Дикое поле - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 21
- Предыдущая
- 21/85
- Следующая
– Да не пугайтесь вы! – завертел головой Храмцов. – Сейчас степь выгорела, хода по ней нет. Зимой тоже, кони от бескормицы подохнут. По весне степью не проехать: такая грязь на ногах виснет, что сдвинуться невозможно. Ну, да сами увидите. Вот как подсохнет, тогда надо опасаться. Впрочем, разъезды уходят в дозор постоянно. Мелкие разбойничьи племена могут и в неурочное время подойти… Жизнь как жизнь, бояре! – неожиданно повысил он голос, заметив нахмурившиеся лица. – Тридцать лет здесь живем, и целы! Отец мой сюда переехал, когда я под конем во весь рост проходил. Оскола-крепости в помине не стояло. Дикие земли, ни единой христианской души вокруг. И ничего, в своей постели умер. И я пока еще жив!
Он огрел коня плетью, вынесся вперед на полсотни саженей – там, перед широким лугом, упершаяся в каменистую россыпь дорога снова поворачивала от реки.
– Ну что, боярин Варлам, топор далеко спрятал? Пора чурку втыкать. Земля твоя отсель начинается. – И, пригладив русую бороду, Храмцов добавил: – С приездом, бояре!
По уговору братьев, усадьбы для каждого они собирались рубить все вместе, но по очереди. Первому, естественно, Варламу – как единственному семейному. Но с делом этим не торопились: усадьба не шалаш, не на день – на века ставится. Посему место следовало выбрать доброе, чтобы правнуки потом предка не ругали. Хорошо, коли река рядом – но нельзя, чтобы половодье погреба подтапливало или избы подмывало. Такое место обычно на холмах встречается: но на случай набега вражьего колодец свой нужен – стало быть, не скалистый холм должен быть, земляной. И чтобы заезд на повозке оказался удобный, чтобы скот, в усадьбу поднимающийся, ноги не ломал – но и чтобы чужой человек так просто к стенам подобраться не смог. Хорошо бы, от торной дороги неподалеку – но и желательно, чтобы на глаза случайным прохожим лишний раз не попадаться.
Потому-то первую неделю переселенцы жили в лагере, окруженном поставленными в круг телегами, а братья Батовы вместе с боярином Храмцовым объезжали ближние хутора и деревни. Боярин Сергей зачитывал смердам ввозную грамоту, после чего Варлам разговаривал с мужиками, увещевая их остаться на уже поднятых землях, обещал оброком и барщиной не давить и даже облегчение дать от государева тягла. Некоторые сразу отмахивались, изъявляя желание по весне уйти на пустующие земли, дабы не иметь над собой ни чьей власти. Но больше трех десятков семей из почти сорока успели к месту прикипеть, обжиться и согласились попробовать жить под рукой молодого боярина.
Объезжая поместье, братья заодно осмотрели угодья и под Варламовскую усадьбу выбрали холмик невысокий, с пологими склонами – зато всего в трех сотнях саженей от Оскола, уже слившегося в этом месте с Бабьим рвом. Вдобавок, по вершине холма шелестела дубовая роща, под корнями которой прели застарелые листья – а значит, половодье не доходило сюда уже несколько лет.
– Ну, с Богом! – Ради такого случая Варлам скинул свой панцирь и сам взял в руки топор. Он же, перекрестившись, первым нанес удар по толстому и кряжистому, многовековому стволу растущего крайним дуба. Следом, помолившись, взялись за топоры остальные братья и приехавшие с боярами смерды. Дуб, конечно, куда хуже поддавался топору, нежели стройные северные сосны – но сталь все равно оказалась прочнее, и к вечеру густая красивая роща полностью полегла на землю, освободив вершину холма новым обитателям.
Женщины тем временем были разосланы во все стороны со строгим наказом разыскать глину и как можно больше камней, и следующим утром мужчины разделились: большинство остались рубить ветви и распускать самые толстые стволы на доски, а часть поехали на телегах собирать обнаруженные накануне валуны.
Юля тоже внесла свою лепту, приведя вечно лохматого белобрысого Ероху – паренька лет восемнадцати, отправившегося на новые земли вместе с такой же молодой, но черноволосой Мелитинией, к впадающему в Оскол ручейку, журчащему как раз по гладко отмытым булыжникам. Каждый, словно на подбор – примерно пуд весом, слегка приплюснутый, блестящий. За пару часов смерд перетаскал три десятка камней на телегу, после чего они отправились назад.
Над холмом поднимался сизый сырой дым: храмцовские ратники выжигали толстые корни и многообхватные пни. После полудня отобедали густой пшенной кашей с прихваченным еще из Северной Пустоши салом, по потом незнакомый Юле молодой кузнец, которым так гордились бояре, прямо на горячей земле начал класть первую печь, подбирая валуны по размерам – так, чтобы мелкие камушки заполняли щели между крупными, а потом щедро обмазывая их глиной. Одновременно вокруг него, под присмотром Варлама, смерды начали поднимать стены из отобранных дубков примерно в локоть толщиной.
– Кощунство какое, – не удержался от реплики Григорий, помогая поднимать на холм бревно. – Из дуба стены рубить!
Немного в стороне от дома братья Анастасий и Сергей самолично ставили навес на высоких столбах – для сена. Рядом двое смердов рубили навес низкий, но вытянутый – лошадям. К вечеру усадьба начала приобретать очертания будущего жилья: два навеса оставалось только прикрыть дранкой, стены широкого дома поднялись на четыре венца, над которыми проглядывала пока еще беструбная печь.
На следующее утро боярин Храмцов вместе с Николаем Батовым умчались в недалекий лес на охоту, часть смердов отправились к реке рубить на жерди молодые тополя, а остальные снова взялись за дом, предоставив женщинам заниматься скотиной и едой. К полудню на стенах появилось еще шесть венцов, и строители занялись стропилами.
– Сегодня в дом войдешь, – пообещал сверху Варлам, и Юля поверила, наблюдая, как плечистые смерд Иннокентий и боярин Григорий проталкивают в окна дубовые доски в ладонь толщиной.
– Двери-то будут, или только стены? – с улыбкой поинтересовалась она.
– И двери, – прокряхтел мужнин брат, – и крыша…
После обеда над усадьбой появилась первая обвязка из поставленных углом вверх жердей, потом вторая. Их соединили длинным, тонким дубовым бревнышком, после чего остальные стропила принялись крепить к нему. Григорий с усталым Иннокентием все таскал и таскал внутрь доски, и Юлю все подмывало спросить – куда он их все там девает? Однако вскоре они сели вдвоем на улице, уложили рядком три доски, приколотили поверх них короткими, кованными ребристыми гвоздями две толстые жердины, обтесанные с одной стороны, еще одну – под углом к предыдущим. А затем Григорий, хитро поглядывая на невестку, принес две длинные железные петли, купленные еще в Москве, и принялся с демонстративным старанием прибивать уже их.
- Предыдущая
- 21/85
- Следующая
