Рейтинг темного божества - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 42

• Предыдущая
• 42/77
• Следующая

– Я звонил в Париж Петьке Кабишу, – ответил Мещерский, – и послал ему отсканированный снимок по электронной почте.

Катя покачала головой – звонил в Париж. Как все это просто у Сереги! Про Кабиша она слышала не раз – его предки со времен революции жили во Франции. Он работал в Фонде русского зарубежья, издавал сборник по истории Белого движения. «Там же на фотографии – офицеры, поэтому Серега и начал с него наводить справки, этот Петя парижский – настоящая ходячая энциклопедия», – подумала она.

– Петюн прямо в осадок упал, как снимок увидел, – Мещерский подлил в их бокалы вина. – Звонил, интересовался, где я его раздобыл.

– И что дальше? – спросила Катя.

– А ничего, – Мещерский вздохнул, – или почти ничего. Я-то надеялся, что он мне сразу даст полный отчет, кто есть кто на фото, а он смог точно назвать мне лишь двоих. Некоего барона Шиллинга – это тот, что в белой черкеске и папахе на снимке, и Викентия Мамонова.

– Мамонова? – переспросила Катя.

– Кабиш справился в русском военном архиве – барон Шиллинг был убит в августе двадцатого года в Крыму. Значит, снимок был сделан до этого времени. Викентий Мамонов, по данным архива, в Первую мировую служил в Персидской казачьей Его величества Шаха бригаде. Было тогда такое войсковое подразделение на Кавказском фронте. В девятнадцатом-двадцатом он был в Добровольческой армии, служил начальником личного конвоя командира Таманской дивизии генерала Безкровного. Когда того убили красные, Врангель взял его свой штаб. После сдачи Крыма он эмигрировал во Францию.

– А этот твой Петя не знает, кем мог быть тот жуткий мертвец на столе? – спросила Анфиса.

– Этого он, к сожалению, не знает. Не знает он и человека в черной маске, сидящего среди офицеров. Но он рассказал мне вот что. – Мещерский помолчал секунду. – Про Викентия Мамонова – как тот погиб в сорок первом.

– Погиб? – про Мамонова Катя слушала очень внимательно. Эта фамилия… Эта старая дворянская фамилия… Знаковая фамилия?

– Во время оккупации Парижа он вдруг вроде бы без всякой причины был арестован гестапо. Его страшно пытали. И он умер от пыток в тюрьме.

– Он что, был в Сопротивлении?

– Ни в каком он Сопротивлении не был. В том-то все и дело. Петя Кабиш говорит – он был вообще странной, одиозной фигурой в эмигрантских кругах. Его чурались, с ним не очень-то общались. Одни утверждали, что от перенесенных в гражданскую лишений он тронулся умом. Другие подозревали его в связях с польской, румынской разведками и с ЧК – якобы он торговал информацией направо и налево. Вроде бы он постоянно изыскивал пути для нелегального вояжа в СССР. А уже после Второй мировой войны в Париже в среде эмиграции ходили упорные слухи о том, что его арест и пытки были как-то связаны с доносом, полученным гестапо, о том, что Мамонов в свое время встречался с Алистером Кроули, когда тот приезжал в начале тридцатых в Париж.

– Кроули – это ведь какой-то черный маг? – спросила Катя. – Что-то я читала… А что, он действительно – реальная фигура?

– Очень даже реальная, – Мещерский вздохнул. – Вот только что могло быть общего у него с бывшим адъютантом генерала Безкровного? И что могло так заинтересовать гестапо?

– Наверное, мы так никогда этого и не узнаем, да? – Катя внимательно наблюдала за Мещерским: или он говорит не все, или же…

– Петя по доброте душевной подкинул мне одну небольшую идейку. В Прагу из Вены на эти выходные приезжает Владимир Всеволодович Головин – сын графа Головина, знаменитого историографа русского зарубежья. Петя обещал ему позвонить – он сам чрезвычайно заинтригован. Я вот что подумал – мне по делам турфирмы тоже надо смотаться в Прагу на пару деньков Я планировал ехать позже, но теперь, раз уж такое дело, могу поехать сейчас.

– А сколько лет сыну графа? – спросила Катя.

– Восемьдесят семь.

– И ты думаешь, старичок что-то еще …

– Зачем он едет в Прагу из Вены? – усмехнулся Мещерский. – Петя сказал по секрету: туда из Америки вместе с дочерью и внуками прилетает его дама сердца. Ей восемьдесят два, она всегда была замужем, но у них был роман. И он продолжается до сегодняшнего дня. Вот вам и старикан… Нет, Катя, это такие могикане – несгибаемые.

– А чем он может нам-то помочь?

– Ну, учитывая сферу его научных интересов… Видишь ли, он, как и его отец, всю жизнь изучал историю революции и зарубежья, только в большей степени интересовался тайной, так сказать неофициальной ее стороной – слухами, версиями тех или иных событий.

– Масонами небось, – фыркнула Анфиса.

– И масонами, конечно, но… Все, что происходило при Врангеле в Крыму, он знает досконально. И не по книгам, а из первоисточников – от собственного отца, от людей, которые принимали личное участие во многих событиях.

– И ты правда поедешь в Прагу? – недоверчиво спросила Катя.

Мещерский вздохнул. Подлил им еще вина.

– Вадик звонил, – пробормотал он смущенно, – беспокоится за тебя очень. Я сказал, что… что, в общем, все у тебя нормально.

– Скорей бы уж он возвращался, – Катя сжала хрупкую ножку бокала. – И надо же было случиться такому, когда его нет со мной!

Произошло все опять же просто.

– Катя, у нас все готово к небольшому эксперименту в этой чертовой бане в Скарятине, – буднично объявил Никита Колосов на следующее утро. – Ты с нами – нет?

У подъезда главка ждал микроавтобус. Почти все места в нем уже были заняты. Вместе с оперативниками в Скарятино ехали следователь прокуратуры и оператор телегруппы Марголин – эксперимент должны были записать на видео.

– Никита, а почему с тобой уйма народа? – шепотом спросила Катя.

– Надо, чтобы обязательно было больше шести человек, – ответ прозвучал туманно.

Дорогой она чутко прислушивалась к общему разговору, надеясь уловить суть будущего следственно-оперативного действа. Но следователем прокуратуры и Колосовым горячо обсуждались совершенно другие дела – результаты баллистической экспертизы пуль, извлеченных из тел братьев Поповых. Колосов говорил, что по их самолету стреляли из винтовки отечественного производства – и, скорее всего, с оптическим прицелом.

Долго ли коротко ли – наконец-то добрались до Скарятино. И Катя снова увидела старые заводские корпуса, чахлое игорное заведение, шоссе, милицейские машины, флигелек сауны и ларек через дорогу. Пока снимали пломбу и открывали двери сауны, Колосов подошел к ларьку и поздоровался с молоденькой продавщицей, как со старой знакомой. Катя поняла, что это и есть та самая Галя Мизулина – важный свидетель.

– Вы опять к нам? – спросила она.

– А ты опять у прилавка? – усмехнулся Колосов. – Твоя смена?

– Моя. Я теперь только днем здесь.

– А что так?

– Страшно ночью. И мать моя боится, – Мизулина выглядывала из окошка ларька, как белка из дупла. – Брат за нас отдувается. Но и ему, хоть и не признается, тут ночью – в лом.

– Чего страшно-то? – спросил Колосов. – Кого, Галя? Может, ты опять кого-нибудь видела? Кто-то был здесь?

Мизулина нырнула обратно в ларек.

– Смеяться надо мной будете, – донеслось оттуда. – Дура, скажете, ненормальная… А я видела. Точнее не видела, а… вроде слышала. Будто машина проехала, я смотрю – никого. Вроде шаги по ступенькам – туп, туп в темноте – отчетливо так. Посмотрела на ту сторону – опять никого. Над входом в баню эту проклятую – лампочка горит. Свет, паразит, так и мигает. Никого у дверей-то – а шаги слышны… Так испугалась, что вон к ребятам в игровуху постучалась. С тех пор больше по ночам не торгую.

– Это сон тебе такой приснился.

– Какой сон? Я не сплю – кассу караулю, клиентов из проезжающих жду. Ни в жизнь ночью тут торговать больше не буду – так своим и сказала. Они ведь это, говорят, привычку такую имеют – являться…

– Кто? – хмыкнул Колосов.

– Висельники.

На такой вот ноте и начался этот следственный эксперимент.

• Предыдущая
• 42/77
• Следующая