Готическая коллекция - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 39
- Предыдущая
- 39/69
- Следующая
– Я вас про Линка спрашивала, – сказала Катя. – А еще какие-нибудь мысли у вас по этому поводу есть, Семен Семенович?
– Как не быть. – Баркасов покосился на окна гостиницы. – Вас, я слыхал, вчера вечером наши-то все сообща байками пичкали…
– Нам легенду про Водяного рассказывали. Очень любопытно.
– Любопытно! Ты в корень зри.
– А где тут корень?
– Корень-то в том, кто это вам рассказывал. Наши – Юлька с Ильей. Илья-то, хозяин наш, вконец на историях этих помешался. То все на пару с Сукноваловым мозги всем парили, что та рухлядь, что тут, в гараже, самому рейхсмаршалу Герингу принадлежала, то потом…
– А я видела «Мерседес». Зря вы про него так, очень даже роскошная машина.
– Да откуда он это знает, сопляк приезжий? Откуда ему знать, чей это был автомобиль? Я тут сорок лет живу, воевал тут, работал. А рухлядь эта сорок лет в песках гнила, и вот в один прекрасный день, нате, является этакий Лева из Тулы. Пару раз он молотком своим тюкнул и теперь сорок тыщ за этот свой металлолом требует! И все так у него, о чем с ним говорить не начнешь – все он на немцев разговор сворачивает. И то тут у них раньше было хорошо, и се… А сам в мастерской малолеток по углам лапает! Это как? Хорошо? Юлька сколько раз с ним из-за этого скандалила, даже из дома было выгоняла.
Катя посмотрела на окна гостиницы.
– Я тоже заметила, что Юлия ревнует мужа, – сказала она тихо.
– Ревнует! По щекам раз при мне так его отходила, разводом грозила. Тут у него в гараже вечно парней полно, ну и девчонки тоже вокруг них вьются. Илья-то ведь, кроме машин своих, еще и мотоциклы, мопеды чинит, перелицовывает. Участковому-то это он сделал его тарахтелку. Ну и школярам тоже. Они тут табунами крутятся. А он этим и пользуется: то одну девчонку в углу прижмет, то другую. Ну, вроде все в шутку. Вроде игрушки это все у него. На вид-то он, Илья, тюлень рыжий, но внешность в этаких делах, милая, ой как обманчива.
– Да, но Юля настоящая красавица. Казалось бы, это он ее ревновать должен, а не она его.
– Ее-то не к кому ревновать. Съела бы кошка мясо, да где взять? Клиентов у них нет почти, и в прошлом году не было. А к своим ревновать – к кому тут, господи? Тут у нас старики, вот как я, остались, кому деваться больше некуда, алкаши да молодежь недозрелая. Вон как Дергачев тут у нас появился, она, Юлька, сразу перья-то распустила. Он мужик с виду ничего, и все при нем, на месте. Только на нее-то он, спасатель наш горемычный, ноль внимания. Он все за Мартой, как нитка за иголкой. А та на него – ноль внимания. А он пить. А пьяный он дурной, вообще ни черта не соображает. В марте как приехал, веришь, напился и на спор на ящик водки, чтобы местных наших обалдуев уесть, заплыв решил сделать. Насилу участковый-то его спеленал, дурака. Нет, когда Иван выпьет, делается… как…
– Как кто? – спросила Катя.
– Ну, мертвяк-то ходячий… тьфу ты пропасть, ну как это… Зомби, во!
– У Марты жених есть. И, судя по ее виду, она вроде бы с ним совершенно счастлива. И вообще, Семен Семеныч, ну куда вашему Дергачеву до Сукновалова?
– Ой, тоже мне олигарх нашелся, – презрительно фыркнул старичок. – На машинах все разъезжает – то на одной, то на другой. Пыль всем тут в глаза пускает. Деньги-то на все откуда? То-то. Он прежде-то, перед тем как тут у нас дом купить, фабрику приватизировать, как люди болтают, тоже все машинами торговал. В Польшу поедет – тут у нас через границу-то раз плюнуть – пригонит фуры с запчастями и разных развалюх своим ходом оттуда, из Европы-то, и потом гонит дальше, в Питер, и еще дальше. А поди разберись, что за машины, чьи? Куплены или угнаны там-то. Полякам-то в таких делах последнее дело верить, наловчились номера перебивать. Так что вот как. А теперь, конечно, капитал ляжку жжет. А дому хозяйка нужна. Только подумал бы он головой своей лысой – пятый уж десяток на носу, а девку берет совсем молодую. На вид-то Марта – так, фитюлька, прям школьница-отличница. Ну, потерпит она с ним годок, ну второй, через деньги его, заботу, а потом что? Потом скучно ей с ним станет. Заведет себе любовника. Если вот Иван дотерпит, может, и ему еще раз фортуна улыбнется. И что? Будет благодетель наш, консервный фабрикант Григорий Петрович, валидол горстями глотать, начнет сыщиков нанимать за женой следить. Тьфу ты… А потом как-нибудь не выдержит да хлопнет их обоих… Мужик-то он тяжелый, смурной. Ты не гляди, что на вид улыбчивый да добродушный, вроде ленивый даже. Нет, ленивый да добрый, милая, денег бы таких не огреб. Кипучий он, въедливый, настырный, а сердце и у него того…
– Что? – снова спросила Катя с искренним любопытством.
– Не камень, вот что. Я все вижу, Марта, как они сюда в гараж приедут, «Мерседес»-то свой глядеть, только вот этак бровью-то поведет в чью сторону, так у Григория Петровича шея-то прям как клюква наливается. Так бы и съел сам девку-то, никому бы не уступил, как яблочко наливное схрупал. А силы-то нет. Не те силы-то, возраст, ничего не попишешь.
– Да он не такой старый еще, – возразила Катя.
– Силу мужики свою не годами мерят, а… ну, была б ты парнем, я б тебе сказал чем. – Баркасов вздохнул. – А годы-то прожитые – они не только виски серебрят, но и сердце студят. Ну, еще какие вопросы будут?
– Ой, будут, Семен Семеныч, вы так интересно, так мудро рассуждаете. Но я все же к этой вашей легенде знаменитой хочу вернуться. Как я правильно поняла, вы ее серьезно не воспринимаете, нет?
– Воспринимаю я, милая, так, как эту вот лотерею, – Баркасов покосился на скомканную газету. – Пудрят мозги все кому не лень. Думаешь, не говорил я с Михелем-то нашим об этом? Да сколько раз говорил, стыдил его: «Зачем тебе-то это все? Что ты тут у нас все мутишь? Ведь все равно прошлого не вернешь. И если таким макаром молодежь хочешь к себе, к церкви своей сектантской привлечь – ну, байками-то этими заинтересовать, так это грех». Молодые-то вы ведь стали сейчас падкие на все такое. В церкву просто так не пойдете, нет, скука вам все да лень-тоска. А вот поставь возле церкви телевизор или этот, как его… видюшник, или автомат игральный, или еще лучше – пусти байку о том, что в церкви кажну ночь на полу следы мокрые являются, когда Водяной из пруда своего вылезает детей своих искать, так вы ведь все как один туда кинетесь. Как же без вас-то такое, а? Ведь отбоя сразу не станет. Разве я не прав? То-то прав. Я и говорил Линку: «Ну, зачем ты это все начинаешь-то?» Ведь был бы он пастырь настоящий, пастырь добрый, разве стал бы такими фокусами молодежь смущать, привлекать? А вот цэрэушник-то, резидент засланный, он как раз ничем таким и не побрезгует. Наоборот! Специально у них там и метода такая в их центрах разработана, работа с вами, воронами доверчивыми, молодыми. Упор на эту, как ее… на мистику. На колдовство!
– Да, я уловила вашу мысль, – сказала Катя. – Очень тонкая мысль. И очень даже может быть. Вы, наверное, как всегда, зрите в самый корень, не то что я. Ну, тогда самый-самый последний вопрос. Вы слова Ирины Преториус предсмертные помните?
– Про руку-то? Как же… До смерти не забуду.
– И как, по-вашему, бред это был у нее или же…
– Я порой думаю: уж не почудилось мне это в горячке? – Баркасов кашлянул. – Потом вспоминаю все от слова до слова. Как шептала-хрипела она, бедняжка, как глядела на меня… Аж жутко станет… Нет, явь все была, и слова эти самые она говорила, я уверен – что-то еще сказать хотела, да не успела, не смогла.
– Значит, она не бредила?
– Нет, – Баркасов покачал головой, – она хотела что-то сказать. А лицо у нее при этом такое было, что… Словно черта морского она вдруг в волнах увидала, вот какое лицо. – Он посмотрел на Катю и тихо закончил, словно не хотел произносить того, что вертелось у него на языке: – Вот и болтай после этого что хошь, вот и куражься над этой вашей… ну, как ее… над мистикой-то!
- Предыдущая
- 39/69
- Следующая
