Просто вор и простофиля - Сотников Владимир Михайлович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/30
• Следующая

Старик улыбнулся:

– Значит, пообщались… Молодцы. Мне бы вот съездить. Да как-то все… Родители Колькины уехали в командировку – в Палестину какую-то, в монастырь, иконы реставрировать. Я против был, ругался за это с бабкой своей. Говорю: нужны ребенку родители! Рядом нужны! А она: а квартира в Москве не нужна, а деньги хорошие? Вот и поссорились… Так старуха и уехала от меня в Сергиев Посад, в дочерин дом. Чтоб, значит, сторожить его, пока они в командировке будут. И внучка с собой забрала… А я скучаю.

Филя даже обрадовался, услышав про командировку Колькиных родителей. Ведь он боялся, что их нет из-за другой, какой-нибудь страшной причины… Совсем нет. А так – не страшно! Приедут!

Он нетерпеливо потирал руки. Спешить, спешить надо с расспросами!

– Иван Петрович… – нерешительно начал он. – Там, в Сергиевом Посаде, мы видели такого странного человека… Толстого, на пингвина похожего. Он о чем-то все бабушку Марусю расспрашивал. Кто он?

– Как?! – опешил старик. – Он и туда добрался? Вот негодяй! Обещал же мне, что не будет старуху мою беспокоить.

– Неприятный тип, – с важным видом заметила Аська.

– Что и говорить, – махнул рукой, соглашаясь, Иван Петрович. – А еще художник! Какой же ты художник, если людям спокойно жить не даешь?

Старик разворчался. Но странно – и как-то успокоился одновременно. Поставил чайник на плитку, достал чашки. При этом он продолжал ворчать:

– До чего ж неспокойный человек! Надо же… Был у меня сосед, вот он настоящий художник. Помер от сердечного приступа, бедный. Когда на «Скорой» его увозили, подозвал меня и сказал, чтоб я его мебель к себе перенес. Хотел еще что-то сказать, а доктора запретили. Говорят: придете в больницу, еще поговорите. Я и приходил – а поздно уже…

Аська шмыгнула носом. Филя толкнул ее локтем.

– Мебель я перенес, – вздохнув, продолжал старик. – Легкая такая. Вот, кресло осталось.

– А где же остальное все? – не удержался Даня.

Что ж делать – расспрашивать так расспрашивать.

– Тут и объявился этот… Который, как ты говоришь, на пингвина похож, – объяснил старик. – Другом соседа моего назвался. И письмо показал, в котором написано, что мебель эта ему подарена. Я и не вчитывался сильно. Переживал тогда. А он и деньги мне дал – вроде покупает у меня. Все, мол, законно, чтоб не думал чего. Ругаю себя – зачем согласился?

«Простофиля, – подумал Филя. – Совсем как я. В хорошем смысле этого слова».

– Толстяк этот еще про картины спрашивал, – продолжал старик. – А какие картины? Мой сосед забавный был художник. На рисовых зернышках рисовал. Все в музеи свои зернышки дарил, всякие выставки устраивал. Я так и сказал этому другу: мол, нету ничего. Не осталось. А теперь мне мебели жалко. Память все-таки. А он, оказывается, не успокоился – и к старухе моей пожаловал.

– Картины на зернышках? – переспросил Даня. – То есть миниатюры? Может, ваш сосед вам про них и собирался сказать? Может, они где-нибудь остались?

– Кто знает? – вздохнул Иван Петрович. – Да и где они могли остаться… Не так и много у него было этих, смешно сказать, картинок. Знаете, сколько он каждую рисовал? Дольше, чем иной художник портрет большой рисует. Прямо через микроскоп и рисовал, зрение портил. Может, он все в музей отдал. Перед самой больницей говорил, что пришел ему какой-то запрос из музея. Наверное, успел собрать свою коллекцию, да и передал.

Слово «коллекция», как иголочка, кольнуло Филю. Пингвин называет себя коллекционером… Правда, мебельным. Коллекционер! Почему-то сейчас это слово показалось Филе неприятным.

Чайник закипел. Ребята переглянулись.

– Ты ничего не знаешь про такие картинки? – спросил шепотом Филя у Дани.

– Кажется, редкость большая, – пробормотал Даня, вспоминая. – Ценность. Очень мало таких художников.

– Конечно, это же такое терпение надо иметь – через микроскоп рисовать! – хмыкнул Филя.

– А как фамилия вашего соседа? – спросил Даня.

– Верещагин, – улыбнулся старик. – Он все шутил: был, говорит, художник Верещагин, который про войну картины писал. Так я другой Верещагин. Так, говорил, меня все обязательно называют – другой Верещагин. Хоть в паспорте так и записывай.

– А к вашему соседу этот Пингвин приходил? – спросил Филя.

Иван Петрович призадумался:

– Кто его знает? Разве я за его гостями следил? Но вот припоминаю, что-то сосед стал тревожиться в последнее время. А один раз сказал: это ж надо, говорит, хотят у меня за бесценок купить весь мой рис. Так он шутя картинки свои называл. Отобрать, говорит, хотят. Следят, высматривают… А я не обратил внимания – шутит, думаю. Он всегда так говорил: не поймешь, где шутка, где правда.

«Точно, этот Пингвин уже тогда объявился! – подумал Филя. – Раз он такой жадный коллекционер, то, наверное, коллекционирует все подряд. Чем картинки на зернышках хуже мебели? Лучше, наверное, в сто раз!»

– Ну, давайте чай пить, а то заболтал я вас, – махнул рукой старик.

– Иван Петрович, а можно, мы с вами съездим в Сергиев Посад? – спросила Аська.

– Можно, конечно. Чего ж нельзя. Постой-ка. – Старик встрепенулся. – А разве я сказал, что собираюсь туда?

– Ну и что, что не сказали? – хитренько прищурилась Аська. – Сейчас ведь сказали, что можно. Про поездку, между прочим, сказали.

Старик шутливо погрозил ей пальцем:

– Ух, вижу, и догадливая ты! Мысли умеешь читать.

«Что тут читать? – подумал Филя. – Ежу понятно: скучает Иван Петрович по Кольке. Вот и думает о встрече все время».

– И сюда можно Кольку привезти, – предложил Филя. – С Кирюшкой их познакомить. Будут вместе кошек спасать.

Тут Филя покраснел, вспомнив, как играл роль кошачьего мучителя.

– Подождать малость придется, – вздохнул Иван Петрович. – Моя старуха хоть и отходчивая, но время надо, чтоб ее обида прошла.

Подождать! Это слово вспыхнуло перед Филей, как красный сигнал светофора. Чего еще ждать? Времени в обрез! Непонятно, что будет дальше делать Пингвин. Иван Петрович больше, наверное, ничего интересного про мебель и картинки не расскажет. Значит, пора уходить. Во-первых, родителям показаться. Во-вторых, сообразить, что дальше делать. А в-третьих… Все-таки не мешает расспросить папу про эти самые рисовые картинки! Он же ботаник, а рис – это и есть самая настоящая ботаника. Ну и живопись, конечно, если раскрасить эти зернышки красками.

Филя осторожно наступил Аське на ногу под столом. Мол, хватит сухариками хрустеть, сматываться пора. Потом еще можно прийти в гости, с Новым годом поздравить. А сейчас – дела!

Аська, как ни странно, поняла. А если Аська оторвалась от угощения, то ребята и подавно.

– Спасибо, Иван Петрович! – загалдели все хором.

Квартетом, точнее.

– Можно, мы придем вас поздравить с Новым годом? – спросила Аня. – Послезавтра первое января.

– А разве об этом спрашивают? – улыбнулся старик. – Знайте, что я вас жду всегда. И Кирьку не забудьте.

«Кирька, Колька, – подумал Филя. – Любит же старик хулиганские имена!»

– Только вы больше не надевайте в темноте эту страшную маску, – попросила Аська. – И пищалку не включайте. Мы так испугались в прошлый раз! Жуть!

– Не буду, не буду, – засмеялся старик. – Меня уже заведующая ругала за это. Это я хулиганов от иллюминации отпугивал. Сорвали ведь лампочки-то… Но все равно – пугать больше никого не буду.

На прощание Филя почему-то не удержался и долгим взглядом посмотрел в сторону плетеного кресла. Словно укорял его, как живое существо: «Эх ты! Ведь знаешь тайну художника, а молчишь. А нам остается догадываться…»

• Предыдущая
• 28/30
• Следующая