Молчание сфинкса - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 6

• Предыдущая
• 6/113
• Следующая

За городом осенними глухими вечерами темно, ах, как же темно! Чуть свернете с магистрального шоссе направо или налево – и точно в чернила с головой нырнете. Впереди тусклая полоса света от фар вашей машины, а по сторонам только причудливые бесформенные тени. И хоть разорвись – не угадаешь, мимо чего проезжаешь: старой дачи, сельмага, куста бузины или притаившегося у дороги косматого чудища, стерегущего добычу.

Никита Колосов вроде бы внешне совсем никак не отреагировал на то, что Катя на обратном пути в Москву села в его «девятку», а не в машину пресс-центра. По крайней мере, изо всех сил старался держаться в рамках. Ехать вдвоем с места происшествия, а тем более ночью, было, конечно же, лучше, чем одному.

– Ой, Никита, как хорошо, что именно ты выехал. Ты знаешь, я никогда здесь прежде не была, – в машине Катя юлой вертелась на заднем сиденье, пытаясь пристроить мокрый зонт так, чтобы с него не капало ей на ноги. – Мы ведь тут с Марголиным совершенно случайно оказались. В Сотникове снимали материал о деле Вавилова. И тут вдруг сообщение – убийство. И, как назло, дождь зарядил. А я знала, что тебя здесь увижу. Жуткий случай, правда?

– Мы, Катя, только и видимся с тобой, когда кого-нибудь прикончат. Кстати, все хотел спросить тебя – как там твой муж поживает?

– Спасибо, очень хорошо.

– Спортом занимается? Не надорвался еще?

– Не надорвался, – кротко отвечала Катя. – Он у меня мальчик крепкий.

В свете фар перед машиной что-то вдруг выскочило как черт из табакерки – ошалелый заяц или кошка. Колосов резко крутанул руль, не сбавляя скорость. Он плавно нажимал на газ с каждым новым вопросом.

– Этот отец Дмитрий старенький совсем был, а я думала – молодой, – сказала Катя, явно стараясь перевести разговор ближе к теме. – Давно в области такого убийства не было. Надо же – священник. Если раскроете, то…

– Раскроем. Мы, знаешь, тоже не слабаки.

– Ой, Никита, – Катя вздохнула, – не хвались, любишь ты хвалиться. Что-то не понравилось мне сразу то, что мы увидели.

– Что ж там может понравиться? Труп, грязь, кровища?

– Мне не понравилось, что убит священник. И то, что его убийца не взял ничего из вещей, даже деньги не взял! Вы их там пересчитывали – сколько было?

– Сорок три тысячи рублей.

Катя помолчала, смотря в окно, – тьма, тьма кромешная. А ведь до Рязанки всего каких-то пятнадцать километров.

– Завтра сюда вернешься? – спросила она.

– Конечно, куда же я денусь?

– Если я с начальником договорюсь, можно и мне приехать?

– С каких это пор криминальный обозреватель пресс-службы спрашивает у розыска разрешения?

– С таких.

– Материал какой-то будет обязательно, но может так выйти, что не для прессы. Не боишься здесь со мной время зря потратить?

– Знаешь, Никита, я не помню случая, чтобы я зря тратила с тобой время. Значит, ты не против, чтобы я собирала материал по убийству священника?

– Нет. Лично я совсем не против.

– Ты только смотри, пожалуйста, на дорогу. Иначе мы врежемся.

– Не врежемся. Не бойся.

– Я не боюсь. А вон еще одно окно светится… Интересно, кто это не спит в такой час здесь? – сказала Катя. – Когда мы свернули с проселка, я тоже видела вдали освещенные окна. А вот дома так и не разглядела.

– Я тоже видел свет. Ты с такой тоской это говоришь, словно тут тундра. А здесь люди кругом живут.

– Просто их не видно, потому что фонари не горят. – Катя устало улыбнулась. – В этом что-то иррациональное есть, не находишь?

Колосов пожал плечами: иррационального он в этом ничего не находил. А про себя подумал: «Если и в следующий раз придется выезжать на происшествие в такую дождливую ночь, неплохо бы разжиться в отделе спецтехники прибором ночного видения. Всего и делов-то, как говорится».

Во тьме домов и людей не было видно, но они, конечно же, были. Если бы кто-то в этот поздний час шел по проселку от автобусной остановки, то увидел бы в ночи три ярко освещенных окна. Дома, в которых светились эти окна, располагались в разных сторонах, но не так уж и далеко друг от друга.

Один дом скрывался за высоким дощатым забором. Круглое окно-иллюминатор светилось на втором этаже, но кто не спал в этот час там, в доме, понять было нельзя – окно задернуто кремовыми шторами, непроницаемыми для любопытных глаз.

Дом этот, точнее благоустроенная дача, принадлежал хорошо известному и в Москве, и в Тутышах, и в Воздвиженском, и в Лесном (особенно в Лесном) доктору Михаилу Платоновичу Волкову.

Светилось окно и в кирпичном одноэтажном доме, лепившемся к ограде церкви мучеников Флора и Лавра. К дому этому подъехал на всех парах милицейский «газик», растревожив тьму сполохами своей синей мигалки. И сразу же в доме уже не в одном окне, а во всех шести вспыхнул свет, засуетились, заметались внутри люди. Тени заскользили по окнам. Послышался женский плач, захлопали двери, залаяла спросонья испуганно и злобно дворовая собака Мушка.

Дом у церкви принадлежал отцу Дмитрию. И не стало в этом доме ни сна, ни покоя никому, едва лишь милиция сообщила родным, что отец Дмитрий убит.

Было освещено окно и еще в одном доме, отделенном от дороги прудами и лесом, некогда так похожим на тенистый парк. Ночью разглядывать этот дом было напрасным занятием. Осмотр лучше было отложить до утра. Дом был большим, совершенно темным. Только в правом флигеле его желтел освещенный квадрат окна. Заглянув в окно, можно было увидеть комнату: к окну придвинут круглый стол из карельской березы, покрытый скатертью. На столе стояла бронзовая лампа «Сатир и нимфа» под белым шелковым абажуром.

За столом над раскрытым журналом «Восточная коллекция» сидела женщина лет сорока пяти – полная, в очках. У женщины – не красивой, но и не уродливой – были очень густые темно-русые волосы с проседью, подколотые сзади в пучок. Женщина куталась в синюю вязаную кофту и давно уже не читала журнал. Она тревожно вглядывалась в темноту за окном. Как и покойный отец Дмитрий, как и доктор Волков, эта женщина была хорошо известна в округе, хотя была не местной, а приезжей. К чему не могли до сих пор привыкнуть в Тутышах и в Воздвиженском, так это к имени женщины. Звали ее Долорес Дмитриевна, хотя среди предков ее никогда не было ни одного испанца, и Испанию она и в глаза не видела даже по туристической визе. Фамилия Долорес Дмитриевны была самая обыкновенная – Журавлева.

• Предыдущая
• 6/113
• Следующая