Спартанки... блин... - Щербакова Галина Николаевна - Страница 12

• Предыдущая
• 12/22
• Следующая

Она больше не спорила. Она даже не сказала, что те схватки кончились мертвым ребенком. Не стала обижать старика. Пусть ловит вчерашний кайф. А разве это так уж лучше, что у нее нет задыхания от молодых шестидесятников в фильме «Мне двадцать лет»? Такие светлоглазоясные с этим разговором о картошке и репе. Понимали ли, о чем спорили, понимали ли, что этот патриотический оселок обременительно вечен и несть ему конца, как нет конца лежащему Ленину и всей этой красной кремлевской стене, по идее ведь, стене плача, но только русского, умиленно-восторженного, глупого плача-восхищения.

Зачем она думает про все это? Если тебя ждет радость завтрашнего дня, забудь, где живешь, а помни, что просто живешь, дышишь, смотришь и ждешь… Отвернись от русской стены горя. Пути неисповедимы, и жизнь может кончиться мгновенно, как у Элизабет. И уже не будет ничего.

…У подъезда дома стояли двое. Девчонку-соседку она хорошо знала. Лелька-кнопка – так звали ее в школе за неподверженность акселерации. Девочка была мала, изящна и сходила за четырнадцатилетнюю. Она разговаривала с молодым мужчиной. И то, как она разговаривала, грубо разрушало представление о девочке-кнопке. Лелька, что называется, выеживалась перед мужчиной всеми своими глазками и лапками. Она млела от возбуждения гормонов, не беря в расчет ни людей в окнах, ни котов на подоконниках. Более того, было ощущение, что она это делает назло всем, выставляясь по максимуму. Вишь, ножку на лавочку поставила, показав просвечивающиеся через колготки желтые трусики. Она манила ими, она завораживала стоящего рядом дядьку. Дядьке было где-то под сорок, и у него был вполне пристойный вид. Он даже не глядел в межножье своей собеседницы, а смотрел на то, как гордо, вниз головой, с сознанием своего бессмертия падает вниз головой турман.

Время выпихнуло из своих дворов голубятни, но во дворе остался один фанат, он устроил на своем балконе, на пятнадцатом этаже, голубиное жилье. И теперь все могли наблюдать эти смертельные птичьи трюки. Что интересно, против голубятен раньше базарил весь двор. Голубятня же вверху как бы даже доставляла радость. Никто не бухтит, что птицы покакали на подоконник, получается, даже радовались их воркованью. Знать бы… Может, и не вопили бы раньше, когда боролись против, знать бы за что за… Теперь почти друг на друге стоят на месте голубятен машины. Всю ночь трещат сигнализации, это вам не голубиный клекот.

– Привет, Лелька, – сказала Марина.

– Здрассте, теть Марина, – ответила она. – Это мой двоюродный брат, – представила мужчину. – Он будет у нас жить… Вы не будете возражать?

– Я-то при чем? – засмеялась Марина.

– Это мама волнуется, что соседи скажут – мол, понаехали черте откуда, а мы, дураки, их покрываем…

– Не говори глупости, – рассердилась Марина, смущаясь и стыдясь перед мужчиной всех этих слов. – Не слушайте дурочку, – это она ему, – живите на здоровье где хотите.

– У него еще нет регистрации, – крутилась на одной ноге Лелька, – так что ваше право заявить на нас в милицию.

Только тут Марина заметила, что мужчина смеется внутри себя и только сдерживается. Хотя чего тут сдерживаться? Захохочи, ведь глупость городит девчонка, ты же брат! – Ах, вдруг поняла Марина, никакой он не брат. Совсем чужой человек, не родной, не близкий, потому-то и заголяется Кнопка-дура, вступившая в опасную фазу развития, когда турман летит вниз головой.

– Вы откуда? – спросила вдруг Марина, хотя какое ее собачье дело?

– Из Грозного, – ответил он и протянул руку. – Меня зовут Алексей. Бывший преподаватель университета, бывший неудачливый бизнесмен… Ничего там не осталось. Вот приехал начинать все сначала.

– Бог вам в помощь, – сказала Марина, направляясь в подъезд.

Кнопка и бывший пошли за ней. В лифте стало тесновато, потому что все время крутилась Лелька, и Марина подумала, что если дома нет Вари, матери Лельки, и она останется вдвоем с гостем, с девочки станется… Но тут же она окоротила себя. Это меня не касается. Это их проблемы, а у меня свои. Но тут же сообразила, что свои проблемы уже несколько дней ее не мучают, она даже оставила в рукописи о кино все авторские закидоны о фильмах шестидесятых как русском неореализме. Думай, старик, как хочешь. Я сама обожаю итальянский нео, и «Рим в одиннадцать часов», и «Полицейские и воры». Но нет там пафоса разъезжающихся путей. Там дорога – просто дорога, а не родовые схватки будущего. Там горькая радость жизни, а мы всегда производим пафос сладкой смерти.

Она оставила «закидоны», потому что автор имеет право на это. И не ей хлопотать о том, чтобы он стал думать иначе. Всегда существование двух мыслей интересней одной. Она что, не знала этого раньше? Знала, конечно, но в ней вдруг что-то лишнее обрушилось, и теперь она идет по обломкам собственного вчерашнего сознания. Главное – что идет. Поэтому пусть люди живут, как им лучше, а не как кем-то принято. Лучше – это всегда вперед, принято – это всегда назад.

Они расстались на площадке, Марина, готовая пасть Лелька и мужчина без прошлого. Только закрыв за собой дверь, Марина сообразила, что он хорош собой, этот Алексей, хорош на ее вкус, когда в расчет берутся не стати, не то, что теперь называют «мачо», а умение смеяться внутри себя и эта освобожденность (как у нее) от прошлого. «Я бывший преподаватель, бывший бизнесмен», но, ей Богу, люди, не надо рвать по этому поводу в себе жилы. Ведь у многих, многих уже нет завтра, а у тебя есть.

Звонок раздался примерно через час, Алексей стоял на пороге. Марина уже успела влезть в халат, он у нее мягкий и пушистый и хорошего бирюзового цвета. Она ведь дома, она не ждет гостей. У нее волосы собраны в пучок бирюзовой закруткой.

– Извините, Бога ради! Варя мне сказала, что вы работаете в издательстве. Мне бы хотелось с вами поговорить.

– Заходите, – сказала Марина. – Вы на самом деле родственники?

– Варина мама и моя покойная мама – троюродные сестры. Так что родня, но уже приблизительная. Так сказать, последняя вода на киселе. Я ведь по профессии филолог, успел даже защититься в грозненском университете, пока его не разрушили. Я мог бы пригодиться в издательстве? Или это бред сивой кобылы?

– Вообще-то бред, – ответила Марина, – если вы имеете в виду мое издательство. Мы людей не набираем, мы их выпихиваем. Но ведь сейчас тьма тьмущая частных. Их порядки я не знаю. Могу вам дать пару-тройку адресов.

– Я после университета выпускал газетку. Пока нам не обломали рога. Торговал лекарствами. Это был хороший бизнес, но весьма криминальный. А я человек смирный, я люблю дружить. Бороться и искать, найти и не сдаваться помните эту речевку? – это не мое. «Искать и найти» для меня антиподы «бороться и не сдаваться». Но сейчас это выглядит дурью… Хотелось бы найти и беречь без грубой силы.

«Боже! – подумала Марина. – А я ведь была уверена, что таких людей уже нет. Даже те, которые нынче проповедуют мир в душе, орут об этом, как в атаке. Говорят – благодать, покой, смирение, а в глазах – «убей его!».

– Давайте попьем с вами чаю, – сказала она. – У меня есть сушки с маком и кусочек сыра. Я плохая хозяйка.

Но чая не получилось. В дверь позвонили настойчиво, и резко явилась Лелька и сказала, как отрезала:

– Сказал, на минутку, и застрял. Мама уже налила суп. Идем быстро.

Марина осталась с чайником в руке. Она успела поймать его расстроенный глаз и слова, что он придет потом. Вечером.

Марине хотелось прибить Лельку. Она так ясно увидела, как та будет кружить вокруг Алексея, пока тот не стащит с нее трусики. «И никуда ты не денешься, если не имеешь грубой силы, дорогой товарищ Алексей», – думала Марина. Где-то вскользь мелькнула мысль, не поговорить ли с Варварой. Но как мелькнула, так и ушла. Не ее это дело – стеречь чужую невинность.

Вечером он не пришел, а пришел через три дня, и не вечером, а утром, когда она собиралась на работу.

– Замечательно, – сказал он. – Я вас провожу.

«Понятно, – подумала Марина. – Лелька в школе».

• Предыдущая
• 12/22
• Следующая