Меч Тристана - Скаландис Ант - Страница 28
- Предыдущая
- 28/104
- Следующая
– Боже, Боже, ну наконец-то мы остались вдвоем! – буквально причитала она сквозь слезы. – Как я устала ото всей этой чертовщины. Ваня, ты хоть понимаешь, что происходит? Как это все случилось – ты понимаешь?
– Я ничего не понимаю, – сказал он. – И сегодня, что характерно, понимать ничего и не хочу. Я тебя хочу, Маша. Я безумно хочу тебя. Я рвался к тебе через два мира, через две войны, через какие-то подвиги, мучения и полнейшее сумасшествие. Ради тебя я убивал людей и позволял убивать себя. Но я не умер. Дуриком, чудом – не умер. Я нашел тебя. И теперь я уже не отдам тебя никому. Понимаешь: ни-ко-му. Ни твоим московским друзьям, ни ирландскому королевскому двору, ни потусторонним силам Аннона, насылающим на нас компьютеризованных драконов из других галактик, ни даже королю Марку, которому, как обещал, везу тебя в жены. Понимаешь, это все – пустое. А важно только одно – ты и я…
Он шептал ей это все, а она по-прежнему плакала, плечи ее вздрагивали, он стискивал их, прижимал к себе, по Машиным щекам катились слезы, он слизывал их и все пытался поймать губы, а она уворачивалась, всхлипывая. И он снова говорил:
– Я люблю тебя. Мы должны быть вместе всегда, несмотря ни на что, в этом мире или в том, или в каком угодно третьем. Ты не согласна?
Наконец он ловит ее губы, и гаснут звезды, и легкий парусный корабль, покачнувшись на масляных черных волнах, проваливается в морскую пучину. И в приступе внезапно нахлынувшей смелости он обхватывает ладонями ее упругие ягодицы и чувствует, как дрожь прекращается полностью, все тело ее становится на миг напряженным, а затем внезапно слабеет и благодарно прижимается к нему грудью и бедрами.
Пройдут века, прежде чем губы их разомкнутся и они вновь посмотрят другу другу в глаза.
Что это: красивая метафора или на самом деле так было? Похоже, на самом деле. Ведь они целовались на углу Ермолаевского и улицы Остужева, у входа в арку, а очнулись посреди Ирландского моря на тысячу лет раньше. Так было. Но и метафора, согласитесь, красивая.
– Мне хорошо с тобой, Ваня, – прошептала Маша. – Очень хорошо. Но я хочу сказать, ты понимаешь… Ты не поймешь. Просто мне сейчас так грустно! Я как-то вдруг подумала… Ты не поймешь…
Он видел, что ей трудно говорить, что ей действительно плохо, и очень хотел помочь:
– О чем ты, Маша, о чем? Расскажи мне. Честное слово, я все пойму, потому что люблю тебя.
– Мне очень грустно, Ваня.
Она прислонилась спиной к фальшборту и смотрела мимо него. Слезы на щеках ее высохли. Тонкие пальцы нервно сжимались и разжимались на его запястьях.
– Я все потеряла, Ваня. Я потеряла мужа. А еще раньше потеряла ребенка, когда он заставил меня сделать аборт. Я потеряла родителей, потеряла тебя, я потеряла всю Москву, всех людей того времени. Я потеряла их раньше, чем попала сюда. Собственно, я и попала-то сюда потому, что у меня крыша съехала на артуровской тематике, на кельтской культуре и истории древней Ирландии. Мне чудилось, что все здесь так красиво. Мне снились по ночам благородные странствующие рыцари и их несравненные дамы сердца. Тебе ли объяснять, Ваня, каким ужасным оказалось все это вблизи… Я была просто в трансе, я целую неделю говорить не могла. Я и сейчас не понимаю, как можно здесь жить.
– Постой, постой, любимая, – сумел он наконец вторгнуться в непрерывный поток ее эмоциональной речи. – Но мы же именно здесь нашли друг друга, а ты спрашиваешь, как жить. Мы же теперь вместе, разве не это главное?
– Ах, Ваня, – вздохнула Маша. – Я тебя очень, очень люблю. Правда. Но сегодня у нас, наверное, ничего не получится, не обижайся…
– Что, – понял он по-своему, – день сегодня какой-нибудь неправильный?
– Да нет же, глупый! Вечно вы, мужики, только о физиологии и думаете. Нет, с этими делами все нормально. Просто настроение какое-то ужасное. Понимаешь?
– Понимаю.
Он нежно поцеловал ее в щеку.
– Я дура. Ну скажи мне, что я дура!
– Не скажу, – шепнул он. – А ужасное настроение – это поправимо. Знаешь, что такое химические средства воздействия на организм?
– Знаю, – улыбнулась Маша. – Но ты уже, кажется, навоздействовался.
– Не-а. Это вчера. А сегодня я только с Курченком пива тяпнул. Надо же было ему снотворного подсыпать.
– С чем ты пива тяпнул? – не поняла Маша. – С каким цыпленком? Вроде рыбой закусывали.
– Да не с цыпленком, а с оруженосцем моим. Это я его так ласково зову иногда.
– Смешно, – сказала Маша. – Ну ладно. А с Бригиттой что ты сделал? Тоже усыпил?
– Конечно, я налил ей вина.
– И разумеется, сам – за компанию?
– Ну, совсем чуть-чуть, ну совсем!..
– Ой, Ванька, да ты же алкоголик! Ну а со мной что ты пить собираешься?
– А ты догадайся. – Иван повернул ее к себе, нежно приподнял голову пальцами за подбородок и пристально посмотрел в глаза.
И Маша вспомнила.
– Айсидора дала мне этот кувшин?
– О, йес, виз голден пробка.
– Пробка по-английски будет «stopper», – механически поправила Маша. – И между прочим… Ой, ты что, уже видел этот кувшин? Ты знаешь, где он стоит?
Иван лишь молча кивнул.
– Но ведь это Бригитта должна была принести его нам по ошибке! Так написано во всех древних текстах.
– Значит, врут твои древние тексты, Машка, – спокойно прокомментировал Иван. – Ошибки не будет. Лично я принесу тебе заветный кувшин, потому что Бригитта спит и ее сегодня не добудиться.
– Неси! – шепнула Маша-Изольда.
И он почувствовал, как она уже сгорает от желания. Вот чудачка! «Настроение у нее ужасное»!
А в королевской каюте было здорово. Родичи ирландцы позаботились обо всем. Была даже чистая вода в большом кувшине и специальная лохань для гигиенических мероприятий. Во всяких ароматических мазях и моющих жидкостях тоже недостатка не ощущалось. Ну а широкую кровать, застеленную мягкими шкурами и тончайшим бельем, словно специально кто-то готовил для любовных утех.
У них сегодня все было впервые. И по легенде, и на самом деле. Они стеснялись раздеваться на глазах друг у друга, и Иван отворачивался, пока журчала в углу сладкой музыкой струйка воды из огромного кувшина. Наверное, ей было бы гораздо удобнее, если бы он подержал тяжелый сосуд, но и она стеснялась попросить. И он лежал уже совсем нагой, когда она в ажурной, почти прозрачной ночной рубашке пошла к нему. Она держала в руке высокий серебряный кубок, и он наполнил его едва ли не до краев ароматным золотисто-коричневым напитком и глотнул первым. Потом глотнула она и закашлялась.
– Боже, я и не думала, что это так крепко!
– Ну, знаешь, – промямлил Иван, – они тут, наверное, тоже травки на спирту настаивать умеют.
– На спирту? – переспросила Маша. – Да они его еще перегонять не научились. Не было спирта в десятом веке. Понимаешь?
– Не может быть! – проворчал Иван. – Ты, главное, пей. Это дело полагается выпить целиком.
– А может, это и не спирт, – проговорила Маша после второго куда как более удачного глотка. – Вкусно.
– Еще бы, – согласился Иван. – Знатное пойло. Допиваем.
И они допили. И Маша напрочь забыла про свое ужасное настроение, и нырнула под одеяло, и зашептала:
– Милый! Какой ты милый! Иди ко мне… Скорее… скорее…
И он, то ли робея, то ли просто подсознательно растягивая удовольствие, делал все нарочито медленно, постепенно, не сразу. Целовал ее в губы, в шею, потом в набухшие, отвердевшие соски, а руки опускались ниже, ниже и поднимали ей рубашку, и он все-таки откинул одеяло, перестав наконец стесняться, и увидел ее всю в дрожащем свете тихо потрескивающих факелов. И она таяла от нетерпения и уже начала тихо стонать, раскрываясь ему навстречу, и его пальцы удивленно и смешно путешествовали по тому, что выглядело столь понятным и знакомым на цветных фото в польских журналах, но здесь и сейчас, в реальной жизни, оказалось почему-то таким таинственным, восхитительно сложным, путано-трепетным. И еще смешнее он тыкался чуть позже, уже не пальцами, и все никак не мог попасть, а она тихонечко и совсем не обидно смеялась и помогала ему, направляя нежными легкими прикосновениями…
- Предыдущая
- 28/104
- Следующая
