Черная вдова - Безуглов Анатолий Алексеевич - Страница 52

• Предыдущая
• 52/157
• Следующая

— В отпуск приехал, отдохнуть?

— Скорее — в командировку, — ответил Ярцев. — В ноябре у меня защита, надо в Ленинке посидеть, в архивы заглянуть.

Глеб лукавил. Конечно, отправляясь в Москву, у него было в плане посетить Ленинскую библиотеку. Но главное, для чего он приехал, — вплотную заняться обменом средневолжской квартиры, доставшейся от отца.

Мечта переехать в столицу жила в его мыслях давно. И вообще, в их семье это было вроде заветной цели. Идефикс. И наверное, в сына вложил её Семён Матвеевич. Ему самому, увы, осуществить задуманное не удалось. Отец успокоился на тихом деревенском кладбище, а Глеб словно принял эстафету от Ярцева-старшего. Он даже считал, что ему куда нужнее перебраться в Москву. Впереди — целая жизнь, которую можно и должно сделать в самом главном городе страны. Средневолжск казался Глебу чем-то вроде костюмчика, из которого он уже вырос. Университет, окружающие давно приелись, а главное, не соответствовали, по мнению Ярцева, его способностям и возможностям. Он мог проявить себя, развернуться только там, где решались глобальные проблемы исторической науки, где имелись академические институты, задающие тон всем остальным, где из первых рук раздавались положения, почёт и привилегии.

И вот сейчас у него стала появляться уверенность, что переезд произойдёт так же гладко и успешно, как он поселился сегодня в одной из лучших гостиниц Москвы.

— Ну а как Николай Николаевич? — спохватившись, спросил Глеб. — Мама?

Этим следовало поинтересоваться пораньше.

— У него теперь забот больше, чем в главке, — ответила серьёзно Вика.

— Ядохимикаты, удобрения, посадочный материал, ранние овощи… Ни минуты покоя. Ужас!

— Так его назначили?.. Представляю, сколько легло на плечи, — понимающе кивнул Глеб.

— Целых шесть соток! — округлила глаза Виктория.

В машине заулыбались. Глеб понял, что его разыгрывают.

— Он теперь командует на своём участке в садовом кооперативе, — пояснила Вербицкая. — Пенсионер… Мы к нему наведаемся. Старикан будет рад тебя видеть.

Машина вырвалась наконец на загородное шоссе.

Леонид Анисимович прибавил скорость.

— Когда ты наконец подаришь сборник? — спросила Вика Еремеева.

— Не волнуйся, тебе первой презентую, — ответил Алик, в голосе которого послышались грустные нотки. — В издательстве мурыжат…

— Драться за себя надо, — подзадоривала его Вербицкая.

— Ты что, с луны свалилась? — обернулся к ней Еремеев. — Или прикидываешься? Сама же знаешь, как относятся к нам, молодым! Эти заслуженные, со званиями, лауреаты обступили все кормушки, как тараканы. Насмерть стоят! Не дай бог проскочит что-то талантливое, яркое! Что же тогда будут делать они, серые и убогие?

— Это ты зря, братец, — заметил Леонид Анисимович. — Зачем так мрачно?

— Я ещё мягко выразился! — распалился поэт. — Из года в год, десятилетиями, одни и те же имена! Словно Россия оскудела на новые таланты! Это же мафия: друг друга хвалят, друг друга издают, друг друга награждают…

— Настоящий талант все равно пробьётся, — не соглашался Леонид Анисимович. — Рано или поздно признают.

— Ну да, сначала в гроб положат, а уже потом слезу утирают: какого человека потеряли! — Видя, что Леонид Анисимович хочет что-то возразить, не дал: — Да-да, так было с Николаем Рубцовым, Вампиловым, Высоцким» Шукшиным! При жизни их не больно чествовали. В президиумы не сажали, наградами не забрасывали…

— Шукшину же дали Ленинскую, — сказала Вика.

— Посмертно! — грозно поднял палец Алик. — Когда уже стал не опасен для маршалов и генералов от литературы.

— Зол ты, Алик, зол, — попытался успокоить его Леонид Анисимович. — А злость — плохой советчик. Я не хочу спорить с тобой, но, как мне кажется, для того, чтобы писать стоящие книги, нужно узнать, почём фунт лиха.

— Давайте, давайте, — осклабился Алик, — ещё про Горького скажите, про его университеты…

Ярцев слушал и любовался прекрасной природой Подмосковья. Берёзовые рощи сменялись вековыми соснами, потом они ехали мимо густого молодого ельника. Проскочили какой-то дачный посёлок с богатыми домами на обширных участках. Затем дорога углубилась в лес, и «Волга» некоторое время мчалась одна: не было ни встречных, ни попутных машин. Слева мелькнула голубая ширь, запятнанная белыми парусами яхт.

— Красота, а? — кивнула в окно Вика.

— Изумительно, — согласился Глеб.

— Скоро будем на месте.

Из-за поворота навстречу им выехал иностранный автомобиль.

«Вольво», — отметил про себя Ярцев, когда лимузин, сверкая серебристым кузовом, проскочил мимо.

— От Решилина небось, — заметил Алик.

— От кого же ещё, — усмехнулся Леонид Анисимович. — Он за рубежом гремит, пожалуй, больше, чем у нас в стране.

«Решилин, Решилин… — повторил по себя Ярцев. — Что-то очень знакомое».

— Художник, что ли? — вспомнил он вслух.

— Точно, — кивнула Вика. — К нему едем.

Глеб чуть не подскочил, не переставая удивляться Вике: иметь в приятелях такую знаменитость!

«Волга» свернула и скоро остановилась у высокого глухого забора. Алик выскочил из машины и нажал кнопку у ворот. Звонка не было слышно, но из глубины двора раздался лай нескольких собак. Минуты через две в щели забора мелькнули чьи-то глаза, и ворота медленно раздвинулись.

— Привет, Оленька! — помахал Леонид Анисимович женщине лет тридцати, стоящей в окружении трех громадных псов. Она была одета в яркий ситцевый сарафан. Миловидное русское лицо её было обрамлено прямыми волосами, сходящимися за спиной в тугую длинную косу.

— Вот молодцы, вот молодцы, — приветливо проговорила Ольга. — Как обещали, так и приехали.

Леонид Анисимович въехал на участок и заглушил мотор. Взяв с сиденья какие-то свёртки, он вручил их женщине.

— Прошу, все, что просили.

— Ой, спасибочки, — обрадовалась Ольга. — Сейчас рассчитаюсь с вами.

— Там написано сколько, — сказал Леонид Анисимович.

Глеб заметил на свёртках какие-то цифры, написанные карандашом.

Вика поздоровалась с женщиной как со старой знакомой. Алик, видимо, был здесь тоже не в первый раз.

— А это мой земляк, — представила Глеба Вербицкая, — вот с таких лет дружили.

— Милости просим, — чуть поклонилась Ольга.

И Ярцеву стало легко и приятно от этой простоты, которой веяло от женщины.

— Сестра Решилина, — шепнула ему Вика, когда все двинулись в глубь участка. — За хозяйку здесь.

Участок был огромный и казался пустынным, так как деревьев здесь росло мало. Преимущественно сосны, уходящие высоко в небо своими старыми вершинами. На солнечной стороне вдоль забора тянулся малинник с аккуратно подвязанными к шестам стеблями. Возле него стояло несколько ульев.

Дом располагался на противоположной стороне участка. Он напоминал деревянные хоромы, которые Глеб видел на Архангельщине и Псковщине, куда ездил как-то в турпоездку. Рубленая махина, пологая лестница в виде крытой галереи вела на второй этаж. Крыша покрыта дранкой. От строения веяло замшелой стариной.

Словно в дополнение к ней на участке косил траву высокий старик с косматыми волосами и бородой, одетый в белую холщовую рубашку и порты.

Когда прибывшие подошли к нему, косарь вытер рукавом пот со лба и произнёс:

— Точность — вежливость королей.

«Батюшки, — остолбенел Ярцев, — так это же Решилин!»

Вблизи ему можно было дать чуть больше пятидесяти. Это издали художник выглядел стариком.

Решилин поздоровался со всеми за руку, а когда очередь дошла до Глеба, спросил:

— Вы и есть тот самый школьный приятель Вики? — Глеб кивнул. — Что ж, давайте знакомиться: Феодот Несторович.

Ярцев назвал себя, поражаясь, как точно соответствовало облику хозяина его имя, которое уводило в прошлые века, воскрешало предания и поверья.

Решилин был бос. Говорил он на «о».

— Ведро нонче, — посмотрел на небо художник. — Окунуться будет в самый раз. — Он гостеприимным жестом показал в ту сторону, где был край участка, заросший ветлами.

• Предыдущая
• 52/157
• Следующая