Дикое поле - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 48

• Предыдущая
• 48/85
• Следующая

Кароки-мурза, тяжело дыша, вышел с женской половины, направился к бассейну, ополоснул лицо, после чего медленно поднялся на второй этаж и двинулся вдоль балкона к угловой комнате. Благословен будь великий и мудрый ученый Кинди Абу Юсуф Якуб бен Исхак, придумавший ставить башни над комнатами раздумий. Благодаря этой башне, принимавшей на себя жаркий удар солнечных лучей, здесь, на коврах и подушках у его любимого каирского столика всегда царила приятная прохлада и уют.

– Фейха! – крикнул он, и несколько минут расплачивался за этот крик тяжелой одышкой. – Фейха, свари мне кофе и принеси виноград.

Хозяин дома покосился на два свитка, с самого утра лежавшие на столе, но решил еще немного подождать. Разве можно читать письма, если при этом в комнате не пахнет крепким арабским кофе и его нельзя закусить парой ягод скороспелого черного винограда?

Наконец невольница принесла ему кувшин и маленькую серебряную чашечку новгородской работы. Да, Новгород. Там много серебра, и оно довольно дешево. Интересно, откуда оно берется в этих холодных местах? Путешественники рассказывают, никаких рудников там нет. Впрочем, неважно. Границы османской империи еще не скоро доберутся до этих краев, вот тогда настанет время думать и о новгородском серебре.

Он наполнил чашку черным крепчайшим кофе, повел носом, улыбнулся, взял первое послание и откинулся на подушки.

Ага, Алги-мурза. Пишет, что доставил русского в целости и сохранности, сходил с ним в поход… Теперь Менги-нукера здесь любят и уважают… Старый хитрец! Намекает на то, что посланнику ничто не угрожает и он, Алги-мурза, может благополучно уехать назад в свое кочевье. Нет, этого намека мы пока не поймем. Пусть сидит рядом и присматривает и за русским, и за татарами. Еще неизвестно, кого нужно опасаться больше.

Кароки-мурза уронил письмо на пол и потянулся за вторым. Это кто? О, Аллах, это Девлет-Гирей! Хвалит мудрость султана. Долго и тщательно. Это хорошо. Уважение к султану – очень важная черта в подданном. Теперь хвалит себя. Как отважно сходил в поход, сколько взял добычи, пленников, сколько потерял людей. Пожалуй, тут действительно есть чем гордиться. Посылает в подарок пятерых мальчиков. Тоже приятно. Только почему он пишет это письмо ему, а не Сахыб-Гирею? А-а-а… Мурза негромко рассмеялся. Сахыб-Гирей похвалит Девлета, а потом похвастается султану своим новым успехом. А он, султанский наместник, напишет султану именно про Девлета, и вся слава достанется не хану, а самому бею.

Кароки-мурза наконец-то протянул руку за чашкой и сделал первый глоток.

Что же, пожалуй, именно так он и сделает. Ведь Девлет, хотя он этого пока и не понимает, нужен ему не меньше, чем он сам Девлету.

Опытный мурза, сын и внук подданных султана, с рождения преданно служивших Великолепной Порте, и далеко не всегда в условиях, вообще допускающих подобное служение, задумался.

Да, пятеро мальчиков – это хорошо. Это подарок, который не стыдно преподнести султану. Разумеется, именно так он и сделает: пусть янычарский корпус Оттоманской империи и насчитывает больше ста тысяч вышколенных воинов, Сулейман Великолепный, да продлит Аллах его годы, никогда не откажется добавить к ним еще пятерых бойцов. А вот с докладом о победе получается не совсем красиво. Он может сколько угодно раз упоминать, что, встревоженный ростом сил Московского княжества и бездействием Бахчисарая, он побудил к активным действиям ханского племянника, что Девлет-Гирей уже успел добиться первых побед, но… Но что значит для великого султана весть о нескольких взятых, а потом брошенных крепостях, либо о почти тысяче захваченных невольников? Да у него в гареме одних наложниц вдвое больше! Он в день распоряжается десятками тысяч жизней, решая судьбы мелких европейских стран и великих восточных держав! Победа, если не удастся описать ее достаточно убедительно, быстро перестает быть победой…

Кароки-мурза сделал еще два глотка, потом кряхтя поднялся:

– Фейха! Коврик на дорожку положи!

Он спустился вниз, тщательно омылся из бассейна – как же без этого перед намазом? Потом опустился на колени и качнулся вперед, едва не ударившись лбом:

– Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его. Велики дела Господа, бесконечна милость и мудрость его. Сила его дивит воображение смертных, а кары его поражают ужасом неверных… Велик Аллах, деяния его велики и поражают воображение неверных. Аллах велик, и восхищаются его деяниями обитатели подлунного мира… Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его.

Кароки-мурза с облегчением поднялся. Воистину: если чувствуешь, что разум твой слаб, обратись к Богу, и мудрость его снизойдет на тебя! Аллах велик, и восхищаются его деяниями… Действительно, зачем перечислять невольников, мужчин, баб и детей? Полон должен быть несчитанным и поражать случайных встречных своим числом.

Мурза поднялся в комнату, соседнюю с комнатой раздумий, открыл ключом хитрый генуэзский замок, потом замок сундука и принялся рыться в ворохе долговых расписок. Ага, вот она. Хозяин дома развернул свиток и пробежал глазами бумагу:

«Я, проживающий в Ор-Копе подданный великого султана, меняла и торговец Ахмед Барак взял у досточтимого Кароки-мурзы сто восемьдесят золотых алтунов под залог своей лавки и своего дома. Все деньги обязуюсь вернуть до великого хиджра девятьсот тридцать третьего года».

Красивая витиеватая подпись, число. Что поделать, Коран запрещает давать деньги в рост, поэтому в следующем году он получит с менялы столько же золотых, на сколько написано заимное письмо. Правда, перекопский еврей, которому не хватало денег на покупку невольников после Молдавского похода великого султана, взял долг не золотом, а рабами. За которых Кароки-мурза заплатил сто двадцать один золотой. Но это уже не так важно. Важно, что пленников стало так много, что у торговцев не хватает на них денег.

Кароки-мурза прищурился, представляя себе строки, которые напишет в письме Сулейману Великолепному:

«А пленников они пригнали так много, что перекопские торговцы потратили на них все свое золото, и его не хватило. А один из менял, видя нескончаемые вереницы пленников, изумленно спрашивал: „Да остались ли еще люди в той стране ?“»

• Предыдущая
• 48/85
• Следующая