Монастырь - Ширянов Баян - Страница 85

• Предыдущая
• 85/105
• Следующая

Ложиться на какой-то час, час пятнадцать, смысла не было, да и первоотрядники, поднимающиеся раньше остальных в зоне, уже выбегали из секции на свои рабочие места. Кулин некоторое время бесцельно послонялся по секции, потом решил замутить чайку и это предложение нашло в народных массах, в лице Петра Захаровича, живейший отклик.

Когда банка запарилась, Семихвалов полез в тумбочку за стаканами.

– Слышь, Коль…

– Что?

– Может, нам библиотекаря позвать?

– У тебя с ним крутые макли? – Предположил Кулин.

– Ну, надо… – Ничего не поясняя, сообщил Петр, и извлек третий хапчик. – Сходи за ним, а?

Пожав плечами, Куль встал. Шконка Братеева, великого зековского писателя, находилась почти у самого входа в секцию. Подойдя к библиотекарю, который, как всегда, спал накрывшись с головой, Николай тронул того за ногу. Даже из-под одеяла эта нога показалась Кулину слишком холодной и какой-то неестественно скользкой.

Начав испытывать некие подозрения, Николай шагнул в проход и, быстро осмотрелся, не сечет ли кто за ним, и приподнял одеяло. Глаза писателя были открыты. Кулин едва ли не впервые видел Братеева без очков и поразился, как простые стекляшки меняют внешность. Сейчас Владимир выглядел суровым и серьезным. Когда же Николай встречался с ним раньше, то массивные очки всегда создавали ложное впечатление беззащитности, выглядывающей из-за черепахово-стеклянной брони. Но не это было главным сейчас. На груди писателя имелся некий чужеродный предмет, грубо сваренный крест, посередине которого просматривалось небольшое полукруглое возвышение. Стилет.

Кулин несколько раз встречал такое оружие. Оно использовалось исключительно блатными для «наказания» за крутые «косяки». Этот стилет не имел ручки и вгонялся в тело резким движением ладони. Еще одной его особенностью было то, что из-под него практически никогда не вытекала кровь.

Накрыв мертвого Братеева, Николай вернулся к Семихвалову. Тот уже разлил чай по хапчикам. Два стояли на табурете, а третий он нервно крутил в ладонях.

– Ну, где Володя? Идет?

– Нет. – Покачал головой Кулин.

– Не хочет?

Присев на шконку рядом с семейником и отхлебнув крепкой, даже чересчур, заварки, Николай как мог тихо проговорил:

– Он мертв.

Петр расслышал и, хотя Кулин и смотрел прямо перед собой, краем глаза он не мог не заметить как резко побледнел его семейник. Резко запахло потом. А на Николая вдруг нахлынула необъяснимая агрессивность. Ему захотелось разорвать Семихвалова на части. Так, голыми руками. Чтобы он больше никогда не ввязывался во всякие авантюры, грозящие гибелью не только ему самому, но и окружающим.

Вспышка гнева кончилась так же внезапно, как и началась.

– Стилет. – Тихо выдохнул Куль. – Черный.

Семейник кивнул.

– Это из-за?..

– Да.

– И что дальше?

Петр пожал плечами:

– И жить они будут до самой смерти…

– И будет она скорой и мучительной. – Огрызнулся Николай.

– Теперь у меня лишь один выход. – В голосе Семихвалова чувствовалась такая безысходность, что Куль невольно поежился и едва не поперхнулся кипятком. – Сыграть на опережение. Ты со мной?

Кулин на мгновение замер и кивнул.

– Тогда этой ночью.

Дальнейшее чифирение прошло в тягостном молчании. Каждый думал о своем. Куль лишь мог догадываться о том, какие мысли бродят в мозгах его семейника, сам же Николай немного досадовал на то, что его угораздило связаться с таким интуитивом-авантюристом. Раньше чутье никогда не подводило Петра, и он без потерь выходил изо всех переделок. Но, как видно, на сей раз жопное чувство его подвело.

После официального объявления о подъеме завхоз Осечкин, наконец, обнаружил, что в первом отряде произошло сокращение рядов, и тут же начался неимоверный хипиш. Примчались ДПНК, разъяренный Поскребышев, замполит. Вокруг них зелеными слепнями вились вертухаи.

Всех, кто еще оставался в секции, выстроили в две колонны и милейший Александр Павлович, благодаря отбору и селекции которого и существовал первый отряд, багровый, орал, срывая голос:

– Мудачье! Пидоры вонючие! Я для чего вас тут собрал? Чтоб вы хлебальниками щелкали, когда убивают лучших, да, лучших людей нашей колонии?!

Зеки затравленно молчали, не признавая своей вины и не чувствуя никакого раскаяния.

– Все! Кончилась ваша лафа! – Неистовствовал замполит, – Разгоню к чертовой бабушке! На «удочку» надеетесь, козлячье вымя? Да я вас всех по триста шестнадцатой раскручу! Будете у меня тут еще двушник в бабьем углу пыхтеть!

Полковник бушевал, бегал взвд-вперед по секции, подносил к носам осужденных кулак, пахнущий медом и прожаренными тостами, завтраком Васина. И, возможно именно из-за этого, такого домашнего, запаха, полковнику никто не верил. Не может исходить реальная угроза от человека, источающего пряный медовый аромат.

– Ну! – Александр Павлович внезапно остановил свой взор на Кулине. – Никто ничего не видел? Никто ничего не знает, да?

Тоже мне, козлы! Какие из вас, к чертям свинячьим, козлы, когда никто из вас стукнуть не может?! Козы вы, а не козлы!

Вот вы, расконвоированный осужденный Кулин Эн Е, можете что-нибудь интересное мне поведать?

Николай почувствовал, что пол под его ступнями начал мелко вибрировать и от этой, незаметной постороннему взгляду, тряски тело бесконвойника стало как бы утрамбовываться. Ухнули вниз кишки, за ними потянуло и желудок, и легкие. Но, героическим усилием набрав в низ воздух, Куль, уже уверенный что его сдали, что кто-то все же оказался настоящим козлом и опрвестил замполита о его, кулинском, походе к шконке Братеева, смог выжать из себя:

– Нет, товарищ полковник…

Васин не отреагировал на неуставное обращение и немедленно переключился на следующую жертву:

– А вы, осужденный?..

Николай выдохнул и скосил глаза на Васина. Зеку казалось, что его выдох был слишком громкий, выдающий его знание, что услышав этот звук замполит тут же вернется и скажет:

– А вы, осужденный, определенно что-то от меня скрываете!

Но ничего подобного не произошло, и Кулин вдруг с ужасом осознал, что испугался.

Наконец, ничего не добившись и перейдя под конец от угроз к обещаниям, полковник удалился. Тело давно уже унесли, зеки стали успокаиваться и готовиться к зарядке, как вдруг Николай заметил, что его семейник что-то засунул в ладонь уходящему вслед за замполитом вертухаю. Синяку.

• Предыдущая
• 85/105
• Следующая