На рандеву с тенью - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 22

• Предыдущая
• 22/70
• Следующая

Катя и Варвара в один голос ответили «нет».

– Туда туристов раньше возили, очень популярно было. И все там внутри оборудовали: маршруты, электричество, подсветка. Но и там каждый гид обязательно рассказал бы вам историю о местных духах, привидениях. О святом отшельнике, о замурованных в горе влюбленных, которые до сих пор не находят покоя.

– А в Саблинских катакомбах рассказывают о Белом Дьяволе, – сказала Майя.

И до Кати дошло: они присутствуют на классическом вечере отдыха и сказок под названием БАЙКИ У КОСТРА.

– Саблинские катакомбы, где же это? – поинтересовалась Краснова.

– Под Питером у нас, мы там стажируемся каждый год. А про Белого Дьявола говорят, что встреча с ним под землей к неминуемому обвалу и затоплению шахты. И перед тем, как идти вниз, надо ему жертву принести – оставить на камне хлеб, сигареты, водку, если есть, или значок. Значки он очень уважает, коллекционирует, наверное. – Майя фыркнула.

– Но ты ведь сама, сама ему пачку сигарет на камень однажды положила, – усмехнулась Женя. – Я видела.

– Господи боже, девки, да это ж традиция! Ну, это как бросить монетку в фонтан, чтобы вернуться в город на следующий год, – Майя всплеснула руками. – Ну скажите, что дурного в том, чтобы свято соблюсти традицию?

– Порой это не только традиция.

– А какой он – Белый Дьявол?

Они произнесли это в один голос: Гордеева и Катя. Но Катин вопрос прозвучал громче.

– Белый весь, белый, в саван закутан призрак ужасный, с глазами как плошки, горящими во тьме. С клыками и когтями, завывающий, рычащий. Кровожадное чудовище, – просвистела Женя.

– Знаете, девочки, что там, под землей, самое страшное? – спросила вдруг Катю Гордеева. – Темнота. Даже когда у тебя надежный, мощный источник света, она… Ну, когда в двух шагах от тебя ни зги не видно, когда на стенах колышутся тени от твоей лампы, поневоле в голову лезет разная чушь.

– А у меня там трижды без видимой причины гас свет, – сказал громко Швед.

– Где там? – спросила Краснова.

– В камере Царицы. Сначала погасла карбидная лампа. Новая, исправная, которую я осматривал как раз перед спуском. Я зажег карманный фонарь, через две минуты погас и он, хотя батарейки были новые. Я зажег спичку, погасла и она. Я остался один в темноте. Мне потребовалось три дня, чтобы вслепую выбраться наружу.

– Из Съян? – Катя невольно похолодела. – Значит, и вы, проводник, там однажды заблудились?

– Если б я там заблудился, наружу бы не вышел. Направление я не терял. Инстинкт подводника, – Швед невесело усмехнулся. – Но у меня без видимой причины три раза гас свет. На одном и том же месте. Возле ее камеры.

– На вашем месте я бы ни за что больше в катакомбы не пошла, – Краснова испуганно смотрела на Шведа. – Значит, вы там остались без света? Один?

– Один.

– А зачем вы туда пошли один?

– Да потому что идиот. Из любопытства.

– Павел… Вас Павел зовут? – спросила Краснова, и он кивнул. – Расскажите, пожалуйста, что это за Царица… Я здесь живу, но никогда…

– Где живешь? – быстро спросил Швед.

– На проспекте Космонавтов, новые дома знаете? Но я никогда ничего раньше не слышала о призраках Съян.

– Потому что это тебя не касалось. Потому и не слышала. Тебя-то как зовут?

– Варвара, Варя.

– Расскажите, Павел, – попросила и Катя.

– Лучше я расскажу, – сказала Женя. – А то он заведет сейчас свою шарманку. До утра не закончит. А я коротко, конспективно. Значит, так: камень здесь добывали чуть ли не со времен Ивана Калиты, нарыли ходов, шахт, штолен под землей. Говорят, даже проложили подземный ход из городища Спас-Испольска до самой реки и дальше под дном на тот берег, в деревню Кисели. Якобы для того жители это сделали, чтобы во время татарских набегов спасаться. Так вот, при Грозном во время набега на Москву один большой татарский отряд прошел с юга, взял Спас-Испольск приступом, городище сжег, разграбил окрестные села. И хотел двинуться дальше. Но тут начались сильные дожди, и река разлилась, затопив луга. И орда застряла в здешних краях. И вот хан, возглавлявший отряд…

– Темир-Кутлуй. В нашем краеведческом музее я спрашивал, мне сказали, что так его звали, – вмешался Швед.

– И вот хан с таким именем впал в хандру по причине дождя и бездействия. Делать ему было абсолютно нечего, только развлекаться с гаремом. И когда он перетрахал всех своих жен и наложниц, то положил глаз на свою старшую сестру. – Женя подбросила в костер хвороста. – Ну, мол, люблю, не могу, умираю и все такое. Сестра была ему ровня, из рода самого Чингисхана, да к тому же был у нее уже жених – тоже хан из Золотой Орды, к нему, кстати, ее и везли. Она должна была стать ему главной женой и царицей. Братец после ее категорического «нет» впал в пьяное буйство и публично на пиру сестру изнасиловал. Она была в ярости. Когда ее отпустили стражники, которые ее держали, она бросилась на брата с ножом и ранила его. Он думал, смертельно, кровь текла рекой, и он перепугался, что ему конец. Закричал, что пусть она не радуется, потому что не доедет до Золотой Орды, а умрет раньше его. И ее казнили у него на глазах.

– С живой содрали кожу, – деловито уточнил Швед.

– Да. Но перед смертью она прокляла брата и весь мужской род и обещала мстить из гроба. Тогда тело ее, без кожи, окровавленное, забросили в здешние каменоломни. Хан-насильник вроде бы начал оправляться от раны, скомандовал орде трогаться в поход на Москву, но наутро его нашли в шатре мертвым. Все кругом было в крови – подушки, ковры. С него же была словно чулок содрана кожа. Орда в испуге снялась с места и повернула назад в степь. А в здешних местах в подземелье с тех пор бродит призрак женщины с содранной кожей, которая кричит жутким голосом. И говорят, что встреча с ней там, внизу, влечет мучительную смерть.

– А как звали татарскую княжну? – спросила Катя.

– Луноликая, – ответил Швед. – Но иногда ее зовут Царица. Кстати, легенда эта здесь ходит давным-давно. Там, внизу, есть подземная камера, а посреди нее камень, грубо обтесанный под фигуру женщины. Вместо лица красной краской намалеван круг – намек на содранную кожу. В камеру ведет узкий коридор. Так вот там, наверху на камнях, копотью нарисовано множество крестов, причем самые старые выбиты на камне и по виду похожи на кресты староверов. Это те, кто спускался в Съяны за камнем, пытались таким способом запереть Луноликую в камере, чтобы она не нападала на них из тьмы.

– Вы так это говорите… серьезно. – Катя смотрела на Шведа.

– Между прочим, кресты я сам видел, своими глазами, прежде чем у меня свет погас, – ответил Швед.

– Ну вот ты там пробыл три дня. Разорвали там тебя черти на клочки? – спросила Майя. – А что лампа погасла и фонарь… Швед, ну что говорить. Положа руку-то на сердце – ты трезвый туда спускался, а?

– Если бы пьяный был, наверх бы не поднялся. А я вышел. А про свет я правду говорю: три раза без всякой причины. Раз – и погасло, словно задул кто. Помню, была кромешная темнота и вода где-то капала – кап, кап…

– Ну и нервы у тебя, естественно, сдали. – Майя встала и потянулась, как кошка.

Катя наблюдала за Гордеевой. Она почти не участвовала в разговоре. Слушала сказку о Луноликой, курила.

– Это не первый случай, когда здесь, в Съянах, люди пропадали, – не сдавался Швед, видимо, решив доконать гостей страшилками. – Мне дед рассказывал: и до войны такое случалось, и позже, в шестидесятых, семидесятых. Да когда я в третьем классе учился, у нас в доме был мужик, так он…

– Так ты сам говорил: по катакомбам всякая пьянь и бомжи табунами бродят, бутылки ищут, что туристы оставляют. И туристы тоже туда, как видишь, забредают, – возразила Майя. – Всякое с непрофессионалами может случиться, на то это и лабиринт.

Швед вяло кивнул, словно ему надоело и пугать, и препираться. Демонстративно зевнул. Где-то в роще совсем близко раздался громкий, заунывный и протяжный крик. И все невольно вздрогнули.

– Так воет Луноликая, когда выбирается из земли наружу и выходит на охоту. – Женя подняла голову, обратила лицо к яркому месяцу и вдруг издала протяжный волчий вой: – А-у-у!

• Предыдущая
• 22/70
• Следующая