На Темной Стороне - Никитин Юрий Александрович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/100
• Следующая

– А почему поспешили?

– Не ясно? – огрызнулся Яузов. – То-то у нас налоги не собраны, если не понимаете, что приход Кречета перевернул все планы!.. Через два года для них уже будет поздно. А пока есть шанс повернуть Россию как угодно. Конечно, поставить на четыре кости, как было при прошлом правителе… и как пытались совсем недавно, не выйдет, зато повернуть… да эдак приговаривая ласково, что это же для нашей пользы снять штаны и нагнуться… Черт! Платон Тарасович, пора отвечать, как вы и обещались, неадекватно!

Кречет кивнул:

– Именно неадекватно.

Забайкалов пророкотал своим удивительно неспешным убаюкивающим голосом:

– Взгляните вон на тот экран… Нет, который первую программу. Правозащитнички уже тут! Старохатская, Клепалев, еще какой-то из гордо сидевших… Приветствуют мировую демократию в действии. А мы, значит, мерзавцы, что сами не гам и другому не даем… Ага, вот как раз пошло, что юсовцы наконец-то решили взять сами, так как за ними поддержка всего человечества… Ну, они свое НАТО давно уже именуют всем человечеством. И весь русский народ должен ликовать, что юсовцы взяли на себя эту грязную работу бдить и охранять, а заодно еще и почистить Байкал от нечистот, а нам еще на халяву и бумагу пришлют…

Сказбуш буркнул:

– Клепалев научился демагогии. Сам не боялся никакой работы, трудился как вол, но для других халяву выставляет как козырь. Был правозащитником, стал политиком… Довольно грязноватым.

– А Старохатская о взаимопомощи… – заметил Забайкалов. – Блистающие США спасают русское озеро Байкал для той же немытой России… Берут на себя грязную работу, за что мы должны целовать американские сапоги, быть по гроб благодарны, чистить им туфли и носить тапочки в зубах… Ах, тварь…

Яузов заметил трезвым голосом:

– Говорят как слаженно! И роли распределены. Полагаете, знали заранее?

Сказбуш отмахнулся:

– Нет, конечно. Так им и доверят детали секретной операции! Просто эти всегда в любом действии Империи видят руку бога, а языки у них подвешены здорово, с ходу могут импровизировать на тему плохой России и замечательной Империи так, словно готовились годы. Впрочем, они и готовились. Еще тогда, в советских лагерях.

Кречет, с серым, как гранитная скала, лицом, угрюмо переводил взгляд с одного экрана на другой. Правозащитники выступали везде. Везде взахлеб о благородной роли США, что взялись добровольно разгребать наши помойки. Об их финансовой безвозмездной помощи в виде эшелонов с первосортной бумагой из Финляндии. О том, что россияне должны ликовать и на руках носить доблестных юсовцев, что в буквальном смысле упали с неба…

– Тревогу отмени, – велел он Яузову. – Командующему ПВО, конечно, дай втык, такое пропустил… это же черт знает что!.. Даже несмотря на то, что их внимание отвлекали как могли, знаю… Но сейчас, если мы, бросив туда парашютистов, всех истребим, проиграем.

На Кречета косились удивленно. При его характере командующий ПВО должен был потерять не только погоны, но и голову. Возможно, юсовцы на это и рассчитывали.

Коломиец прошептал раздавленно:

– На своей-то земле?

– На своей-то земле, – ответил Кречет мертвым, как камень, голосом. – Чертова перестройка все поменяла… Сейчас и Гитлера бы приветствовали как спасителя. Он-де Германию из разрухи пострашнее нашей вывел, он и нас спасет!.. Нет, погоди. Они уже высадились, этого не отменишь. Надо думать, что делать быстро и правильно.

– Именно быстро, – сказал Сказбуш. – Сейчас они раздают бусы и стекляшки жителям окрестных деревень, завоевывают симпатии. С бумкомбинатом еще проще! Не взрывать же… Выключат рубильник, машины остановятся. Рабочим раздадут по сотне долларов на рыло, те сразу в ближайшее сельпо за водкой… Вот и выглядят спасителями!

Забайкалов пробасил медленно, тяжелым и рокочущим голосом:

– Я сейчас отправлю ноты протеста. Ну, все те, которые пишут в подобных случаях. И которые ожидают. А тем временем…

Пальцы уже тыкали в клавиши ноутбука. Сказбуш посматривал чуть ревниво, нынешний министр иностранных дел в далеком прошлом был непростым разведчиком, даже для него, главы ФСБ, часть его операций осталась тайной. Выполнял какие-то деликатные распоряжения правительства, еще советского, ну и выполнял. Кто о них знает? А кто и знает, того либо крабы на дне Тихого океана давно сожрали, либо раки в Клязьме.

Егоров подошел к Кречету бочком, я слышал, как он сказал тихонечко:

– Даже самый тупой из «портяночников» знает, что Забайкальский военный округ – это пусковые шахты стратегических ракет, это пара особо засекреченных авиазаводов в Улан-Удэ, мощный обогатительный комбинат по обработке урановой руды… там же и карьер, где урановую руду добывают открытым способом. Я сам использовал снимки этого рудника, которые юсовцы получают из космоса! Видно даже, кто какую газету читает…

Глаза Кречета сузились, он прошелся вдоль стены, буркнул:

– Предлагаете усилить охрану?

– Если позволите, господин президент… мне нужно будет сказать только одно слово. Его никто не поймет. Просто всякий, кто приблизится к запретной зоне, не будет интернироваться для расспросов.

Кречет несколько мгновений смотрел в лицо Егорова. Тот ответил прямым взглядом.

– Хорошо, – ответил наконец Кречет. – Полагаю, такое слово вы уже сказали?

– Конечно, господин президент, – ответил Егоров почтительно. – Нельзя было терять времени. К тому же наше подразделение наделено известной автономностью…

Я отошел к самому дальнему экрану, добавил громкости. Оператор показал сперва общий план старинного деревенского дома, приблизил к сидевшему на ступеньках деревянного резного крыльца очень немолодому человеку с некрасивым, но благородным лицом. Он сидел в свободной раскованной позе, говорил медленно, взвешивая слова.

Я не сразу узнал Дубовитина – постарел, постарел! – старого русского писателя, который еще при Советской власти как никто самоотверженно боролся за спасение Байкала. Он бросал на чашу весов все свои награды и лауреатские премии, спорил, доказывал, подвергался гонениям, разве что лауреатство и пролетарское происхождение спасали до поры от арестов. Тогда остановить бумкомбинат не удалось, зато Дубовитин и его друзья-писатели помельче добились снятия с ввода в строй второй и третьей линий. Услужливые аналитики подсчитали, что с загрязнением от одной линии Байкал справится… Возможно, так и было, но после перестройки под шумок запустили и остальные, оправдывая уже интересами рынка.

Дубовитин говорил медленно, его хрипловатый голос звучал сурово, печально. Патриот России, он говорил о великой скорби, о национальной гордости – жемчужине Байкала, о необходимости беречь родную природу и закончил совсем невеселым призывом:

– Призываю, как мне это ни печально, помогать заокеанским… Я не хочу называть их друзьями, но все же они сейчас наши союзники. Прошу помогать им как союзникам. Они помогают нам сохранить эту бесценную жемчужину – Байкал. Возможно, когда-то поможем им и мы: русские не любят оставаться в долгу. Но пока примем помощь от них.

На экране появилась румяная дикторша, веселым голоском напомнила, что говорил сам Дубовитин, знаменитый на весь мир писатель, лауреат Ленинской, Государственной и прочих премий, автор таких-то и таких-то романов, признанный во всем мире…

Яузов с неудовольствием буркнул:

– Ага, уже признанный. То-то совсем недавно она ж его и поливала! Иначе как тупым деревенщиком не величала.

Сказбуш поднес ко рту коробочку сотового телефона:

– Громовский, проверь выступление Дубовитина… Уже проверяешь? Молодец. Сразу доложи.

Кречет посмотрел хмуро:

– Подозреваешь… куклу?

– Слишком уж быстро, – ответил Сказбуш. – Насколько я знаю, Дубовитина раскачать непросто. А выступления он, как и книги, пишет по два-три дня. Пишет и перечеркивает, пишет и правит… Точно-точно! На него досье еще с шестидесятых годов лежит. Пухленькое, как твоя внучка. Все привычки знаю. Импровизировать не любит.

• Предыдущая
• 3/100
• Следующая