Дело Томмазо Кампанелла - Соколов Глеб Станиславович - Страница 55
- Предыдущая
- 55/143
- Следующая
Наконец, разглядев из-за кулис обоих персонажей и на основании каких-то одному ему ведомых соображений заключив, что они никоем образом не опасны ему, Господин Радио вышел из укрытия и грозным голосом закричал на нищего Рохлю и его приятеля Охапку:
– Ну вот что, вы! Убирайтесь отсюда! Это театр, а не клуб для ваших встреч! Идите! Убирайтесь куда хотите! В пивную. На улицу. В подворотню. Вы нам мешаете!
Услышав эти слова, нищий развел руками и так и остался стоять, глядя на Томмазо Кампанелла и всем своим видом показывая обиду и крайнее изумление столь неласковым приемом, оказанным ему его «лучшим другом».
Воспользовавшись тем, что Господин Радио стоял к нему спиной, Томмазо Кампанелла принялся подавать Рохле знаки: мол, я здесь ни при чем! а что я-то могу сделать, если они тебя отсюда выгоняют?
– Убирайтесь! Убирайтесь! – продолжал кричать Господин Радио.
– Вон отсюда! Вы нам мешаете! – вслед за Господином Радио принялись выгонять подвыпившего Охапку и Рохлю остальные хориновцы.
Томмазо Кампанелла схватился за голову и, покачивая ею из стороны в сторону, со скорбным видом смотрел на Рохлю, который, пятясь и по-прежнему с обидой и недоумением глядя на своего хориновского приятеля, медленно двигался к двери.
Наконец Рохля ушел за дверь. За ним, пьяно покачиваясь, ушел и Охапка. Томмазо Кампанелла спохватился и принялся вновь репетировать свой монолог:
– Я не из Лефортово родом. Я не лефортовский человек! Мне кажется, была какая-то история, потом я потерял сознание, потом я очнулся. Вокруг очень мрачно. Какие-то темные своды, пыльные закоулки и лабиринты, зал, разделенный множеством перегородок, каждая из которых – музейный стенд. Самое ужасное – это то, что я ничего не помню, что было до этого. А было ли до этого что-либо? Была ли когда-нибудь какая-то другая жизнь? Теперь вокруг меня был очень странный музей. Музей умершей молодежи прежних лет. Услышав эти слова, Таборский оживился. Он проговорил:
– Музей умершей молодежи прежних лет? То-то я смотрю здесь какие-то странные стенды. Ненавижу музеи! Чего только в них не соберут. Столько всякого хлама. Посмотришь – жить не хочется!
– Спокойно. Спокойно! Надеюсь, вы не начнете опять валиться? А то на вас как-то слишком плохо действуют все эти душевные переживания, – проговорила Светлана, которая с того момента, как Таборский повалился в обморок, некоторым образом постоянно находилась от него на расстоянии не более нескольких шагов.
Томмазо Кампанелла продолжал (некоторое время все говорили одновременно):
– Чего там только не было!.. Столько энтузиазма, оптимизма, веры: какие-то молодежные течения, смешные и несмешные моды, фанатики спортивных команд… Я не нашел там ничего, чтобы напоминало бы мне хотя бы чуть-чуть, хотя бы капельку Томмазо Кампанелла!.. Наверное, я, Томмазо Кампанелла, – уникален!.. У меня есть опыт, которого нет ни у кого другого… Потому что никто другой не родился однажды со всеми моими причудами, странностями, болезненностями… Кстати, когда я очнулся в «Музее молодежи» (какое странное название – музей и… молодежи. В этом есть что-то очень философское)…
Таборский – Светлане, женщине-фельдшеру: – Нет. Конечно, я сейчас не начну валиться. С чего бы это мне начать валиться?
Томмазо Кампанелла: – Так вот, когда я очнулся в… музее, я обнаружил себя на каких-то старых телогрейках и ватных штанах, брошенных на пол в одном из закутков, образованных музейными перегородками. Это было моей временной постелью, я был весь покрыт крокодильей чешуей – я покрываюсь ею, когда мне приходится некоторое время обходиться без горячей воды. Я ничего не помнил… Помнил только… Нет, не так… В моей памяти все-время возникала картина: глубокая ночь, темно, холодно, я на грани обморока, я замерзаю, я стучусь в первые попавшиеся двери, как раз – это двери музея. Той ночью я оказался на пороге очень странного места. Потом – провал, сон. Потом я очнулся…
Господин Радио – Таборскому (он поддержал Светлану):
– Конечно! Бодрее, бодрее надо! Вы приехали в наш замечательный район, так что уж будьте любезны, наслаждайтесь жизнью! Вы ужинали?
– Нет. Не ужинал, – честно признался Таборский. – Знаете, у вас такой странный район. Я шел по улице…
И тут Таборский рассказал им одну очень длинную и путаную историю, в которой они долго не могли разобраться, но которая, как они понимали, происходила пока хориновцы, каждый у себя дома, готовились к репетиции, а Таборский ехал с вокзала на прежнюю квартиру Юнниковой, где, как оказалось, она давно уже не жила, и при этом немало побродил по Лефортово.
Но перед тем как Таборский принялся рассказывать им свою путаную историю, из зала «Хорина» все-таки убежал вслед за Рохлей и Охапкой Томмазо Кампанелла. Произошло это так…
– Перед этим я искал покоя, равновесия, сытости, удовольствий, – продолжал настаивать Томмазо Кампанелла. – Нет, не так. Я хотел заматереть. Хотел стать толстым, сытым, самоуверенным. Я думал, что у меня много мечт: мечта стать толстым, мечта стать толстым человеком в красивых новых одеждах, мечта стать худым стройным человеком, одетым в элегантный фрак, мечта всегда вкусно есть, три раза в день есть только вкусные и аппетитные кушанья, приготовленные со специями, мечта быть человеком, который пьет только изысканные напитки, мечта стать таким самоуверенным, чтобы меня не мог поколебать даже самый критический взгляд, брошенный в мою сторону!.. Я уповал на расчет, на ум, на рациональность, на умственную проработку жизни. Я думал, что у меня много мечт. А мечта оказалась только одна. Да-да! Только одна мечта оказалась способна спасти меня. И действовать тем временем надо было наитием, угаром, раскручиванием собственных эмоций. Это мечта о жизни, в которой непрерывно что-то происходит. Причем не просто происходит, а происходит в каких-то определенных антуражах. Нет, не так… Черт возьми! Я, кажется, немного подзапутался. Но одно определенно и очевидно – только одна мечта способна спасти меня – мечта о жизни, в которой события чередуются одно за другим в некой бешеной круговерти. Сейчас я не могу находиться здесь, в «Хорине», слишком долго потому, что, кажется, в самое ближайшее время здесь ничего не произойдет. А мне необходимо действие, иначе мои эмоции станут крайне мрачными. А не стоит ли мне пока пойти вместе с Рохлей… Он что-то там говорил интересное про какой-то паспорт, а потом, во всяком случае, можно будет вернуться в «Хорин». Да, сейчас нужно раскручивать атмосферу. Сейчас я не могу просто сидеть и тихо мечтать о чем-то!..
– Томмазо Кампанелла! Сейчас мы здесь представим одну сценку! – воскликнул Господин Радио. – Подождите немного и вы увидите ее!
– Нет-нет! Я не могу ждать. Я должен добавить в свою жизнь событий. Я знаю, что только одно настроение способно спасти меня от мрака Лефортово – это настроение раскручивания эмоций, безудержного вихря событий. Если этих событий нет в действительности, то их нужно как-то придумывать и провоцировать самому. В этом, в поиске событий, мне могут помочь Рохля и этот пьяный Охапка. Уж с их-то помощью я наверняка найду на свою голову какие-нибудь события. К тому же Рохля говорил про какой-то паспорт. Это само по себе в высшей степени интересно! Ха! Это прекрасный антураж, прекрасное настроение – человек ищет на свою голову событий! Мне кажется, что это в высшей степени замечательно. Жить только тем, что именно в этот вечер должны обнаружиться события. Это в некотором роде постоянная игра в события! Вот, кстати, чем еще очень привлекателен для меня театр – театр это тоже постоянная игра, наигрыш, представление. И конечно же, события!
– Эх! Томмазо Кампанелла, вы же сейчас впадете в какой-нибудь загул. И уж тогда вы точно будете потеряны и для сегодняшнего вечера и для «Хорина». По крайней мере на ближайшее время, – с ужасом проговорил Господин Радио.
– А что, загул – это тоже событие. И пьяницы и гуляки – это первейшие в России революционеры. Но я, конечно, постараюсь не впадать ни в какой загул и не напиваться, постараюсь пройти как бы по грани загула и не-загула, как бы пройти по лезвию ножа… И не напиться в стельку, не загулять, остаться трезву, а просто напитаться какими-то событиями!.. Итак, вперед – за Рохлей! Уверен, что в его обществе скучать не придется. Сколько всего интересного может произойти в его компании, – а какие антуражи! Какое счастье для впечатлительной натуры: нищие, цыгане, вокзалы… Как все это интересно!
- Предыдущая
- 55/143
- Следующая
