Дело Томмазо Кампанелла - Соколов Глеб Станиславович - Страница 82
- Предыдущая
- 82/143
- Следующая
– Самое страшное? Что это? – Лазарь, кажется, от одного общества своего ужасного друга начал трезветь.
– Темный, мрачный, угрюмый аромат того, чего психика человека никак и ни в коем случае не может перенести: аромат того, как мужчина теряет все свое достоинство и становится женщиной, моей женой. Запах ужаса, запах нападения, страшное, неотвязное предчувствие липкой, несмываемой гадости. Знаешь ли ты известного актера Лассаля? – спросил Совиньи.
– Да, знаю, – подтвердил тут же Лазарь.
Как-то странно сузил глаза при упоминании фамилии Лассаль Жора-Людоед.
А надо сказать, хоть голоса из радиостанции звучали достаточно громко, да все же и не очень, потому что, конечно же, Жора-Людоед, Жак и те двое – Лазарь и Совиньи, что сидели за соседним столиком, их слышали, но все же, громкости было недостаточно для того, чтобы голоса перекричали шум, – обычный вечерний, пьяный, – стоявший в обширном зале шашлычной. Так что кроме как для пяти человек, связанных, точно невидимой нитью, взаимным интересом друг к другу, ни для кого больше в шашлычной этих голосов и не существовало.
Между тем Совиньи продолжал:
– Он горд, красив!.. А сможет ли великий актер Лассаль жить после того, как станет моей женой?!. А его, Лассаля, жена станет моей женой…
– Уж лучше смерть!.. – вырвалось у Лазаря.
– А что как не смерть?!. Как не будет смерти в бою!.. И останется только самоубийство… Но Лассаль на него, к примеру, не решится. Из чувства пользы не решится: к примеру, некому тогда будет позаботиться о его старушке-матери!.. Ведь есть же такие ситуации, когда нельзя умереть… Униженный и растоптанный будет он рыдать, после того как я сделаю его своей женой, а его жену – своей… И ведь ничего-то он мне не сможет сделать, сопротивление совершенно бесполезно, потому как я во много, во много раз сильнее его… Вдвое, втрое, вчетверо, не знаю даже во сколько!.. Понимаешь ты это?!. Понимаешь ты, какой смысл за этим стоит?! Ну что – ужасные для актера Лассаля слова я сказал?.. Ужасное дело?.. Дело неприличное, о котором не хочется говорить, про которое не хочется думать, при упоминании о котором люди станут морщиться от отвращения!.. Как ему тогда быть?! Ну как, разве уже не чувствуешь ты ужасный аромат, который пополз по этой шашлычной при этих моих словах? Ведь ты не можешь же не ощущать этого аромата… Аромата запредельного… Ведь верно же, что это никак не вяжется с блестящей и радостной жизнью Лассаля, со счастливым его детством, с любимым мишкой Лассаля, которого как бы кормят кашкой с ложечки, потом отправляя ее в рот ребенку – Лассалю… Заметь, здесь воображение, нервы, психика играют роль… Для впечатлительной души это будет впечатлением гораздо более ужасным и незабываемым и несмываемым, чем для души туповатой, сонной… Но мне нужна душа именно впечатлительная!.. Душа красивая, прекрасная, такую и растоптать – одно наслаждение!..
Жора-Людоед, по-прежнему слушавший и подглядывавший через щелку в портьерах, в который уж раз встрепенулся: опять про «нужен впечатлительный человек»?!
– О-о!.. Совиньи, это невозможно спокойно слушать!.. Совиньи, ты мерзок!.. Ты мерзок!.. Неужели ты такой?! Ты не такой, Совиньи!.. – Лазарь отшатнулся от стола во второй раз. Видно было, что он был готов вскочить и выбежать вон из места, которое, благодаря присутствию такого Совиньи, казалось ему ужасным…
– А ты знаешь что, Лазарь… Знаешь, что я сейчас подумал… – продолжал Совиньи. – А ведь, пожалуй, великий актер Лассаль перенесет такое нападение гораздо легче, чем какой-нибудь никому, кроме нескольких друзей, коллег по работе, да родственников, не известный актеришка. Лассалю такой ужас весь огромный блеск его имени, вся его известность, вся его слава помогут перенести. Он, пожалуй, еще и мемуары напишет про то, как он все это пережил. А вот неизвестный актеришка… Он, чего доброго, еще и повесится. Просто повесится. И мемуаров писать не станет. Потому что просто этого не переживет… Не сможет, так сказать, перешагнуть через такую вот бездну, про которую я тебе поведал, которую я могу устроить… А потом, Лазарь, – все эти мерзкие физические подробности… Бездна, сущая бездна, которую не только какой-то особенно впечатлительный человек, – самый нормальный, с крепкими нервами человек – и тот перенести не сможет!.. Я в этом отношении – есть владелец бездны. Я ее хозяин. Я могу эту бездну устроить кому угодно. Залог тому – моя огромная физическая сила. Знаешь ли ты, что мой скелет завещан мною медицинской Академии?!. Для опытов!
– Скелет?! Где скелет?! Откуда скелет?!. – кто-то из посетителей шашлычной за одним из самых ближних столиков как-то случайно умудрился расслышать последнюю из сказанных Совиньи фраз и в пьяном веселии и игривости подхватил ее.
– Скелет? Какой скелет? Откуда скелет?!. – понеслось уже по всему залу, многократно размноженное нетрезвыми посетителями.
– Нет… Как?!. Почему?!. – тем временем тихо, но удивленно спросил Лазарь.
Его голос был перекрыт веселым и пьяным криком, раздавшимся в шашлычной:
– По залу ходит скелет!..
– Все дело в рентгеновском обследовании, которое я прошел однажды в юности… Тогда я попал в автомобильную аварию… И были сильные ушибы… Меня направили на рентген, – провериться… Тогда-то и увидели все те, кто был в тот момент, когда внесли снимки, в рентгеновском кабинете, что ребра мои – сросшиеся!.. Мои ребра имеют форму замкнутого круга!.. То же и у брата!.. – отвечал Лазарю Совиньи.
– Скоро он придет!.. Скоро!.. Скоро!.. Скоро мы с ним повстречаемся!.. – со злобным нетерпением вдруг, без связи с предыдущим и всем тем, что последовало через минуту, проговорил Совиньи, в очередной раз осмотрев зал и, судя по всему, так и не обнаружив нигде того, кого он здесь поджидал.
Расторопный мальчишка-официант, который уже несколько раз подходил к ним принять заказ, в очередной раз робко объявился возле столика, не решаясь напомнить о своем присутствии.
– Эй, мальчишка!.. Официант!.. Официант, скорее сюда!.. – кричали ему другие посетители шашлычной.
– Я тут… Ну, как же… Заказывать станете?.. – уже некоторое время терпеливо потоптавшись возле Совиньи и Лазаря и не в силах и не имея больше возможности ждать, наконец-то осмелился он напомнить о себе…
–Эй, мальчишка!.. Официант!.. Официант, скорее сюда!.. – по-прежнему, еще настойчивее кричали мальчишке с других столиков…
– Я тут… Это… Что же это вы!.. Вы что?.. Вы заказывать станете?.. А то меня уже ждут… Ну… – начал мальчишка-официант, потеряв терпение.
– Да погоди ты!.. Сейчас я тебе все!.. Слышишь ты? Все скажу!.. – наконец-то заметил мальчишку-официанта Совиньи.
– Да закройте же вы наконец дом!.. Накрепко закройте! Наглухо! – взорвался он в следующую секунду, да так, что, кажется, в этой шашлычной его теперь заметили и расслышали все – даже те, кто был к этому часу изрядно пьян и уже не замечал вокруг себя очень многого.
Тем временем двое, что сидели за ширмочкой, уже совсем перестали думать о еде и сидели, прильнув к щелочке, – один выше, другой ниже, – и наблюдали за происходившим в зале.
Жак прошептал:
– Людоед, Жора!.. Эти-то тоже кого-то ждут!.. Странно!.. Очень странно!.. Не того ли, кого и мы?!.
– А этот, с радиостанцией… Он ведь тоже все по сторонам осматривается… Тоже кого-то ждет!.. – ответил на это Жора-Людоед.
Оба на мгновение отвлеклись от того, что происходило за ширмой, в общем зале, и посмотрели друг на друга…
Но ничего не сказали…
Между тем посетитель шашлычной, изображавший старуху Юнникову, продолжал:
– И я тут же, на накрахмаленной салфетке начала делать наброски для своей рецензии о нынешнем удивительном спектакле «Хорина» и об этой роли, об этой замечательной инсценировке, которую условно я назвала «Безобразный Совиньи в шикарном ресторане». Конечно, это только рабочее название. На чем бы я хотела сосредоточить свое внимание прежде всего? Ну, конечно, прежде всего я бы отметила блестящий режиссерский замысел Господина Радио. Если он меня сейчас слышит, то я хочу публично, при всех хориновцах громогласно заявить, что я была не права, когда недооценивала великолепную задумку Господина Радио о превращении «Хорина» из просто хора, поющего на иностранных языках, в самый невероятный в мире самодеятельный театр. Я также неверно оценила режиссерские способности Господина Радио, которые, как я только что убедилась и продолжаю убеждаться сама, огромны. А посему я была не права, когда отказывала ему в роли нового руководителя «Хорина». Безусловно, я должна уступить ему эту роль, поскольку только он справится с руководством самым необыкновенным самодеятельным театром в мире.
- Предыдущая
- 82/143
- Следующая
