Скалолазка и мировое древо - Синицын Олег Геннадьевич - Страница 34

• Предыдущая
• 34/71
• Следующая

Максимка улыбался до ушей. За его спиной болтался тяжелый аппарат – в точности такой же, как у меня. На мальчишке ребризер казался огромным и все тянул назад, пытаясь опрокинуть хозяина на спину.

– Где ты его взял? – спросила я, выплюнув загубник.

– А чего?

– Отвечай немедленно.

– А чего?

– Не пререкайся со мной! Я тебя спросила: где ты это взял?

– Там стояли! – Он неопределенно махнул рукой.

– «Там» – это на берегу, напротив оранжевого буя? Да? Два комплекта, прислоненные друг к дружке?

– Ага, – довольно ответил Максимка.

У меня закружилась голова.

– Ты маленький безответственный постреленыш! Думаешь, я их не видела? Взять их было проще простого. Только я, дура, решила, что их хватятся в первую очередь, поэтому полезла в грузовик. Зато наш величайший и мудрый настоятель Максим ибн Маугли схватил первое, что ему подвернулось под руку!

Довольная улыбка стерлась с его лица. Максимка выглядел озадаченным.

– Ну так что? Сбегать, назад положить?

Я помассировала виски, чтобы унять головную боль.

– Не нужно. Попадешься еще. Ладно. Надевай. Сейчас будем погружаться.

Его лицо просияло.

Лямки ребризера я затянула на нем полностью, но аппарат все равно немного болтался. Маска оказалась впору. Ласты подогнали по размеру.

Гидрокостюма у Максимки не было. Я опустила руку под воду, проверяя температуру – датчик показал двадцать четыре градуса. Пожалуй, не замерзнет без гидрокостюма. Если замерзнет – отправлю на берег.

Когда приготовления были закончены, я зачем-то перекрестилась. И мы зашли в воду.

Первые впечатления были потрясающими. Словно мы оказались в открытом космосе. Вода была чистой, без мути и ободряюще-прохладной. Внизу в величественном безмолвии лежала темная глубина. Мы парили над ней, испытывая и удивление, и восторг, и страх, и дрожь под сердцем.

В ребризере я чувствовала себя как в роскошном автомобиле. Уже на глубине полутора метров человек не может вдохнуть самостоятельно, воздух нужно подавать под давлением. А я дышу как ни в чем не бывало. Дыхание легкое, никакого сопротивления при вдохе и выдохе, только воздух слегка сушит горло.

Максимка погружался рядом, словно заправский дайвер. В глазах под маской никакой паники, ластами работает, словно автомат, на спине горит сигнальная лампа. У меня за плечами такая же. «Габариты» мне не нравились. В глубинном полумраке их видно издалека. Водолазы, которые погружаются у противоположного берега, могут нас заметить по этим огням. Я бы их с удовольствием погасила, если бы знала как.

Темнота сгустилась. Я включила фонарь. Луч наткнулся на каменистое дно, покрытое редкими водорослями, похожими на волосы утопленников… Ну и сравнение я выдала, что это со мной? Жутковато тут под тоннами воды, вот что.

Мы поплыли вдоль дна. Под нами скользили обросшие илом валуны, которые не походили на развалины города. Хотя скоро впереди появилось что-то большое. Я увидела какой-то массив…

Максимка припустил вперед, но я поймала его за ласту и потянула назад, показывая, что нечего ему лезть туда первым. Он скорчил недовольную гримасу, насколько это возможно в водолазной маске. Мы проплыли еще немного, и свет фонаря уперся в вертикальный массив. Я с ужасом поняла, что к развалинам древнего города он не имеет никакого отношения.

Передо мной открылся проржавевший борт судна. Свет выхватил из темноты огромные выпуклые буквы, на которых еще осталась краска. Я сложила буквы в слово и прочла:

– Belmond.

Это название перевернуло мою жизнь, заставив страдать, мучиться, вести изнурительные поиски, которые не приносят ничего, кроме боли.

Сухогруз «Бельмонд».

О том, что случилось на нем, мне рассказывал Дуглас Чедвик – человек, который сумел вырваться из «Мглы», мой верный друг и ярый противник Тома Кларка. С берега Марокко он наблюдал зарницы и багровое пламя, поднимавшееся над морем в том месте, где плыл сухогруз. Других свидетелей крушения не осталось. Из двух десятков оперативников, отправившихся на борт, вернулся только Бейкер. Но он ничего рассказать не может, он мертв. Его прах покоится на глубине приблизительно двух километров под Швейцарскими Альпами.

Бейкер привез с «Бельмонда» умирающего человека. Моего отца. Бывший десантник, корреспондент, сотрудник внешней разведки Советского Союза – он умер на руках у Чедвика. Могила Игоря Баля находится на побережье Африки, на тридцатом километре шоссе на Эль-Хосейма. Мать нашли чуть дальше. Море выбросило ее на берег. Она была в том ужасном состоянии, в котором пребывает сейчас. В диком безумии. Двадцать лет уж как пребывает…

Во всех этих несчастьях повинен тот, чье имя тьма, чье тело мрак и чья душа зло. То, что случилось на «Бельмонде», знает только он, Том Кларк по прозвищу Левиафан.

Призрак сухогруза лежал на боку. Именно призрак, потому что «Бельмонд» не мог перенестись на тысячи километров от места собственной катастрофы. Призрак. Реальный до жути и мельчайших подробностей. Сразу вспомнился Ньяма, борющийся с демонами собственного разума (не заразилась ли я от него?). Буддийский наставник гонял своих демонов, может, стоит этим заняться?

Я могу прогнать призрак, могу сбежать, уплыть от него, могу проткнуть пальцем… Но, может, лучше не гнать, а исследовать свою галлюцинацию? Я в течение двадцати месяцев пыталась выяснить, что произошло на «Бельмонде», и вдруг такая возможность предоставляется! Потусторонний кинопроектор показывает мне точный фантом корабля, который лежит сейчас где-то на дне Средиземного моря. Если бы в мои руки попала кассета с подводными видеосъемками «Бельмонда», отказалась бы я от нее? Ни в коем случае.

Мы находились в районе носа. Я обогнула край борта с вереницей ограждающих лееров и поплыла возле палубы, тянущейся слева от меня словно стена. С каждым возникающим из мрака квадратным метром громче билось сердце. Я могла открыть тайну, которая не дает мне покоя на протяжении двух лет… Но черти шептали в уши другое. Зачем я плаваю здесь? Это же ловушка, устроенная моим собственным сознанием. История с «Бельмондом» быльем поросла! Не лучше ли оставить призрак в покое и заняться поисками подводного города? Я израсходую всю воздушную смесь, а на исследование пирамиды останется пара вдохов… Ничего, без паники, я успею везде. Запас воздуха в ребризере, как у кита в легких.

Сверху свешивались ослабевшие тросы, иногда попадались незадраенные люки, но в них я не решилась заплывать. Я вообще опасалась дотрагиваться до чего-либо. Мне казалось, что, стоит только прикоснуться, и иллюзия разрушится. Я плыла дальше и дальше, надеясь добраться до палубных надстроек и капитанской рубки. Не знаю, что собиралась там найти. Просто хотела увидеть место, где были люди.

Но палуба неожиданно оборвалась.

Я замерла над краем, за которым начиналась пустота. Деревянный настил здесь вывернут и расщеплен, концы досок вымараны густой чернотой, похожей на слой гудрона. Борт пребывал не в лучшем состоянии. Стальные листы выгнуло и скрутило, края торчали острыми лепестками, их покрывала та же чернота. Где остальная часть корабля – даже не представляю, поблизости не видать. Возможно, ее призрак покоится в другом озере в противоположной части света.

Неизвестный взрыв разорвал сухогруз словно игрушку. И сыграла здесь не бомба с тротиловой начинкой, а сверхъестественная сила, сдетонировавшая в центре палубы и оставившая мазутные следы. Когда я подумала об этом, на ум пришло единственное:

Молох.

Жуткая сила, которую использует Левиафан. Никто толком не знает, что это такое, но мне однажды довелось с ней столкнуться. Пугающие чернильные создания, похожие на стаю летающих пираний. Чедвик говорил, что это только протуберанцы настоящего Молоха. Думаю, что бомба, разорвавшая сухогруз, и есть тот самый настоящий Молох, его всеуничтожающее ядро.

Что же, черт возьми, случилось на «Бельмонде»?

• Предыдущая
• 34/71
• Следующая