Романтики и реалисты - Щербакова Галина Николаевна - Страница 34

• Предыдущая
• 34/77
• Следующая

Василиевым старикам, а потом его перевели в Москву. Но именно после Кузбасса у Василия с сыном начались конфликты. А может, просто пришла такая пора. У Крупени с Пашкой тоже не всегда гладко, и ни у кого гладко не бывает, но, конечно, представить себе, что Пашка может уйти из дома, невозможно.

Вчера Крупеня позвонил Василию, спросил о Женьке. Тот зарычал в трубку, сказал, что знать его не желает. Тогда Крупеня позвонил Женьке – телефон дала его сестра – и пригласил зайти. Женька засмеялся в трубку тоненько и насмешливо, но прийти обещал. Завтра он ему скажет… Что скажет, Крупеня еще не решил. Но, что бы ни сказал, Женька прищурит красивый, в длиннющих ресницах, карий цыганский глаз и, по-московски растягивая слова, скажет: «Что вы, дядя Леша! Я ведь сам все понимаю…»

В редакцию Светлана пошла пешком. На работу ей к двенадцати, успеет, а когда еще удастся пройтись по морозцу пешочком – не на визиты и не спеша. Игорь хотел за ней увязаться – не пустила. У него пачка непроверенных сочинений. Взгреют его за это. И правы будут.

Она несколько раз ходила к нему на уроки – в вечерней школе это просто. Сидела, обалдевшая оттого, как он рассказывает. Потом ругалась:

– Ты их дезориентируешь! Создается впечатление, что, не будь литературы, ничего бы на свете не было…

– И не было бы, – спокойно ответил он.

– А ты уверен, что твоим паровозникам надо так забивать мозги? Надо учить просто, как меня, например, учили. Толстой – гениальный писатель, но плохой философ, Горький – буревестник, Маяковский – глашатай, Есенин– певец березок и перелесков, а в общем, все они – продукты времени. Кому надо, тот сам копнет глубже, и ему будет приятно, что он умнее своего учителя. А кому не надо, те ограничатся этими четкими сведениями…

– Не сведениями, а формулировками, – уточнил Игорь .

– Чудно! Хватит и этого. Сообщить сведения лучше, чем бередить людям душу. Они умирают у тебя на руках от жалости к Чернышевскому, а потом возникает противоречие между этим их состоянием и суровой действительностью, что в последнем счете приводит к неврастении. Я тебе это как врач говорю.

– Тебе не понравился мой урок?

«А еще принято считать, – подумалось Светлане, – что мужчины логичнее женщин».

– Я сидела, развесив уши, я даже стала вдруг думать: может, все-таки Вера Павловна не такая уж клиническая идиотка, как я раньше считала?

– У тебя был очень плохой учитель литературы!

– Прекрасный! Она терпеть не могла свой предмет, ее просто тошнило от писательских имен, но сочинения она проверяла в срок, и писали мы их не хуже других. Во всяком случае, я на приемных экзаменах получила «пять», а у нее выше четверки не поднималась.

– Пятерку тебе поставили за красивые глаза!

– Ну да! Кто их видел – мои глаза? Абсолютно анонимная, честная пятерка!

Светлана считает, что Игорю надо кончать аспирантуру. Он ленится, а потом будет поздно. Его место на кафедре филфака, среди слушателей, которые его понимают. «Тебе нужна упругая аудитория, чтобы ты чувствовал сопротивление, – убеждала она его. – Только тогда ты узнаешь и поймешь истинную цену своих знаний. А сейчас ты наполняешь бездонный сосуд». – «Я так не думаю», – ответил он почему-то печально.

Игорь старше ее на три года. Но Светлане иногда кажется, что она старше его лет на десять. Мало того, она чувствует себя старше и свекрови. Вот, например, вчера. Она вошла – на столе праздничная скатерть, пахнет пирогами. Неонила Александр овна в костюмчике, у горла – камея, Виктор Михайлович в галстуке. Они ждали ее и Клюеву. Ну зачем этот парад? Кому он нужен? Даже если бы Клюева приехала…

… Она встретила Светлану на костылях, висела на них, красная, разъяренная. Скорей всего, встала на них сразу, как только Светлана ушла. Никакого собранного чемодана в комнате не было.

– Вы еще не собрались? – спросила Светлана.

– Это чего ж ради я должна собираться?! – заорала Клюева. – Вы что же, думаете, я такая несчастная, что мне у чужих людей будет лучше? Да я еще, слава Богу, не калека. – Смешное заявление, если болтаешься на костылях. – У меня две квартиры – и эта, и новая, и друзья у меня есть, я их просто утруждать не хочу. А что вы себе придумали? Да я у чужих людей сроду не жила, и понятия я такого не имею – есть чужой хлеб да спать на чужой простыне. Я больницу просила. И все. Нет ее – и не надо. Хотя могли бы и дать. Вы просто молодая и не авторитетная, вас слушать не стали. А ваши мне подачки, Светлана Петровна, оскорбительны. Никогда я такого от вас не ожидала. И объяснить это можно только вашей молодостью. Чтоб самостоятельный человек, у которого тридцать два года стажа да две квартиры, перся неизвестно куда только потому, что у него временно ножки не ходят? Может, вы, конечно, это и по доброте, так знайте: доброта бывает обидная. Вы хотели доказать, что я никому не нужна, а ошиблись… Я вам на одиночество не жаловалась…

– Ладно, – ответила Светлана. – Можно было и короче. Я сейчас принесу вам воды. – И тут Клюева выбросила вперед костыли и непонятным образом оказалась возле ведра в сенцах раньше двуногой Светланы. Светка поняла: спорить с ней бесполезно.

– Не волнуйтесь, – ехидно сказала Клюева. – Есть кому принести. Не в пустыне живем. Не в безлюдье.

А тут подкатила машина, и в квартиру вошла медсестра. Посмотрела на вцепившуюся в ведро Клюеву, на Светлану с валенками в руках и все поняла. Взяла ее под руку и увела. Потом они зашли к старикам Лямкиным, взяли у них эмалированную кастрюлю на десять литров и принесли Клюевой воды. Она уже сидела на стуле и, сморщившись, поглаживала подмышки, все-таки, видимо, долго висела на костылях. Увидев кастрюлю, она фыркнула и отвернулась.

– Сдуру еще выльет, – сказала Светлана.

– Не выльет, – успокоила медсестра. – Вам куда? Давайте мы вас подвезем.

А дома пахло пирогами, и на шее у Неонилы Александр овны красовалась камея. С Клюевой их ждали к обеду.

Вечером – у Игоря было всего два урока – отправились гулять.

– Я всегда это знал, – говорил Игорь . – Дарить легче, чем принимать подарки. Я всегда чувствую себя прескверно, когда получаю что-то ни за что. Например, за то, что я на год стал старше. Или за то, что меня кто-то любит… Может, это оттого, что я побаиваюсь – вдруг не сумею расплатиться?..

• Предыдущая
• 34/77
• Следующая