Смертоносная чаша [Все дурное ночи] - Сазанович Елена Ивановна - Страница 16

• Предыдущая
• 16/83
• Следующая

– Задоров? – Его светлый голубой взгляд вновь рассеянно забегал по моему лицу. А сам Стас, казалось, что-то усиленно пытался припомнить. – Задоров… Да, может быть… Может… Но я плохо знаю отечественный кинематограф. Я долго был за границей. Конечно, ваша фамилия мне знакома. Но… Нет! Я уверен. Нет! Скажите, где я мог вас видеть?

– Лично я вижу вас впервые. Следовательно, мы с вами не были знакомы прежде.

Он нахмурился, уставившись в одну точку и низко опустив голову над столом. За своими воспоминаниями о моей скромной персоне он не заметил, как подошел Вано.

– Наконец-то! – радостно воскликнул я. – Где ты так долго блуждал, старик? Мне не терпелось сообщить тебе прекрасное известие. Завтра твою небритую физиономию и отсутствие передних зубов будут иметь честь лицезреть наши приятели по несчастью.

На мои вопли Стас резко поднял голову и взглянул на Вано. Их взгляды встретились. И, если честно, мне эта встреча не понравилась. Стас вздрогнул и побледнел. А обычно добрые глаза Вано в одну секунду стали жесткими и холодными. Конечно, можно предположить, что они с первого взгляда не понравились друг другу. Да и где уж тут понравиться?! Холеный чистюля Стас в стиле мечтателя Байрона никак не гармонировал с огромным лысым Вано в его излюбленной яркой, цветастой рубашке. И все же мне показалось, что дело не в сиюминутной личной антипатии. Мне показалось, что они были знакомы раньше. Хотя каждый из них сделал вид, что это не так.

– Вано, – прохрипел мой друг. И пристально посмотрел на Стаса.

Тот уже взял себя в руки и попытался улыбнуться.

– Вано? Любопытное имечко. Вы так не похожи на грузина.

– Думаю, тебе лучше молчать, на кого я похож! – рявкнул Вано. И демонстративно повернулся спиной к Стасу.

Мне их разговор пришелся не по вкусу. Но, в принципе, мне не было дела до их личных проблем. И я тут же, чтобы разрядить обстановку, принялся подробно рассказывать Вано о предстоящем спектакле.

– Да перестань ты, Ник, – пытался отказаться от этой затеи мой товарищ. – Какой из меня артист! Да зрители сразу же разбегутся, увидев мою рожу на сцене. Пусть этот красавчик играет сколько душе угодно. – Он кивнул на Стаса. – Тем более ему не впервой изображать из себя негодяя.

– Стас как раз будет играть благородного героя, – вставила свое слово Василиса. И незаметно в знак благодарности пожала руку Вано. Ей очень понравилось, что тот обозвал ее бывшего дружка негодяем.

Честно говоря, мне не очень-то нравилось, что в нашем творческом коллективе царят недоброжелательность и разлад. Я так работать не привык. А поскольку я был среди них единственным профессиональным артистом, то решил взять бразды правления в свои руки.

– Все! – строго отчеканил я. – Мне лично абсолютно все равно, за что вы все друг друга ненавидите или любите. Я знаю одно: к завтрашнему вечеру мы должны быть готовы выступать. Или вы хотите опозориться? И подвести наш великолепный клуб, в котором всегда царят покой и согласие?

– Угу, – не выдержал Вано, с недоверием воспринимая мою серьезность, – как в могиле.

– В отличие от могилы, – поправил я остроумного Вано, – здесь ты прекрасно можешь пожрать и выпить. Бесплатно. Должны же мы как-то отплатить за безвозмездную заботу о нас.

– Один уже отплатил, – усмехнулся Стас, глядя туманным взглядом в свой туманный пустой бокал.

– Ты о чем? – не понял я.

– Вы разве не слышали? Сегодня покончил жизнь самоубийством Матвей Староверов. Выбросился из окна. Впрочем, чему вы удивляетесь? Разве не за этим сюда идут? И разве вы лично не за этим здесь? – почти равнодушно добавил он, но по его грустному взгляду я все же понял, что ему далеко не все равно.

Конечно, Стас прав. И все же, глядя на смерть, изучая ее досконально, готовясь к ней, мы еще по-настоящему с ней не столкнулись. Я отлично помнил Староверова. Он когда-то был известным и очень даже неплохим диктором телевидения. Интеллигентный, не крикливый, талантливый. Я не знаю, по какой причине его уволили. Скорее – он не устраивал своей порядочностью. Скромностью. Тактичностью и правдой. Сегодня в почете было другое. Хихиканье, фамильярность и просто хамство. Плюс – обязательный легкий акцент. Так, видимо, кому-то представлялись раскованность и свобода по-американски. Что вполне компенсировало недостаток ума и вкуса. М-да, при господстве таких типажей на экране немудрено, что люди выбрасываются из окон.

В зале раньше обычного раздались удары колокола. Мы, вскочив с мест, задули свечи. И «КОСА» погрузилась в темноту, в которой я обостренней обычного почувствовал бессмысленность происходящего. Мои мрачные мысли перебил вспыхнувший прожектор. Он осветил огромный портрет ведущего, держащего в руке микрофон. Его глаза лукаво нам улыбались. Воцарилось гробовое молчание, после которого на сцену вышел Толмачевский, чтобы сообщить нам о гибели Староверова. Но его речь не была грустной. Напротив. Он ободряющим тоном уверял нас, что Матвей обрел истинное счастье. И гармонию, которую так долго искал, но не мог найти на этой земле. Его мучения завершились. И только теперь действительно началась его новая жизнь. Прийти к ней безболезненно и достойно помог не иначе, как наш клуб.

В конце своей речи управляющий призвал выпить по бокалу вина в память об усопшем и посмотреть спектакль, посвященный ему.

После выпитого (и не одного) бокала вина и после спектакля, изображавшего последние дни жизни покойного, всем стало гораздо легче. Нам была показана трагедия этого человека, не сумевшего приспособиться к сегодняшней жизни, пустой, лживой, хамской. И смерть, дохнувшая на нас горечью, вновь приобрела иной смысл. И мы вновь ее не боялись. И подсознательно чувствовали, что каждый из нас может бесстрашно последовать примеру Староверова. Но для этого каждому было отпущено свое, определенное время.

– Ну, что ж, – мрачно выдавил я, – поскольку мы еще живы, то обязаны сделать наш спектакль. И ночку придется нам сегодня не поспать. Ну-с. Начнем со сценариуса.

А сценариус, мягко говоря, не отличался ни совершенством, ни оригинальностью замысла. Нам пришлось много поработать над ним. Мы уединились в маленькой гримерной, где нам никто не мог помешать. Надо сказать, что, несмотря на разногласия личного характера, царящие в нашем квартете, в творческом плане у нас царило полное взаимопонимание. Забыв на время про все свои симпатии и антипатии, мы с удовольствием и поразительной энергией схватились за работу. К тому же каждый хотел отвлечься от мрачных мыслей в связи со смертью Матвея.

Я же вообще почувствовал себя на коне. Меня вновь увлекла моя профессия, от которой я когда-то устал и которую по собственной глупости бросил. Сегодня я вновь ощутил пьянящий вкус творчества. И с благодарностью бросился в бессонную ночь творческих поисков, с радостью наблюдая за одухотворенными лицами своих товарищей по искусству.

Сценарий был действительно слабенький. Но к утру мы придали ему нужную форму и приличное содержание. Мы успели даже несколько раз порепетировать, успели найти в клубе профессионалов, чтобы в спектакле нашем были на уровне музыкальность, пластика и художественность.

Когда ранним утром мы возвращались домой, дождь, ливший всю ночь, прекратился и в воздухе царила пьянящая осенняя свежесть. Солнце еще не взошло. Но уже ощущалось его появление. Мир просыпался, оживал, дышал на нас сентябрьской влагой и мокрой листвой. Мы не обращали внимания ни на лужи под ногами, ни на почерневшие ветки деревьев. Нам дышалось легко. Нас сегодня объединила работа, о которой мы все забыли в погоне за какими-то смутными желаниями, купаясь в море надуманных мук и страданий. И каждый из нас наверняка подумывал, что жизнь не так уж дурна. Особенно если в ней есть достойная цель, а рядом – верные товарищи. Я же вообще чувствовал себя полным идиотом. Мне давно следовало сниматься в кино или играть на сцене, а не торчать в этом подозрительном клубе с пошлым названием «КОСА».

– И все-таки мы сочинили спектакль о красоте смерти, хотя каждый думал о красоте жизни, – словно отвечая моим мыслям, сказала Вася.

• Предыдущая
• 16/83
• Следующая