Готическая коллекция - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 47

• Предыдущая
• 47/69
• Следующая

Удивительное дело, но именно Чайкин вызвался идти с ними в этот ранний час на поиски. Он убирался в закрытом баре, когда в гостиницу ворвался Катюшин. Недолго думая, Чайкин снял резиновые перчатки, скинул фартук, взял с вешалки свою куртку и сказал участковому, что все равно спать он уже не ляжет и поэтому пойдет с ними. А с Катей пошел Кравченко. Без возражений и ропота – оделся и тоже спустился в холл. А в номере Мещерского было тихо. И они не стали его будить.

– Там вон какие-то лодки, я вижу, – Чайкин – он оказался самым зорким – указал в туман. – Клим, мы, конечно, все здесь сейчас обшарим, но, по-моему, девочки тут нет и не было.

Катюшин быстро зашагал к лодкам. Нырнул в молочную завесу, как сгинул. Потом послышался какой-то скрип, глухие удары по днищам. Катя слепо пошла на звук. И вот лодки, вытащенные на песок подальше от воды, чтобы их не смыло во время шторма. Перевернутые вверх днищами. Всего, кажется, шесть штук, свежевыкрашенные масляной краской – белой и синей. Катя нагнулась и заглянула под ближайшую лодку – никого. Но если Катюшин утверждает, что девочку часто тут видели, то…

– Здесь нет никого, Клим! – Из тумана послышался голос Чайкина.

– Вижу, – мрачно ответил Катюшин.

Катя вспомнила, как всего полчаса назад в гостинице он, страшно волнуясь, объявил ей с Кравченко и поднятым с постели Медовниковым, что «девчонка пропала».

– Да ты ж к Крикунцовым вечером хотел зайти! – воскликнул Илья. – Ну? Сам же говорил!

Катюшин, в основном обращаясь к Кате и словно бы оправдываясь перед ней одной, а прочих почти не замечая от волнения, сбивчиво начал объяснять, что к Крикунцовым он действительно заглянул вторично где-то около восьми вечера. И никого дома не застал. Стучал в калитку, потом зашел во двор. Уходя, встретил на улице их соседку. И та сказала, что только что видела Марью Петровну на рынке. Насчет Маши Крикунцовой она ничего не знала. Около одиннадцати, проезжая мимо на мотоцикле, Катюшин снова свернул на их улицу. Шел дождь, в доме Крикунцовых горел свет. Марья Петровна была уже дома и искала по соседям внучку. Оказалось, что, уходя на рынок, она оставила ее дома смотреть телевизор, а вернувшись, не нашла.

– А чего это бабка ее на ночь глядя на рынок поперлась? – спросил Кравченко. – Что ей, дня мало, что ли?

Катюшин, снова обращаясь в основном к Кате, пояснил, что Крикунцова-старшая торгует соленьями. Обычно ездит на рынок в Зеленоградск, а на эти дни рынок перекочевал в Морское, и этим все местные пользуются – кто рыбу вяленую продает, кто овощи со своего огорода. Крикунцова-старшая, мол, по ее словам, утром капусту квашеную и огурцы продала, домой вернулась, а после обеда снова взяла товар и пошла на рынок – пока есть покупатели и спрос.

Далее он рассказал, как вместе со старухой они искали девочку везде, где только можно, – на улицах, у соседей, на причале, на опустевшей уже рыночной площади, возле гостиницы, даже в кабинах дальнобойщиков. Потом кинулись на пляж, потом на мотоцикле поехали к Линку, потом вместе с ним обшарили берег пруда, искали в церкви – та, как обычно, была открыта даже ночью. Потом перепуганная бабка побежала в Рыбачий, где жила мать Крикунцовой. А Катюшин вернулся в опорный пункт и сразу же позвонил дежурному в отдел, вызывая подмогу. В то, что Крикунцова удрала от бабки к матери-пьянице, он верил слабо.

– Клим, мы все осмотрели, никого, – повторил Чайкин, садясь на перевернутую лодку. – Ну, теперь куда? Командуй. Эй, начальник, ты где?

Катюшин вынырнул из тумана, как гном. Командовать ими он уже и не пытался.

– Мне кажется, надо лес прочесать. Рощу за церковью, где старая береза, – неуверенно предложила Катя. – Крикунцова это место вроде тоже посещала. Но нам одним это не под силу, надо ждать, когда патрульные подъедут.

– И когда туман разойдется хоть немного. Ни зги не видно. – Кравченко сел на лодку рядом с Чайкиным, достал сигареты. Они закурили. – А пока… Слышь, лейтенант. Там, наверное, старуха уже вернулась. Надо бы с ней потолковать.

– Я говорил, спрашивал, ничего она не знает, плачет, – глухо буркнул Катюшин.

– Давайте все же вернемся к Крикунцовым, – предложила и Катя, переглянувшись с Драгоценным В.А. – А вдруг девочка уже дома? Клим, а раньше такого не было? Она не убегала из дома?

– Я не знаю, – Катюшин не поднимал глаз, – она ж больная, психическая. Бабка мне вроде не жаловалась, не заявляла.

– Не заявляла! – Кравченко хмыкнул. – Да она и не смотрит за ней ни фига! Девка шляется целыми днями где хочет. Чуть ли не побирается. Пошли в поселок, там решим, куда дальше – в лес ли, в поле.

Дом Крикунцовых оказался самым крайним на улице Красногвардейской. Возле дома в тумане уже маячил милицейский «газик». Калитка была распахнута настежь. Во дворе – туманная мгла. Где-то в глубине двора сердито гоготали гуси, запертые, наверное, в сарае. Но в тумане не видно было сарая, не видно дома – лишь только штакетник забора в двух шагах впереди, низкое крыльцо, куст смородины возле него с крупными, розовыми, еще недозрелыми ягодами.

Катя, стоя на дорожке перед крыльцом, поразилась, как ярки и заметны детали, когда главное скрыто от вашего взора. Дом, огород, двор – ничего этого сейчас как бы нет. А есть старая ржавая лейка на ступеньках, изумрудные сырые пятна плесени на облупившейся штукатурке, мокрый от осевшей влаги клеенчатый рыбацкий фартук, в спешке брошенный на шаткие перила.

Из тумана слышались голоса – женские, кто-то горестно рыдал, и его успокаивали, уговаривали. Потом молодые бравые осипшие мужские голоса окликнули Катюшина. Милиционеры, приехавшие на «газике», тоже были где-то во дворе. Наверняка рядом с безутешной старухой Крикунцовой и ее соседками. Из тумана со стороны дома возник Чайкин. Катя чувствовала: надо что-то ему сказать. Но подходящих слов не находилось. Их словно бы тоже украл туман. Даже не хотелось спрашивать о том, как Чайкину живется у участкового.

– Ничего? – спросил он.

Катя покачала головой – ничего. Из тумана, точно призрак, материализовался Кравченко.

– Они хотят подождать, пока туман разойдется, – сообщил он. – Я со старшим наряда сейчас разговаривал. На машине-то не проедешь… Туман…

– А когда туман разойдется? – спросила Катя тихо.

Чайкин запахнул плотнее свою некогда стильную, а теперь безнадежно замызганную белую куртку.

– У нас туманы, бывает, по трое суток держатся, – сказал он, – но это осенью.

– Сам-то ты откуда в анклав этот переехал? – поинтересовался Кравченко.

– Из Мурманска. – Чайкин поежился от сырости. – Давно, еще когда в школе учился в первом классе. У меня батя военный был.

– Жив отец-то? – спросил Кравченко.

– Нет. И мать умерла. Я теперь сам себе режиссер. Как тут сыро во дворе… Радикулит схватишь. Я сейчас дом обошел, там грядки везде, грязищу развезло. А возле бочки вообще лужа, хоть плавай.

– Это где? – переспросил Кравченко, закуривая.

– Там, за домом. С крыши, наверное, льет сильно, – Чайкин кивнул в туман.

Катя услышала, как в «газике» заработала рация. Патрульные связывались с другими нарядами: «Нет, сейчас в Рыбачий смысла нет ехать… Девочки у матери тоже нет, туда уже ездили, справлялись…»

– Катя, подойди ко мне, – услышала она голос Кравченко.

– Куда? Я тебя не вижу.

– Сюда, за угол.

Катя медленно вдоль стены пошла мимо крыльца. Грядка-клумба под окном, куст белых мокрых ромашек. Кравченко стоял возле большой пожарной бочки, накрытой деревянной крышкой. Катя сделала еще шаг, и ноги ее сразу по щиколотку оказались в воде. В траве рядом с бочкой действительно образовалась целая лужа.

– Ноги промочила из-за тебя. – Катя тщетно пыталась отыскать сухой участок. – Ну что тут? Откуда здесь столько воды?

Кравченко смотрел вверх. Крыша дома тонула в тумане. Видно было только окно, задернутое белой занавеской.

– Тут ни слива, ни трубы водосточной нет, – заметил Кравченко. – Ну-ка, погоди… – Он шагнул к бочке. Поднял тяжелую деревянную крышку. Заглянул внутрь и…

• Предыдущая
• 47/69
• Следующая