Родео для прекрасных дам - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 55

• Предыдущая
• 55/70
• Следующая

Марьяна посмотрела вверх. Они шли по больничному коридору.

– Пока горизонт чист, – сказала она.

Орест Григорьевич провел скверную ночь. И сном это не было, и бодрствованием – так, муть лихорадочная, туманная злая бессонница, мысли, грызущие усталый мозг, как докучные мыши, – о прошлом все, о прошлом.

Впервые Орест Григорьевич чувствовал себя дома, где все принадлежало ему и было так знакомо и привычно, как вор. Украсть бы нечто – самое главное, да не под силу. И такая тоска на сердце…

Завтракал он в одиночестве. Нателла Георгиевна из своей спальни не вышла. И он был ей за это даже благодарен. Возился на просторной, европейски оборудованной кухне сам, как умел. Сварил два яйца. Ошпарился горячим паром. Выпил кофе.

Выезжая за ворота на машине, он словно заново разглядывал свой дом. Красный кирпич, толстые стены. Светлые большие окна, второй этаж, солнечные террасы. Сколько денег было во все это вложено. Стройка стоила нервов. И вообще было жаль трудов и потраченного времени, но сейчас, утром, когда тяжкое объяснение с женой было уже позади, Орест Григорьевич уже ни на йоту не усомнился в том, что сказал ей по поводу этого дома. В конце концов, это всего только дом в поселке «Радуга». Будут в его жизни и другие дома, другие поселки, благо деньги на это у него есть.

Об Алине он думал сейчас с какой-то болезненной нежностью. После разрыва с женой у него ведь ближе Алины никого больше не было. Он простил ей вчерашнюю их невстречу. Мало ли как могли сложиться обстоятельства? Девочка совсем молодая, молодости свойственно легкомыслие. Подруги, тусовки – все это могло отвлечь и отвлекло. Ничего, это совсем не страшно.

Орест Григорьевич прямо из машины собрался позвонить Алине, достал уже телефон и набрал номер и вдруг увидел ее на обочине. Алина шагала по дороге, ведущей из «Радуги», к автобусной остановке. Она была в джинсовой куртке и смешных, на взгляд Ореста Григорьевича, цветастых брючках с болтающимися завязками. За плечами ее был рюкзак. Светлые волосы трепал ветер.

– Алина!

Он резко нажал на тормоз. Выскочил из машины. Подбежал к ней резво, как мальчик.

– Алиночка, почему ты здесь? Ты что, из дома? Где ты была вчера, я весь вечер ждал тебя.

– Я с мамой была. Здесь, – Алина смотрела на него исподлобья. – Пусти, мне идти надо, скоро автобус.

– Какой автобус? О чем ты? – Орест Григорьевич почувствовал странную растерянность. Алина не обрадовалась ему. И была какая-то… неузнаваемая! – Садись. Мы… Я должен тебе сказать что-то очень важное. Я сделал то, что давно собирался. Это решительный шаг, бесповоротный, – от волнения он изъяснялся путано и витиевато. – И теперь мы с тобой должны вместе обо всем серьезно по…

– Знаешь что, – Алина отступила от него на шаг, высвободила руку из его руки. – Знаешь что… Не надо ничего.

– То есть как? Что не надо?

– Ничего. Вообще. Я тоже должна тебе кое-что сказать. Мы не будем больше с тобой встречаться.

– Ты что это – всерьез? – Орест Григорьевич подумал, что ослышался.

– Я матери обещала, – голос Алины был скучным. – Она откуда-то узнала про нас. Она просила меня, плакала. Сказала – это извращение, это…

– Она… она тревожится за твое будущее, понимаешь? – Орест Григорьевич сбоку заглянул в глаза Алины. – Она мать, и, конечно, она волнуется… Но ей не надо беспокоиться… Мы поженимся, Алина. Завтра же, ты слышишь?

– Она сказала – милиция подозревает тебя в убийстве отца, – голос Алины дрогнул, – тебя ведь вызывали.

– Меня вызывали… Конечно, меня вызывали… как свидетеля… Алина, как ты можешь? Как она может – твоя мать?! Вы что?

– Но ты же получил фирму. Ты теперь всему хозяин, – сказала Алина. – Мама говорит – убивает всегда тот, кому это больше всего выгодно.

– И ты ей поверила? Алина, не отворачивайся! – Орест Григорьевич схватил девушку за плечи и развернул к себе.

Странное, наверное, зрелище представляли они на пустынной дороге: криво, спешно припаркованная серебристая «Тойота», мигающая аварийной сигнализацией, и они – друг против друга. Проезжавший мимо на «Газели» шофер смотрел на них с нескрываемым удивлением.

– Пусти меня. Убери руки, – Алина произнесла это еле слышно. – Я ничего не знаю. Ничему я не верю. Но я обещала матери. Она плакала, на колени встала, и я… – Алина глянула на Ореста Григорьевича. – Я ей слово дала.

– А как же мы… наша любовь? – Орест Григорьевич сам почувствовал, что спросил глупость.

– Не знаю, – Алина пожала плечами. – Все равно когда-нибудь это закончилось бы. Ты женат, а я… Знаешь, девчонки говорили – в сексе надо с опытным начинать. Со взрослым мужиком, с женатым. Они говорили – такой сразу, с хода без раскачки все даст почувствовать. Самый кайф, – она смотрела на него с вызовом. – А потом уж можно и на какого-нибудь ровесника запасть. Не будешь чувствовать себя дурой.

– Дурой? – переспросил Орест Григорьевич. – Что ты несешь?

– Отпусти меня!

– Ты… Алина, послушай меня, выслушай!

– Пусти. Все кончено.

– Ты не знаешь, что я сделал ради тебя. На что пошел ради нас с тобой!

Алина посмотрела на него пытливо, по-взрослому. Повернулась и зашагала прочь. Орест Григорьевич догнал ее. Она снова вырвалась. Он снова догнал:

– Не уходи… Ну, пожалуйста… не бросай меня, Алина!

В самый патетический момент иной раз приходит на память какая-нибудь ерунда. Шаблон, заезженный штамп. Отчего? Почему? Мозг, что ли, так устроен? Олег Григорьевич схватил Алину за руку, рванул к себе. А перед глазами – точно петарда ухнула: сцена из «Бесприданницы» – «Так не доставайся же ты никому!». И пистолет вдруг привиделся – длинный такой, нелепый. Выстрел. Эхо. Жалобный женский крик.

Вечером Нателла Георгиевна встретилась с Зинаидой Александровной и Светланой Петровной в Москве на Тверской. На Тверской ничего не менялось годами – яркие огни рекламы, шум, людской поток, как лента, вливающийся в черный зев метро.

Они решили не сидеть этот вечер дома. Хороший был вечер, теплый, даже немного душный в преддверии наступающей летней жары. Зинаида Александровна предложила подругам на выбор – Большой театр: балет «Жизель», концерт Киркорова и концерт Погудина в Зале Чайковского. Вековечную «Жизель» подруги отвергли и остановились на Погудине. Билетов, естественно, никаких не было и в помине, решено было купить у перекупщиков с переплатой, благо перед началом концерта это совсем не сложно.

Купили. Места оказались приличные.

Светлана Петровна, по-вдовьему, была в черном костюме, но надела на себя почти все бриллианты, которые достались ей от матери и которые в оные годы покупал ей Авдюков.

Зинаида Александровна была в блузке и элегантных модных брюках. За суетой она не успела сделать в салоне красоты прическу: просто гладко зачесала волосы и собрала их на затылке заколкой.

Нателла Георгиевна была очень бледна, но держалась молодцом. Оделась она по уже укоренившейся привычке очень ярко и очень стильно. На нее обращали внимание.

Начало концерта немного задерживалось. Зинаида Александровна разглядывала до отказа заполненный зал.

– Надо же, – хмыкнула она.

– Что? – спросила Светлана Петровна.

– Опять одно бабье, – Зинаида Александровна покачала головой. – Просто наказанье.

Перед ними, за ними, слева, справа, наверху на балконе сидели зрители. Зрительницы. Женские головки были похожи на капустные кочаны на грядках. И все это скопище, все это царство – дамское счастье, женская доля, святое начало – все это копошилось, светилось, переливалось разноцветными красками, шушукалось, переговаривалось, шуршало обертками от шоколада, обмахивалось программками и самыми настоящими веерами, восхищалось, предвкушало, на время забывая обо всем на свете, кроме себя. Зрелище это было – такое зрелище в духоте переполненного зала, в смеси ароматов «Кензо» и «Живанши»! Искрящийся коктейль одиночества и безупречного маникюра, затянутых новыми бюстгальтерами бюстов, наскоро залеченного варикоза и опущений матки, высоких каблуков и несрезанных мозолей, алмазных серег, черных чулок, театральных сумочек, расшитых стразами, перламутровой пудры, словно пеплом, покрывающей лица, губы, сердца – источники тайных желаний.

• Предыдущая
• 55/70
• Следующая