Кровавый рыцарь - Киз Грегори - Страница 11

• Предыдущая
• 11/124
• Следующая

– Глотай, – рявкнул мужчина.

– Тут Энни сообразила, что с ней: она пьяна.

Они с Острой несколько раз тайком баловались вином, и, как правило, это было приятно, однако бывало и так, что Энни становилось очень дурно.

Сколько в нее влили, пока она была без сознания?

Достаточно. К своему ужасу, Энни поймала себя на том, что едва не захихикала.

Мужчина зажал ей нос и влил в глотку содержимое бутылки. Было похоже на вино, только много резче и крепче. На сей раз оно попало внутрь и обожгло горло, горячей волной спустившись в живот, где уже все полыхало огнем. Неожиданно Энни затошнило, но вскоре это прошло. В голове что-то пульсировало – довольно приятно, – и ей казалось, что события вокруг нее разворачиваются слишком быстро.

Мужчина встал так, чтобы она могла его видеть. Он оказался молодым, всего несколькими годами старше Энни. У него были вьющиеся каштановые волосы, светлеющие к кончикам, и карие глаза. Не красавец, но и не урод.

– Ну вот, – сказал он, – пойми, тебе нет нужды сопротивляться.

Глаза Энни полезли из орбит, их неожиданно застили слезы.

– Убить меня хочешь, – с трудом ворочая языком, выговорила она.

Вообще-то она собиралась выразиться более витиевато, однако у нее ничего не вышло.

– Нет, не хочу, – возразил он.

– Хочешь.

Он молча разглядывал ее и хмурился.

– Зачем… зачем ты меня напоил? – спросила Энни.

– Чтобы не пыталась сбежать. Я знаю, что ты ведьма. Говорят, бренди мешает вам использовать ваши штучки.

– Я не ведьма, – отрезала Энни, а потом, не в силах справиться с собой, выкрикнула: – Что тебе от меня нужно?

– Мне? Ничего. Я жду остальных. Интересно, как тебе удалось сбежать? И что ты делаешь совсем одна?

– Скоро здесь будут мои друзья, – сказала Энни. – Поверь мне. И когда они появятся, ты пожалеешь.

– Я уже жалею, – сообщил он. – Меня здесь оставили просто на всякий случай, но я и представить себе не мог, что придется иметь дело с тобой.

– Ну, я… – Энни вдруг забыла, что собиралась сказать. Ей становилось все труднее думать, и прежние страхи, что она сходит с ума, теперь представлялись забавной шуткой. Ей казалось, что губы у нее стали огромными и неповоротливыми, а язык распух до размеров головы.

– Ты дал мне много шпир… спиртного.

– Точно.

– Я засну, и ты меня убьешь.

Энни почувствовала, как в уголке глаза появилась слеза и покатилась по щеке.

– Нет, это глупо. Я ведь уже мог тебя прикончить, верно? Нет, тебя нужно взять живой.

– Зачем?

– А мне откуда знать? Я всего лишь работаю на своего господина. А вот другие…

– Не придут, – прервала его Энни.:

– Что?

– Они все мертвы. Разве ты еще не понял? Все твои друзья мертвы.

Она засмеялась, сама не вполне понимая чему.

– Ты их видела? – беспокойно переспросил тюремщик.

Энни кивнула, подтверждая свою ложь. У нее было ощущение, будто она пытается удержать огромный чайник на конце тонкого шеста.

– Она их убила, – сообщила она.

– Кто?

– Та, что приходит к тебе в кошмарах, – язвительно усмехнулась она. – Та, что крадется за тобой в темноте. Она идет за мной. Ты будешь здесь, когда она придет, и пожалеешь.

Свет начал тускнеть. Свечи продолжали гореть, но словно где-то очень далеко. Темнота окутала Энни, словно мягкое теплое одеяло. Все вокруг вертелось, и разговаривать казалось слишком сложным.

– Идет… – пробормотала она, стараясь, чтобы он услышал предупреждение в ее голосе.

Она не то чтобы действительно заснула, но глаза ее закрылись, а в голове словно кто-то колотил по диковинным барабанам и сиял неестественный свет.

Перед глазами у нее одна картинка сменяла другую. Вот она в з'Эспино, в одежде служанки, отскребает грязное белье, а две женщины с огромными головами потешаются над ней на чужом языке.

Она на своей лошади, Резвой, мчится вперед, так быстро, что ее тошнит.

Она в доме своих покойных предков, мраморном доме в Тенистом Эслене, с Родериком, он целует ее голое колено, двигается вверх, касается бедра. Она опускает руку, чтобы погладить его по волосам, а когда он поднимает голову – видит, что его пустые глазницы заполнены червями.

Энни закричала, и ее глаза распахнулись навстречу водянистой, расплывчатой реальности. Она по-прежнему находилась в маленькой комнатке. Чья-то голова была прижата к ее груди, и с глухой яростью Энни сообразила, что лиф ее платья расшнурован и кто-то лижет ее. Она по-прежнему сидела в кресле, а его тело оказалось у нее между ног, причем ноги были уже голыми, без чулок. Он задрал ее юбки до самых бедер.

– Нет… – пробормотала Энни, пытаясь его оттолкнуть. – Нет.

– Не дергайся, – прошипел он. – Говорю же, что выйдет очень даже славно.

– Нет! – Она заставила себя закричать.

– Тебя все равно никто не услышит, – пообещал он. – Успокойся. Я знаю, как это делается.

– Нет!

Но он не обращал внимания на ее крики, не понимая, что она кричит уже вовсе не ему.

Она кричала той, поднявшейся из теней и обнажившей жуткие зубы в злобной усмешке.

Леоф цеплялся за свои кошмары. Какими бы ужасными они ни были, он знал, что продолжение будет еще хуже.

Иногда среди миазмов мрака и воплощенной боли, среди искаженных лиц, с чьих губ срывались угрозы – неразборчивые и оттого еще более пугающие, – среди трупов, кишащих червями, или во время полета над равниной, которая цеплялась за его ноги, точно свернувшаяся кровь, проглядывало что-нибудь приятное, словно луч солнца, пробившийся сквозь темные тучи.

На сей раз, как обычно, это была музыка – прохладное, сладостное пение клавесина проскользнуло в его мучительные сны, точно дыхание святого.

Однако это не успокоило Леофа; музыка и раньше к нему возвращалась, первые звуки всегда были мелодичными и ласкающими слух, но вскоре превращались в жуткую какофонию, от которой он лишь глубже погружался в пучину ужаса и в конце концов сдавался, прижимал к ушам руки и начинал умолять святых прекратить это.

Однако на сей раз музыка оставалась приятной, хотя и немного неуклюжей и любительской.

Застонав, Леоф выдирался из липкого брюха кошмара, пока не проснулся окончательно.

На мгновение ему показалось, что он всего лишь перебрался в новый сон. Он лежал не на холодном, грязном камне, к которому уже успел привыкнуть, а на мягком тюфяке, голова его покоилась на подушке. Вонь его собственной мочи заменил едва различимый аромат можжевельника.

И самое главное… главное, что клавесин был настоящим, как, впрочем, и человек, который сидел на табурете за ним и неуверенно нажимал клавиши.

– Принц Роберт, – прокаркал Леоф.

Собственный голос показался ему жутким хрипом, связки были словно изорваны в лохмотья постоянными криками боли.

Мужчина, сидевший на табурете, повернулся и хлопнул в ладоши, несомненно довольный чем-то, но его жесткие глаза отражали только свет свечей и больше ничего.

– Каваор Леоф, – проговорил он. – Как мило с вашей стороны составить мне компанию. Смотрите, я принес вам подарок. – Он скользнул руками по клавишам. – Мне сказали, что это хороший инструмент, – продолжал он. – Из Виргеньи.

Леоф почувствовал, как по его телу пробежала странная дрожь. Он не видел в комнате стражи. Он был наедине с принцем, с человеком, отдавшим его на милость прайфека и его палачей.

Он принялся дальше изучать обстановку, обнаружив, что находится в комнате, гораздо большей, чем та тюремная камера, где он в последний раз провалился в беспамятство. Кроме узкой деревянной кровати и клавесина здесь стоял еще один стул, тазик для умывания и кувшин с водой. А еще… – тут ему пришлось протереть глаза – книжная полка, заваленная томами и рукописями.

– Давай же, – сказал принц. – Ты должен опробовать инструмент. Прошу, нет, я настаиваю.

– Ваше высочество…

– Я настаиваю, – твердо повторил Роберт.

Страдая от боли, Леоф спустил ноги на пол. Один или два волдыря на ступне лопнули, когда он перенес на эту ногу свой вес, но эта боль была столь незначительна, что он даже не вздрогнул.

• Предыдущая
• 11/124
• Следующая