Куколка Последней Надежды - Панов Вадим Юрьевич - Страница 41

• Предыдущая
• 41/79
• Следующая

– У меня получается работа, – осторожно ответила врач. – Любимая работа. И это доставляет мне радость.

– Только это?

– Что вы имеете в виду?

Старуха отвернулась, не выдержав пристального взгляда красивых глаз Олеси, помолчала, но упрямо тряхнула головой:

– Ты понимаешь, что я имею в виду.

– А если не понимаю?

Екатерина Федоровна поджала губы, помолчала и нехотя спросила:

– Это из-за него?

– Вы имеете в виду Артема? – Олеся легко рассмеялась, подошла к старухе, присела на подлокотник кресла, ткнулась лицом в ее плечо. – Екатерина Федоровна, дорогая моя Екатерина Федоровна, он просто хороший мальчик.

– Он воин.

– Он совсем не похож на воина. Он умен, деликатен, можно даже сказать – нежен. – Олеся прикрыла глаза. – Он прекрасный собеседник. Знаете, Екатерина Федоровна, мне кажется, что мы понимаем друг друга с полуслова.

– Ты влюблена, – буркнула старуха. – Боже мой, Олеся, что ты делаешь с собой?

– А что я делаю? – В голосе молодой женщины скользнули холодные нотки, но она по-прежнему прижималась к плечу Екатерины Федоровны. – Вы знаете, что я делаю.

– В том-то и беда, что знаю, – вздохнула старуха. – Но чего мне стоит – знать.

– Что именно вызывает у вас большую боль? – тихо спросила молодая женщина. – Знание того, что я делаю сейчас, или знание всей моей истории?

Екатерина Федоровна вздрогнула.

– Сейчас уже поздно что-либо менять, – прошептала Олеся. – По-другому я не смогу.

– Наша слабость всегда была нашей силой, – едва слышно ответила старуха. – Принципы делают нас теми, кто мы есть. Ты потеряла душу и выбрала страшный путь, чтобы вернуть ее, но помни – это всего лишь путь. Когда ты пройдешь по нему, перед тобой откроются две дороги.

– Одна, – перебила ее молодая женщина, – только одна дорога, Екатерина Федоровна, поверьте, мне не нужны другие. Я хочу вернуться на свою дорогу.

– Но Артем…

– Он хороший, очень хороший мальчик. – Олеся еще теснее прижалась к старухе. – Верьте мне, Екатерина Федоровна, он просто хороший мальчик. Ничего более.

– Ты позволила себе влюбиться.

Молодая женщина не ответила.

– Я не осуждаю тебя, дорогая, такие вещи невозможно контролировать, но им это не понравится.

– Ну и пусть!

– Неужели? – Старуха посмотрела в ореховые глаза Олеси. – Тебе безразлично их мнение?

– Главное для меня – ваше мнение. А вы меня не осуждаете.

Екатерина Федоровна тяжело вздохнула, нахмурилась и тихо попросила:

– Не приходи завтра на юбилей.

– Почему? – Олеся удивленно посмотрела на старуху. – Я собиралась.

– Там будут все. Не приходи. Я не хочу, чтобы ты это слышала.

Они сидели в небольшой, скудно обставленной комнате для допросов. Спокойно, невозмутимо, не переговариваясь друг с другом. Молодой, с приятным, но незапоминающимся лицом, рассеянно чертил пальцем по блестящей поверхности стола. Второй, широкоплечий, скрестил руки на груди и, казалось, дремал. На обоих дорогие, но неброские костюмы, белоснежные сорочки и элегантные галстуки. Их можно было принять и за брокеров с Уолл-стрит, и за дипломатов. И за сотрудников Ллойда.

Гинзбург отвел взгляд от монитора, на который передавала изображение скрытая камера, и задумчиво кашлянул:

– Документы проверили?

– Мы получили подтверждение и из центрального офиса Ллойда, и из их местного представительства, – подтвердил Капуцерски. – Эти парни действительно следователи страховой компании.

– Быстро они подсуетились, – заметила Сана Галли.

– В Ллойде сказали, что статуэтка застрахована на очень большую сумму, поэтому сразу же после сообщения об авиакатастрофе к месту трагедии выехали их лучшие люди, – объяснил Капуцерски. – Они очень обрадовались, узнав, что статуэтка не погибла.

– Им не сообщали о фальшивых документах?

– Нет.

– Правильно. – Гинзбург помолчал. – Мне это не нравится, Вольф, очень не нравится.

– Мне тоже, – кивнул головой Балдер. – Но выхода у нас нет – надо общаться. Ллойд слишком солидная фирма, чтобы мы могли их проигнорировать.

– Мы можем тянуть время бесконечно, – не согласилась Сана. – Не отдавать статуэтку под предлогом расследования.

– Но тогда нам придется чем-то аргументировать свою позицию. Не будем же мы рассказывать страховщикам о монстре.

– Мы можем сказать, что на борту были террористы.

– А при чем здесь статуэтка?

Галли развела руками.

– Монстр вез статуэтку, – медленно произнес Гинзбург. – Или украл ее. А эти парни знают, кому она предназначается.

– Или предназначалась.

– Правильно. И если мы принимаем версию, что статуэтка важна для монстра, то можно предположить, что его сородичи будут и дальше охотиться за ней.

– Или эти двое и есть сородичи, – тихо проговорила Сана.

И Гинзбург, и Балдер поняли, что имеет в виду Галли: чудовище проникло на самолет под видом обычной женщины, и кто знает, что скрывают дорогие костюмы следователей Ллойда?

– Мы провели их через запасной ход, – вклинился в разговор расторопный Капуцерски. – Там стоит рентгеновская установка.

– Молодец! – одобрил Гинзбург. – И что?

– Скелеты, по крайней мере, у них вполне человеческие.

Нервных смешков или улыбок не последовало, но чувствовалось, что все испытали легкое облегчение: никому из фэбээровцев не хотелось встретиться лицом к лицу с непонятными тварями.

– Люди, – пробормотал Балдер. – Может, твари действительно застраховали статуэтку у Ллойда?

– Не слишком ли предусмотрительно для инопланетян?

– Смотря сколько лет они живут среди нас.

– Ладно, – прервал агентов Гинзбург. – В любом случае, статуэтка и эти парни наш единственный след, и мы обязаны пойти по нему.

– Фернандо Мануэль Мария Кортес.

– Это я, – проворчал плотный, с веселым удивлением разглядывая объемную фигуру Галли.

– Ваше лицо кажется знакомым. Мы встречались?

– Только если вы занимались страховыми махинациями.

Сана подавила смешок. Гинзбург повертел в руке паспорт.

– Вы из Испании?

– Из Барселоны.

– Красивый город, – невинно обронил Балдер на языке Сервантеса.

Вольф любил отдыхать в Мексике и гордился познаниями в местном диалекте. Плотный поморщился, но ответил:

– Вы правы, город замечательный. Только не следует так проглатывать звуки.

Его испанский был безупречен. Балдер покраснел.

– Лотар Кляйн. – Гинзбург посмотрел на молодого.

– Германия, Франкфурт, – сообщил тот. – Или вы потребуете, чтобы я говорил по-немецки?

– В этом нет необходимости.

– Тогда перейдем к делу, – перехватил инициативу плотный. – В первую очередь я хотел бы выразить соболезнования по поводу разбившегося самолета. Мне бесконечно жаль всех пассажиров рейса. Уверен, мой напарник испытывает такие же грустные чувства. Почему нашей статуэткой заинтересовалось ФБР?

Гинзбург, безуспешно пытавшийся вставить хоть слово, посмотрел на Балдера.

– Фернандо… Я могу вас так называть?

– Мистер Кортес. Так будет вполне достаточно.

По комнате пролетела неловкая пауза. Балдер откашлялся.

– Мистер Кортес, как вам наверняка уже сообщили, у ФБР появились некоторые вопросы относительно этого произведения искусства.

– Какие именно вопросы?

– Кто ее владелец?

– А почему вас это интересует?

– Ты будешь отвечать на вопросы или нет? – взорвался Гинзбург. – Ты находишься в США! В офисе ФБР!! И мы хотим знать!!! Отвечай!!

Молодой немец деликатно зевнул, прикрыв ладошкой рот, и вернулся к рисованию по столешнице. Кортес же несколько удивленно посмотрел на взбесившегося фэбээровца, подумал и негромко произнес короткую испанскую идиому, отражающую его отношение к интеллектуальным способностям Гинзбурга. Оценить смысл шутки смог только Вольф, который торопливо отвернулся, скрывая от шефа непроизвольную улыбку.

• Предыдущая
• 41/79
• Следующая