Улица вечерних услад - Сазанович Елена Ивановна - Страница 21

• Предыдущая
• 21/24
• Следующая

… Я открыл глаза. И увидел Веру. Она стояла возле распахнутого окна. Забросив руки за голову. И лучи утреннего солнца путались в ее каштановых волосах. И сладкий утренний запах впитывался в ее смуглую кожу. Странно, подумал я. Эта женщине впервые за долгие годы принадлежит мне. Хотя все эти долгие годы я несомненно любил именно ее. И никогда не искал ее. Почему я так легкомысленно распорядился своими годами? Почему? И мои годы без веры вдруг показались одним дождливым осенним днем. В котором были поездки. Работа. Какие-то чужие женщины. Возможно, даже удача. Возможно, даже какие-то маленькие радости. Но в этом дне не было Веры. Я наблюдал за ней. И мне хотелось, чтобы так было всегда. До конца моих дней. До последней черты. Чтобы л просыпался утром. И она стояла возле распахнутого окна. Забросив небрежно руки за голову. И смотрела куда-то вдаль. И лучи утреннего солнца путались в ее каштановых волосах. И ее коже пахла сладким утренним воздухом. Я никогда не был собственником. И именно она меня когда-то этому научила. Но вдруг я физически ощутил. Что к этой женщине прикасалось множество чужих рук. И что не только мне она отдавала свои ночи. Ночи безумной и какой-то отчаянно безнадежной любви.

– Я знаю, что ты не спишь, Костя, – тихо сказала Вера. Не поворачиваясь ко мне.

Но мне уже не хотелось отвечать ей нежными словами. Раздражение мое непонятно почему возрастало. Я вдруг увидел множество совершенно чужих вещей. Каких-то фарфоровых безвкусных статуэток. Каких-то дорогих индийских ваз. Каких-то кружевных салфеток. И каких-то толстокожих книг по астрономии.

Вера оглянулась. И заметила на моем лице раздражение.

– Что с тобой, Лобов? – Вера мгновенно очутилась возле меня. И приложила ладонь к моему лбу. Ладонь была очень горячей.

– У меня нет температуры, Вера, – усмехнулся я, аккуратно убирая ладонь со лба. – У меня никогда не бывает температуры.

А вот Кит всегда жаловался на повышенную.

– Что с тобой, Костя? – и в ее глазах мелькнул страх.

Мне вновь захотелось задушить ее в своих объятиях. И вновь мое ослиное упрямство победило желание.

Вера как-то сразу обмякла. Поникла. И покорно отодвинулась от меня. Я знал. Чувствовал. Что смешон в своей ревности к ее прошлому. В своем неоправданном отношении к этой женщине. Обладающей единственным талантом. Талантом любви к жизни. Талантом просто любви. Но остановиться я уже не мог.

– Сегодня так, Вера. Я же тебя знаю, как никто. А завтра? А послезавтра, Вера?

– О, Боже! – Вера вскочила и отбежала к распахнутому окну. – Я не знаю, Лобов. Завтра, послезавтра… Но зачем тебе это? Зачем? Я тоже самое могу спросить у тебя. И ты тоже не ответишь. И никто не сможет ни это ответить. И ответа нет, Костя. И не нам знать, сколько нам выделено времени… Но… Но я люблю тебя, Костя. Поверь…

И я ей верил. Но желание мучить не оставляло меня. Наверно, потому, что я слишком хорошо знал ее прошлое. И не мог его простить.

– Ты знаешь, Костя. Помнишь, тогда. Ты был еще мальчик. Но неужели ты не понял? По-настоящему меня тянуло только к тебе. Но… Видишь, как все получилось. Я была с другими. Но только не с тем, кого любила. Так наверно бывает. Разве не так? Это было так.

– Вера, иди ко мне, Вера, – и я, уставший бороться со своими желаниями. Протянул к ней руки. И она протянула свои. И я издалека почувствовал сладкий одурманивающий запах. Запах ночных фиалок.

А потом дни потекли медленно, мягко, плавно. И каждый из них пахнул цветами изумрудного цвета. И весь мин для меня превратился в яркое изумрудное пятно. В центре которого была Вера. Мы закрылись от людей. Мы спрятались от мира. В маленьком этом домике. Из которого вскоре полетели к черту все фарфоровые статуэтки, салфеточки, вазочки и книжки по астрономии. Мы любили Друг друга. И я понимал, что ни одна на свете женщина не сумеет никогда заменить мне Веру. То же самое понимала и она по отношению ко мне. И вся моя жизнь заключилась в одной этой маленькой женщине с глазами, напоминающими переспелые вишни. И я не мог отделить ее ни от одной вещи, ни от одного произнесенного слова, ни от одной частицы нищего мира. И когда я смотрел на озеро. Я видел только Веру. И не мог понять, что озеро – это просто озеро. И ничего более. Вне Веры оно для меня не существо. вала. И кегли я вдыхал чистый горный воздух. Я вдыхал запах тела Веры. Воздух не существовал вне этой женщины. И когда я срывал цветы. Каждый цветок имел лицо Веры. Я бежал к ней, как мальчишка. Утыкался лицом в ее острые колени. И прятался от печали. От предстоящих дождей. От предстоящего одиночества. Ко. торсе неизбежно нас ждало. И о котором мы знали. И о котором никогда не говорили вслух.

Мы купались ночами. Вера чудесно плавала. Иногда она не контролировала себя. И заплывала очень далеко. Мне казалось, она понятия не имела, что вода представляет опасность. В воде она чувствовала себя рыбой. И вода становилась для нее домом. Как на земле она чувствовала себя камнями, деревьями, цветами И вся земля становилась для нее домом. И я часто удивлялся, что она не умеет летать. Мне казалось, стоит ей чуть взмахнут крыльями. И она непременно оторвется от земли. И я бы нисколько этому не удивился. Где бы они ни была. Она была дома. Домом для нее стал весь мир. Наверно потому, что у нее никогда не было своего настоящего дома.

Я не на шутку боялся за нее. Наблюдая как она бесстрашно ныряет в мутную глубину. Мне становилось страшно, представив хоть на секунду, что я могу ее потерять. Кровь приливала к моим вискам. И я шептал: «Вера… Верь… Вернись, Вера…»

– Вера! – Кричал я. – Вера! – и я плыл за ней. И силой вытаскивал на берег. И осыпал поцелуями ее мокрое лицо. – Вера, вернись, Вера…

Она хохотала белыми зубами. И мы ложились на прохладный ночной песок. И я замечал, что она становится совсем другой. Она повзрослела, моя девочка. Любовь сделала ее старше. Серьезнее и мудрее. Мы каждый вечер провожали солнце. Оно повисало над высокими холмами. Красное, оно расплескивало свою красноту на весь мир.

Вера прижималась ко мне. И не отрывала взгляд от кровавого заката. И махала солнцу на прощанье рукой.

– Посмотри, – шептала она мне. – Оно уходит. Костя, но оно всегда возвращается. И это справедливо. Почему никогда не возвращаются люди, Костя?

Я успокаивал ее. Гладил по голове.

– Ты же сама говорила… Люди… Люди это еще не все, Вера. Они уходят. Но их чувства. Мысли. Их любовь она всегда возвращается. И в этом закате тоже чья – то любовь, Вера. Хотя человека уже давным-давно нет.

– Ты тоже… Я так рада, что ты тоже в это поверил.

– Мы верим в одно и то же, Вера.

– Как все бессмысленно. Костя. Когда-то я каждый день называла счастьем. И как я ошибалась. Оказывается счастье бывает только одно. И для меня оно в тебе. Иногда мне становится страшно, что все я уже не смогу подарить тебе. Потому что слишком много раздавала другим.

– Не думай об этом.

– Я не могу не думать об этом, Лобов! Пойми! Я всегда считала! Да, всегда! Что любые невзгоды. Любые поражения нужно встречать с улыбкой. Потому что всему есть замена. Как я ошибалась! И только теперь, рядом с тобой я по-настоящему поняла твоего отца. И свою вину. И Кита тоже… Разве может быть замена настоящему счастью?

Я заглушал ее слова поцелуем. И она покорно поддавалась мне. Потому что сама не могла долго переносить эту боль.

И все-таки Вера ошибалась. Даже если что-то она и раздавала когда-то другим. То, пожалуй, довольно мало. Потому что ее любовь на меня обрушилась огромной лавиной. И я даже представить не мог, что возможно большее. Ее легкомыслие, флирт канули навеки. И в ней я уже не сомневался. В ее преданности, честности. И мне было даже досадно от этого. Вера изменилась в угоду мне. И не подозревала, что ее угода меня начинала раздражать. Философ и флегматик по натуре, я тянулся к импульсивности и простоте. Я хотел иметь прежнюю Веру. Но прежней она быть уже не могла. И поэтому желание мучить ее стало посещать меня чаще и чаще.

• Предыдущая
• 21/24
• Следующая