Странник - Резанова Наталья Владимировна - Страница 30

– Имя нужно знатным. Чтоб было, что прославлять. Нищему достаточно клички.

– В твоих словах есть подобие смысла. Острота ума в человеке твоего происхождения – редкий дар, это надо ценить. Ты нравишься мне, хоть и говоришь непозволительно дерзко.

– Прости меня, государь, – Странник поклонился. – От усталости одни тупеют, другие наглеют, а со мной, видно, произошло и то, и другое.

– Он и в самом деле сильно устал, – сказал зеленоглазый. Он уже давно заметил, что, хоть Странник и держится прямо, сквозь загар его все больше проступает бледность.

– Вот как? Впрочем, Раймунд, у тебя глаза помоложе моих. Ты можешь отдыхать, гонец, но сперва вот что – ты проделал трудный путь и вправе просить награды.

– Если это не покажется тебе дерзостью…

– Говори!

– Я хочу только спать. Из-за спешки я шел и ночами…

– Если бы все просящие были так дерзки, в каком блестящем состоянии находилась бы наша казна! Что ж, такое желание исполнить легко. Отцу эконому уже, верно, сообщено о твоем прибытии, и он позаботился… и, я вижу, ты хочешь еще о чем-то спросить?

– Да. Когда мне надлежит отправиться обратно?

Король снова рассмеялся.

– Успеешь. За тобой пришлют. Отдыхай с чистой совестью, добрый Странник. Снова скажу – я умею ценить хороших слуг.

Он протянул вперед руку, и Странник прикоснулся к ней губами. Уходя, лазутчик услышал, как король сказал совсем другим голосом:

– А теперь, Раймунд, скажи мне, что ты думаешь насчет известия о Лотаре?

Ответа Раймунда он уже не услышал. У двери его караулил королевский оруженосец, тот самый, который привел его сюда. Они спустились вниз, но не по той лестнице, что вела со двора, а по другой. Слабость, отступившая было, медленно вливалась в тело, и Странник едва поспевал за этим румяным сытым красавчиком. Тому явно не хотелось сопровождать личность такого подозрительного вида, и, как только они оказались в переходе со сводчатым потолком, он сказал:

– Видишь, вон там, в конце, за столбом дверь? Еще темный крест рядом на стене выложен. Это твоя келья. Иди, там не заперто.

– Ладно, – пробормотал Странник, и тот, повернувшись на пятках, исчез.

Странник побрел, куда ему указали, мимо каменных столбов, думая только об убежище. Он уже стоял у двери, когда сзади него кто-то вышел из-за столба и полушепотом выкрикнул чуть ли не в ухо:

– Адриана! Адри!

Зубы стиснулись, скрюченные пальцы искали рукоять кинжала. Ударить? Сказать: «Ты ошибся, братец, меня не так зовут»? А голос продолжал:

– Я тебя увидел еще на площадке, да усомнился – ты ли это? А сейчас шел за вами, смотрю – и верно ты! Откуда? Как?

«В одном случае будет шум, в другом разговоры… а бежать сейчас я не могу. Договориться?»

Она медленно обернулась к лицу, жадно смотрящему из полумрака, и произнесла:

– Здравствуй, Даниель.

– Что ты здесь делаешь, Адри? Как ты сюда попала?

– Говори тише. Нас могут услышать.

Она с трудом толкнула дверь – сил не хватало даже на злость.

Это была действительно келья: темные глаза святых, смотрящих из угла, щелеобразное окно, постель – тюфяк, брошенный на низкие козлы, в изножье Адриана заметила свое оружие. Грубый стол, на нем – кувшин с водой, рядом – широкая глиняная миска, в ней яйца, сыр и хлеб. Она опустилась на табурет у стены, Даниель остался стоять. Он сильно изменился с тех пор, как Адриана пожелала ему удачи – стал шире в плечах, крупнее. У него были длинные темно-каш­тановые волосы и небольшая борода. («Мода, что ли, здесь такая, все, как на подбор».) Только глаза были прежние.

– Я на службе, Даниель. Никто, ни один человек не знает, кто я.

– Как же это?

– Так. И ты никому не должен говорить, что знаешь меня. Никому.

– Хорошо… Только я не понимаю… Давно ты из Книза?

– Очень давно, Даниель.

– И я… впрочем, ты помнишь. Меня пожаловали дворянством, Адри! У меня под командой пятьсот всадников. После нынешней победы я получил фьеф близ Эйлерта, правда, небольшой, но… – он говорил быстро, глаза его блестели. – И вдруг – ты! Точно гром с неба. («А мне-то…») Зачем тебе это понадобилось, Адри? Ты всегда была такой тихой девочкой. Какая у тебя цель? Почему ты не отвечаешь?

– Я очень устала, Даниель. А цель… Так уж получилось. После той войны мне пришлось уйти из города. Дом мой сгорел, – солгала она из правдоподобия. – Надо было как-то жить.

– Да. Я ведь не был в Книзе с тех пор. Отец умер…

– Я знаю. Он умер у меня на руках. Он был очень хороший человек, вечная ему память.

– Он умер… а я был так далеко… Он… он ничего… что он сказал перед смертью?

Адриана замешкалась, так как не могла сразу ответить: «Он ничего не сказал, потому что у него было пробито горло». Однако выдумывать ничего не понадобилось – Даниель заплакал. Адриане ни разу еще не приходилось видеть, чтобы взрослый мужчина плакал, то есть вооруженный мужчина, а не бедный крестьянин, с которого спрос невелик, и не пропившийся голяк, с которого и вовсе спрашивать нечего, и поэтому она уставилась на Даниеля с некоторым брезгливым любопытством. Надо было, очевидно, его утешить, а она этого не умела.

– Ну, что ты… Мои вот родители тоже умерли… – пробормотала она через силу.

Опомнившись, он вытер слезы.

– Прости… Стыдно… Что еще было в Книзе?

– Много чего было, – она машинально подняла руку к голове. Только сейчас он заметил седину в ее волосах.

– Что это?

– Так. Не стоит. – Она чувствовала, что сейчас свалится на пол.

– Ты не хочешь говорить со мной?

– Я устала с дороги и хочу спать. Мы обо всем поговорим завтра. – Она не собиралась его раздражать, он мог ее выдать. – Ты слышишь меня? Только никому не обмолвись обо мне. Я надеюсь на твое слово. – На самом деле она не надеялась ни на что, она просто хотела, чтоб он ушел.

– Значит, завтра?

– Завтра.

– Никому?

– Никому.

– Хорошо. Я завтра приду. Ты ведь не обманываешь меня? Да. Я вижу. Прощай. До завтра.

У нее еще достало сил запереть дверь на задвижку и доползти до постели. Ее трясло. Было уже темно, но, закрыв глаза, она увидела два кроваво-красных пятна. Голову сдавили железные тиски. Тело ломило, суставы ныли. И пустота, черная пустота кругом! Только кровавые пятна плавают во мгле. Вот весь ее мир. Никто не придет на помощь. Никто не должен прийти, иначе конец!