Зеленый омут - Солнцева Наталья - Страница 21

• Предыдущая
• 21/101
• Следующая

– А вот пойдем, покажу, – тогда поймешь! Лесины вышивки я в другой комнате развесила. Здесь не поместились.

Сергей пошел за бабой Надей в другую комнату, где вся стена тоже оказалась увешана вышивками, похожими по исполнению, но совершенно отличными по настроению, подбору тонов. Здесь на каждой картинке в том или ином виде присутствовала вода. Фон темный, и на нем грустные и мерцающие в лунном свете ночные цветы, кувшинки на черном зеркале пруда, желто-коричневые шарики череды, бледно-зеленые, седые листья болотной мяты и тоже вода… Очарованный сон, печальный и изысканный, неподвижный…

У Сергея захватило дух от этой мрачной и торжественной эстетики приглушенных тонов и чувств, под которыми угадывалось кипучее и страстное напряжение сил. Так тихая вода скрывает глубокий омут, откуда нет возврата…

– Нравится? – баба Надя усмехалась, глядя, как вытянулось лицо у заезжего гостя. Видать, «проняло». Это слово имело у нее много разнообразных оттенков смысла. В данном случае имелось в виду, что рукоделие ее внучек произвело впечатление на городского человека. Городские в представлении бабы Нади были людьми бестолковыми, неумелыми, рассеянными, вечно голодными и отравленными ядовитым воздухом. Оттого они такие «чумные», ничего им не втолкуешь, не объяснишь. И еще одна их особенность – спешка. Они постоянно спешат. Вот только куда?

– Очень нравится, – ответил Сергей. – Такая работа немалых денег стоит.

Он уже прикинул про себя, что деревенские девчонки, ничего в коммерции не смыслящие, будут полностью зависеть от него. Так что он сможет неплохо заработать, и они довольны останутся. А те гроши, что они получат за свою работу, покажутся им манной небесной. С этими приятными мыслями он отправился на прогулку к лесному озеру. Проводить Сергея вызвался Иван, который нежданно-негаданно к вечеру явился домой.

Благословенная земля Тосканы , в прозрачной дымке остывающего вечернего воздуха, нагретая горячим итальянским солнцем, источала запахи перезревшего винограда и густой цветочной пыльцы. Флоренция, страстное сердце Тосканы, затихла в преддверии ночи. Отгремела ослепительная рыцарская джостра, триумф отважных, коварных и обольстительных братьев Медичи – Лоренцо и Джулиано. На райские флорентийские сады опустилась влажная темнота, полная таинственных звуков и ароматов. Дивные римские мраморы отражались в освещенных луной бассейнах уснувших фонтанов.

Вдоль сложенной из крупных камней стены, за которой мерцали тусклые кресты и унылые надгробия, осторожно пробирались две закутанные с ног до головы в темные плащи фигуры.

– Сюда!

Неизвестные скользнули в темный проем в стене. Тишина стала еще плотнее, окутав их своим душистым покрывалом. В колючих кустах дикой розы были заранее припрятаны орудия труда – две железных кирки и лопата.

– Скорее…

В глухом уголке кладбища двое принялись раскапывать свежую могилу. Тот, что повыше, все время оглядывался; второй, чуть пониже и поплотнее, быстро копал, тяжело дыша. Земля, жирная и рыхлая, поддавалась легко. Показалось завернутое в плотную ткань мертвое тело. Неизвестные взяли его с двух концов и понесли к забору. Тело оказалось тяжелым и отвратительно пахло.

Недалеко от кладбища, в глубине заброшенного сада, стоял мрачный каменный дом с высокой крышей и узкими окнами. Окованная железом дверь открылась с неприятным скрипом. Двое в плащах втащили мертвеца внутрь дома, заперлись и придвинули к двери тяжелую дубовую лавку. Только после этого тот, что повыше, зажег медный светильник.

– Манфред, ты проверил окна?

– Да,учитель, – почтительно ответил молодой человек, стройный и широкоплечий, удивительно красивое лицо которого имело благородные, полные достоинства черты.

Комната, с высоким деревянным потолком из грубых балок, была почти пуста. У северной стены стоял массивный стол, на который неизвестные положили мертвое тело. У стола, в каменной нише в стене стояли множество склянок и бутылочек с остро пахнущими снадобьями, лежали ножи, пилы и различные железные крючки жуткого вида.

Высокий человек снял плащ, повесил его у двери, и принялся разглядывать мертвеца. Тело принадлежало мужчине лет сорока, худому и длинному, черноволосому, со смуглой кожей, которая приобрела тусклый серо-зеленый цвет. Глаза трупа ввалились, бескровные губы разъехались, волосы прилипли к обтянутому кожей черепу.

Молодого человека едва не стошнило. С трудом преодолевая спазмы в горле, он подошел, помогая учителю разрезать и снять с трупа одежду, в которой уже копошились черви. Мертвых он давно не боялся, но никак не мог превозмочь отвращение к пролежавшим некоторое время в земле трупам. Особенно летом, когда жара, влага и черви быстро делали свое дело.

Манфред старался отвлечься, чтобы тошнота и судороги в желудке не мешали ему помогать учителю, известному врачу и астрологу Луиджи, к услугам которого прибегали самые богатые и знатные флорентийские семейства, Веспуччи и Торнабуони, и даже сами братья Медичи. Чахотка преследовала изысканных и меланхоличных женщин, скучающих в роскошных, блистающих мрамором и позолотой, просторных палаццо. Искусство врача высоко ценилось, ибо болезнь не признавала различий между благородными сеньорами и простыми людьми. Под ярко сияющим небом Тосканы свирепствовали эпидемии холеры, чумы, черной оспы и чахотки. Жизнь становилась призрачной и упоительной, подобной скоротечному сну, готовому прерваться в любой миг. И отношение к ней поэтому было особым, как к драгоценному и пьянящему напитку, кубок с которым нужно успеть осушить до дна. Будет ли завтрашний день? Этого никто не знал.

Луиджи сделал продольный разрез трупа, и вытащил скользкие, покрытые гнилостным налетом, дурно пахнущие внутренности. Манфред смотрел на эти отвратительные останки того, что не так давно было человеком, и содрогался.

Память совершенно неожиданно вернула его к блистательной, яркой и пышной джостре царственных братьев, волшебному видению, с развевающимися знаменами из восточного шелка, которые несли быстрые оруженосцы за каждым участником рыцарского турнира. Отважный Джулиано выступал впереди, в ослепительном наряде из серебряной парчи, разукрашенном жемчугом и рубинами. На штандартах Медичи сияло золотое солнце, символизирующее жар любви, и Минерва в белоснежном одеянии, вооруженная щитом и копьем, взирала на великолепных всадников. Лошади в золотых сбруях, султанах из разноцветных перьев, с изумрудными звездами на благородных лбах, лениво помахивали заплетенными в косички хвостами. Крупные бриллианты жарко горели в лучах полуденного солнца на шлемах рыцарей. С увитых цветами и лентами трибун еще жарче светились глаза прекрасных дам, провожающих тайными и явными взглядами своих возлюбленных…

Перед Манфредом предстали вытянутые к вискам, сонные и загадочные, полные притушенного огня зеленоватые глаза прекрасной генуэзки Симонетты. Она была в бледно-голубом платье, расшитом золотыми и серебряными лилиями, сама такая же бледная, как прозрачный газ на ее хрупкой груди, со сгибающейся от тяжести драгоценного ожерелья длинной шеей. Ее завитые льняные локоны покрыты тончайшей паутинкой золотой сеточки. Изредка она подносила к розовым губам белоснежный кружевной платок. Симонетта была больна, она кашляла, и все чаще на ее шелковых кружевах появлялись зловещие кровавые пятна. Лихорадочный румянец играл на ее нежных щеках, и Джулиано то и дело бросал на нее полные тоски и беспокойства взгляды.

Луиджи почти каждый день, а иногда и ночью посещал в закрытой карете огромный палаццо сеньора Веспуччи, – он пытался если не вылечить красавицу, то хотя бы продлить ее жизнь, которая висела на волоске. Он, как врач, ясно понимал это. «Прекрасная роза Флоренции» умирала, и ничто не могло ее спасти, – ни любовь всесильного, блистательного и храброго Джулиано Медичи, ни напоенный ароматами мирта и лавровишни прозрачный воздух Италии, ни несметные богатства ее пожилого супруга, ни молитвы кардиналов и епископов, ни красота, данная ей Богом, ни обожание поэтичных и порывистых флорентийцев, ни врачебное искусство ее лекаря, лучшего среди лучших.

• Предыдущая
• 21/101
• Следующая