятся из тумана – просто лавина самых разных звуков (и это по сравнению с ночной тишиной, немотой!): шум автомобильных двигателей, стук, словно где-то там, внизу, под стенами замка, что-то в спешке сбивают, сколачивают (не виселицы ли и эшафоты, как в старые времена?), грохот, как будто сгружают на землю что-то тяжелое, громоздкое.

Подстегиваемый любопытством, Кравченко натянул спортивный костюм и спустился во двор замка. Как раз настало время для традиционной утренней пробежки. В каменном колодце двора туман был еще гуще. Кравченко неторопливой трусцой обогнул «дом варты» (ничего, кроме его стены, не было видно). Звуки внешнего мира там, внизу под стенами, так и оставались пока загадкой. К ним внезапно прибавился новый – рев мотоцикла. Он донесся со стороны южной стены. Затих. А потом возник снова, но уже вдали и с другой стороны. Кравченко прикинул – если это был Богдан Лесюк, он выехал из замка и поехал по старой дороге, развернулся и… Возможно, вернулся к замку по просеке, проложенной в лесу. Ее хорошо видно со смотровой площадки. Вдоль этой просеки тянется линия электропередачи, вышки глядят в затылок друг другу как солдаты. Кто-то из охранников, помнится, говорил, что дорога по просеке ведет в долину к церкви и бывшему дому священника. «Не к тому ли самому дому, – подумал Кравченко, – про который упоминал Гиз, рассказывая о тех, старых убийствах?»

Старые убийства, новое убийство… Какое дурацкое, нелепое словосочетание. Внезапно Кравченко остановился. Он был в саду замка. Ствол липы, скамья – дальше облако тумана. Там должен быть выход на смотровую площадку, Лесюк распорядился поставить там новую надежную загородку, но сейчас и ее не видно. Ни черта не видно в этом горном, пролитом с небес молоке…

Из тумана тихо выплыла фигура. Это было так неожиданно, что Кравченко – человек неробкий и решительный – невольно вздрогнул. Шагнул за ствол липы. Кто бы это ни был… в такой час… в этом чертовом тумане…

Мимо медленно прошествовал Петр Петрович Шагарин. Он по-прежнему был в том же самом халате – черном в желтую полоску. Походка его была неровной, однако ступал он довольно уверенно. Прошел мимо и словно растворился. Исчез.

Кравченко вышел из своего укрытия. Итак… Восставший от летаргического сна восстанавливает силы прямо на глазах. Гуляет спозаранку в гордом одиночестве. Без жены, без сиделки. В тумане. На том самом месте, где только вчера утром было совершено убийство.

– Собственно, если рассудить здраво, нас с тобой все это не должно касаться, – заметил Сергей Мещерский, успевший уже проснуться, принять душ и побриться, когда Кравченко, вернувшись, рассказал ему о нечаянной встрече в саду. – Кто мы здесь такие? Мы не сыщики, роль детективов нам никто не поручал. Этот бродит в тумане, другой сел на мотоцикл и поехал по какой-то там лесной дороге… Что толку от всех этих наших наблюдений-соображений? Кто их будет слушать? Мы вон Шерлингу сказали про убийство его жены, а они с Лесюком буквально рот нам заткнули. Молчите, не ваше, мол, собачье дело. Вадик, неужели они так все и замнут, сделают вид, что это несчастный случай или самоубийство?

• Предыдущая
• 37/66
• Следующая