Мышуйские хроники (сборник) - Скаландис Ант - Страница 8

• Предыдущая
• 8/36
• Следующая

Как остановить скатерть, никто не знал. В том числе и я. Сотрудники в панике эвакуировались, из соседнего кабинета успели милицию вызвать, прежде чем стены рухнули, а милиция сразу догадалась, что простому наряду оперативников с происходящим не справиться не в жисть и пригласили подкрепление – спецназ генерала Водоплюева. Но когда подъехал взвод особого назначения, им уже оставалась только самая нудная и грязная работа – завалы разбирать. Скатерть моя к тому времени выдохлась. А жертв, к счастью, не было. Вот так. После этого случая меня и...

Несчастный изобретатель замялся, и Шарыгин сочувственно полюбопытствовал:

– В тюрьму отправили?

– Да нет, зачем в тюрьму... Впрочем, об этом позже. Ты слушай главное. Я теперь придумал новую вещь, не для людей – ну их всех в баню! – только для себя. Я придумал шапку-невидимку. Сам понимаешь, сколько преимуществ у невидимого человека, но и минусов хватает. Старика Уэллса все читали, знаем. В общем, и на этот раз без защитного блока моего работать не хотелось. Но антифактум окончательно озверел. Вместо шапки-невидимки сделал он мне в чистом виде антишапку.

– Что, – удивился Шарыгин, – она позволяет видеть невидимые предметы?

Увлекшись рассказом, он и позабыл, с чего все началось.

– Если бы! – вздохнул Прокофий. – Не я стал для всех невидимым, а все и всё стали невидимыми для меня.

– То есть ты попросту ослеп? – догадался, наконец, Михаил.

И вмиг вспомнился клубившийся у него перед глазами желтовато-серый туман.

– Вот именно. И, пожалуй, это было первое мое изобретение действительно бесполезное. Если не сказать вредное.

– Разве что применить его как оружие, – задумчиво проговорил Шарыгин. – Допустим, в порядке диверсии поставить партию таких шапок армии вероятного противника. Вот оно, настоящее российское шапкозакидательство!

Михаил допил уже вторую кружку и как-то незаметно для себя принялся за третью. Только этим и можно было объяснить столь нехарактерную для него идею. С чего бы иначе вошло в голову?

Прокофий посмотрел на собеседника мрачно и даже осуждающе. Судя по всему, он был убежденным пацифистом.

– Водоплюевская разведка уже не раз ко мне подгребала со всякими недостойными предложениями. Но я на войну никогда не работал и работать не буду! – гордо заявил Кулипин. – Ну ладно. Шапка, конечно, не удалась, зато я понял, как работает антифактум и что надо сделать для исправления всех моих изобретений.

– Неужели понял? – не поверил Шарыгин.

– Мамой клянусь, – как-то очень трогательно отозвался Прокофий. – Только это все очень дорого – исправления вносить. Понимаешь? Вот я и начал деньги собирать. От властей же субсидий не добьешься! Зиму проходил в шапке, привыкал все делать не видя, с палочкой, на ощупь. Люди меня жалели, хотя и знали, что слепой я бываю только в шапке. Хорошие у нас люди в Мышуйске! Для подаяний пришлось вторую шапку купить, а то если каждый раз снимать ее, уж больно страшно выражение лица меняется. Вот смотри!

Изобретатель надел шапку, и глаза его вмиг остановились, сделавшись пустыми и как будто даже мутными, снял – все вернулось к прежнему состоянию.

«Да, с такими жутковатыми стекляшками вместо глаз побираться можно», – понял Шарыгин.

– Ну а весной, – продолжал Прокофий, уж больно жарко стало в шапке. – Хожу так. Вот и подают меньше. Хотя, казалось бы, какая им разница? Все же знают, на что я собираю, только ты вот один и выслушал меня со вниманием. Ну да ладно. Пора мне.

– И мне пора, – согласился Шарыгин. – Хватит уже пьянствовать. Тебе в какую сторону?

– Да мне тут два шага. Солдатский Шум знаешь?

– Это там, где больница?

– Ну да. Я же у Вольфика и живу.

– У какого Вольфика? – не понял Шарыгин.

– Э, мил человек, да ты, видать, совсем новенький в нашем городе! Пошли. Проводишь меня, заодно и посмотришь какие люди у Вольфика живут. А я по такому случаю в шапочке пройдусь, давно, черт возьми, слепым не был!

До улицы с загадочным названием Солдатский Шум было и впрямь недалеко. Но внутрь Шарыгин идти передумал. Не захотелось ему смотреть, «какие люди у Вольфика живут». Потому что Прокофий привел его ко входу в больничный корпус с недвусмысленной табличкой «Центральная Мышуйская психиатрическая лечебница им. Вольфа Мессинга». Навстречу им вышел небывалого роста медбрат в устрашающем темно-зеленом хирургическом костюме и, добродушно улыбнувшись, пробасил:

– Больной Кулипин, почему опаздываете к ужину? Не иначе, опять пиво пили? Нехорошо!

И когда Прокофий, торопливо попрощавшись, скрылся внутри, Шарыгин в растерянности полюбопытствовал:

– Простите, а как же это... психически больные – и по городу гуляют?

– Вы, должно быть, недавно в Мышуйск попали, – смело предположил медбрат. – Поживете здесь еще чуть-чуть и все поймете. Мы к людям гуманно относимся, не так, как в других больницах.

В этот момент двери лечебницы открылись, и на ступени парадного входа вышел батюшка, отец Евлампий – при всех регалиях.

– Здравствуйте, – сказал Шарыгин, завороженно глядя на сияющий в лучах солнца золотой крест на груди священника и уже готовый воспользоваться случаем для серьезного разговора.

Медбрат однако опередил Михаила, обратившись к батюшке с вопросом:

– Ну как, отец Евлампий, все в порядке? Вы уж не забывайте, пожалуйста, что это только первая часть нашего курса лечения. Вам бы хорошо в следующий раз деньков на пять к нам лечь.

– Конечно, конечно, – согласился батюшка, – на будущей седмице – обязательно.

Шарыгин проводил священника совершенно обалделым взглядом и еще не сообразил, что сказать, когда медбрат заботливо поинтересовался:

– А кстати, вы сами-то ничего не изобретаете? Или, может, вас странные вопросы одолевают? Сомнения какие-нибудь? Так вы заходите, не стесняйтесь. Мы всем помогаем.

Из переулка, сбегающего к реке, налетел внезапный порыв ветра, словно поторапливая Шарыгина.

– Спасибо, – сказал он и, развернувшись, быстро-быстро зашагал прочь.

Была у студента третьего курса Кеши Пальчикова одна заветная мечта.

Нет, были, конечно, и другие мечты, например, стать великим хирургом и научиться пришивать давно оторванные конечности работникам родного железнодорожного депо; или встретить на жизненном пути любимую девушку и поехать вместе с нею отдыхать на озеро Чад. Но это были просто мечты, а заветная – только одна: докопаться однажды до своих корней, до предков своих дальних. До пращуров. Методом опроса ближайших родственников удалось Кеше уточнить лишь полные имена одного деда, да двух бабушек, но бабушки его как раз мало интересовали, ведь одна имела фамилию Алексеева, а другая – Николаева. Скучно это все. По-настоящему увлекала юного Иннокентия только линия его деда по отцу – тоже Иннокентия Дмитриевича. Однако кто такой был Дмитрий Пальчиков старший, родившийся еще в прошлом веке – никак, ну, никак не удавалось выяснить. Да и где выяснять? Городской архив сгорел дотла, сказывали, еще в войну, когда в него фашистская бомба угодила. Да и было ли что в этом архиве, неизвестно.

Сам Кеша лично детство провел в Ленинграде, отец его и мать привыкли называть себя псковитянами, а вот дед как раз родился в Мышуйске. Так, во всяком случае, рассказывал Кеше отец, когда они все вместе вернулись в «город предков». Однако многие друзья и соседи считали это не более чем красивой легендой. История Мышуйска – вещь сама по себе загадочная. Военные из спецчасти генерала Водоплюева, а также милиционеры и все люди, близкие к городским властям, вообще уверяли что городу лет пятьдесят, максимум семьдесят, что возник он посреди дикой полутайги возле Объекта 0013 «с целью создания приемлемых условий жизни для персонала всех учреждений, занимающихся изучением Объекта». А на вопрос, откуда же в Мышуйске столько старинных зданий и в частности Университет, на котором красовалась табличка «Памятник архитектуры восемнадцатого века. Охраняется государством», военные, не моргнув глазом, докладывали: «Все эти здания возведены были при Сталине исключительно на предмет конспирации и камуфляжа.

• Предыдущая
• 8/36
• Следующая