Куколка - Олди Генри Лайон - Страница 52

• Предыдущая
• 52/106
• Следующая

– О нет! Нет! Это из-за меня! Я одна во всем виновата! Очнись! Ну очнись же! Нет, он не слышит! Он умер, его больше не существует…

«Дрянной сериал, – вяло думал Лючано, утопая в серой трясине беспамятства. – Ишь, надрывается. Сопли из глаз, слезы из ноздрей. Выключите, а? Или сделайте тише. Люди, понимаешь, спят…»

– Приди! Приди в чувство!

Его начали трясти за плечи. Глаза открылись сами, помимо воли. В первый миг, клацая зубами, он не узнал женщину: черные волосы разметались в беспорядке, лицо красное от слез, с печатью отчаяния, помноженного на сладострастие нимфоманки.

– Юлия?!

– Ты жив!!!

Вспышка сумасшедшей, всепоглощающей радости.

И тут же:

– О, как мне искупить?! Я виновата перед тобой! Из-за меня нас похитили! Чем я могу загладить? Я все сделаю! – ты слышишь? Все!

Память вернулась сразу и целиком, войдя в голову откуда-то извне. Словно в мозгу имелся нейропорт, и добрая рука вставила в него инфокристалл с нужной записью.

– Успокойтесь, Юлия! Да, нас похитили, но мы живы. Не стоит терять…

– О да! Мы живы! – с энтузиазмом откликнулась помпилианка.

И принялась бурно раздеваться. Взмахнув рукавами-крыльями, улетел прочь жакет. Жалобно взвизгнула магнитная застежка блузки, обнажив две соблазнительные округлости, туго затянутые в сетчатый бюстгальтер. Белье стремительно набирало прозрачность, открывая взгляду темно-коричневые соски. Юлия с нетерпением завела руку за спину, нащупывая «кнопку мгновенного сброса», как шутил боцман с «Барракуды».

– Что вы делаете?! – Тарталья отшатнулся.

– Прошу тебя! Умоляю! Все, что хочешь!

– Вы не в себе! Оденьтесь немедленно!

Он еще дальше отодвинулся от бешеной помпилианки. Спина уперлась в шершавую и твердую поверхность. Качаясь – сказывались последствия инъекции, – Лючано встал на ноги, держась за стену рукой.

Юлия, потупясь на манер пай-девочки, застегивала блузку.

Руки ее тряслись.

– Сядьте и успокойтесь, – он сам удивился прорезавшемуся у него командному тону.

Женщина повиновалась. Взяв жакет, она побрела в угол, всем видом напоминая побитую собаку. Лючано ощутил острый укол жалости. К жалости, возрастая с каждой секундой, примешивалось беспокойство. Где они? Зачем их похитили? Что с детьми?

И что, гори вы звездным пламенем, творится с Юлией – умной, ироничной, уверенной в себе стервой?!

Он огляделся. Комната – шагов восемь на десять. Низкий потолок и стены покрыты слоем мелкопористого акустона – эхопоглотителя, применяемого в студиях звукозаписи. От расцветки акустона рябило в глазах. Плюс объемные надписи-граффити на дюжине языков Галактики, исключая унилингву

«Септаккорд VI ступени в натуральном мажоре и мелодическом миноре, – хмурясь и мрачнея, прочел Лючано на линг-борго, – при гармонизации восходящего верхнего тетрахорда гаммы в басу…»

Язык родины ускользал от понимания.

«Парни, вы лучшие!» – болталось ниже на кумбийском. Остальные граффити прочесть не удалось. Дразнясь незнакомыми буквами, они плавали в воздухе, словно призрачные отходы жизнедеятельности безумца-каллиграфа.

В углу, где тосковала Юлия, обнаружился узкий диванчик. Он был наполовину завален разнообразным барахлом: боксы из-под инфокристаллов, наушники, драная куртка… Там еще оставалось свободное место, но помпилианка опустилась на пол, забившись в щель между торцом дивана и стеной.

Последствия пси-удара по толпе, невозможного даже для супер-телепата?! Юлия буквально расшвыряла три сотни погромщиков, взломав и исковеркав их психику в считаные секунды. Потом начала валиться в обморок, умолять захватчиков взять ее с собой. И вот теперь…

Страдает, раздевается, несет околесицу.

Рассудок не выдержал перенапряжения? Своеобразное «похмелье»? Она многого не договаривает. Последствия обезрабливания оказались куда серьезнее, чем простое избавление от «расовой шизофрении»? Неужели Юлия к этому и стремилась?!

Женщина тихонько скулила, уткнувшись лицом в стену. Лючано почел за благо ее не трогать. «Хватит гадать на кофейной гуще, дружок, – возмутился издалека Добряк Гишер. – Лучше выясни, в какую задницу ты угодил на сей раз. Эй, маэстро, скажи этому рохле!..»

Неподалеку расположилась стойка с полудюжиной гитар: от акустической «Креолы» с коробом, украшенным парой крыльев, до лаково-красного «Фузз-драйвера-ZX-2700» с панорамным звучанием и встроенным энерджайзером. «Драйвер» мог «накрыть» стадион без внешнего усилителя. Под потолком висели темно-зеленые «стручки» с горошинами микрофонов: черными широкополосниками и алыми конусами «спиц».

Лючано окончательно уверился: их разместили в студии звукозаписи. Вон прозрачное окошко, за ним – кабинка оператора. А вот и толстенная «глухая» дверь.

Дверь была приоткрыта.

Не заперли?! Могут же и террористы хоть разок облажаться? Все мы люди, все мы человеки… С замирающим сердцем он на цыпочках подкрался к двери, потянул на себя. Та поддалась молча, без скрипа.

Короткий коридорчик. Еще три двери: налево, в операторскую, направо, в каморку за стеной из матового стекла, и входная мембрана – в конце коридора. На стенах – портреты вехденов в национальных одеждах. Двое с гитарами: один лохматый, зверообразный, похожий на ташмирского йети, другой выкрасил лицо «рентген-гримом» – сквозь кожу просвечивают кости черепа. Третий музыкант, в облаке искрящегося воздуха – за клавинолой. Четвертый – за ударной установкой. Барабанщика почти не видно – лишь взлетели руки с полиморфными палочками, да разметалась грива фиолетовых волос.

И наконец – трубач с раздутыми щеками хомяка, в антикварной шляпе-цилиндре. Он с упоением дул в чудо, сияющее надраенной медью.

Бижан Трубач, из-за которого Фаруд угодил в экзекуторскую Мей-Гиле? В то время Лючано не сомневался: Сагзи пытают зря, вехден ни при чем. Ан нет! Федеральный агент шел по верному следу; тянул-тянул за ниточку, да не вытянул. Агент считал вехдена свидетелем; максимум – мелким соучастником. А на деле, судя по тайным прозрениям, Фаруд – крупная рыба. Похищение близнецов – мелочи, частный заказ, возврат долга…

• Предыдущая
• 52/106
• Следующая